Невидимка из Салема
Шрифт:
Больше она ничего не сказала.
После того дня я так и не смог привыкнуть к звукам и свету больницы, ощущениям внутри нее. Я сидел там в приемной и ждал моих родителей, и казалось абсурдным, что это место для кого-то было обычной работой. Народ приходил сюда, переодевался, делал свое дело, снова переодевался и уходил домой к своим семьям, ужинал и смотрел телевизор. Как на фабрике. Абсурдно, что у них в руках находилась человеческая жизнь.
Я получил новую одежду: мягкие брюки фирмы «Адидас» и слишком большую для меня рубашку, которую нашла инспектор. Школу закрыли. Люди беспокоились, что Тим Нордин совершил это преступление
Медсестра провела меня в приемную, измерила давление и пульс, оценила общее физическое состояние. Потом добавила, что скоро придет человек, который будет разговаривать со мной.
– О чем?
– Он расскажет о том, как оправиться после такого… что случилось с тобой.
– Понятно, хорошо.
Я остался сидеть на кушетке, а она ушла и оставила меня одного. Юлия лежала на операционном столе более двух часов. Через мгновение дверь открылась, и ворвались мои родители с братом. Я много не говорил. Они спрашивали, что произошло, но тут дверь снова открылась, и зашел седой мужчина. Он просил их временно побеседовать с полицией, а не со мной. После того, как родители убедились в том, что со мной все в порядке, они кивнули и вышли.
Мужчина оказался психологом, и он стал задавать мне осторожные вопросы. Я отвечал как можно лучше, потому что он мне нравился. Психолог вручил мне информационные листовки и брошюры и сказал, что вернется.
– Вы знаете, как у нее дела? – спросил я.
– Нет.
Я задумался, спрашивал ли я об этом раньше. Я спрашивал всех, кого видел.
Снова в комнате ожидания. Операция началась три часа назад, и по-прежнему нет известий ни от кого. Перед глазами снова и снова разыгрывался сценарий в коридоре. В висках раздавался звук выстрела. Тепло ее крови на моих руках.
Кто-то беззвучно опустился на стул рядом со мной. Я повернул голову.
– Привет, – поздоровался Грим.
Его голос звучал отстраненно, почти механически.
– Ты что-нибудь слышал? – спросил я.
– О Юлии? Нет, – он поднял глаза и посмотрел на часы. – Ее оперируют. Но я слышал другое. – Он старался не смотреть на меня. – Что на самом деле его целью был ты.
Я покосился на его пальцы. Они были крепко переплетены, как будто он сдерживал себя.
– Про Тима. Это правда?
– Думаю, да.
– Почему?
Я не ответил.
– Если он действительно преследовал тебя и если она умрет… я никогда не прощу тебя.
– Я понимаю, – сказал я, рассматривая свои руки.
– Вы были… вы встречались? – спросил он.
– Да.
Он медленно кивнул.
Спустя полтора часа объявили, что Юлия Гримберг умерла на операционном столе. Время смерти – 17.27.
XXII
Так как Тим Нордин пытался попасть в меня, но промахнулся, он был осужден за покушение на убийство, повлекшее смерть другого лица, и нарушение закона о хранении оружия. Обвинение требовало заключения его в тюрьму, с учетом умышленного характера преступления, но суд приговорил Тима к наблюдению со стороны социальных служб.
Дни в суде прошли для меня словно в глухом тумане. Как потерпевший, я попал под обстрел защиты и под конец слушания был уверен, что упаду в обморок. Так
Стало известно, что в течение двух лет я травил Тима Нордина.
Это стало известно всем, за исключением Юлии Гримберг. Она умерла.
А я потерял лучшего друга.
Грим запретил мне присутствовать на ее похоронах. Во время церемонии прощания не делали фотографий, поэтому я так и не увидел, как все происходило. Только через несколько недель – когда прошел шок, – я впервые осознал, что больше никогда ее не увижу.
Я не мог больше оставаться в школе. Это было невозможно.
Я перешел в школу в Худдинге. Грим тоже сменил школу, но в другом городе – в Фиттье. Вскоре после этого семья Гримбергов покинула Триаду и Салем. Не знаю, куда они переехали. Возможно, в Хагсетру. До их переезда я безуспешно пытался выйти на связь с Гримом. Единственная, кто разговаривал со мной, когда я звонил, была Диана.
– Понимаешь, – говорила она, – его ненависть к тебе чрезвычайно сильна сейчас.
Ее голос звучал на удивление тепло и дружелюбно, насколько я помню. Возможно, именно это и требовалось, чтобы она смогла выбраться из своей депрессии и продолжила жить. Мысль эта вызывала ужас.
К тому же, она была неверной. Позже я слышал от кого-то в Триаде, что Диана Гримберг совершила неудачную попытку самоубийства, и ее поместили в психиатрическую больницу в Сёдертелье. Там она, по всей видимости, останется надолго. Отец Грима стал пить больше прежнего, и его уволили.
Потом пришла злоба. Я хотел отомстить Тиму Нордину. Я хотел отомстить Владу и Фреду, которые избивали меня и вынудили меня совершить нечто похожее с Тимом. Я хотел отомстить тем, кто избивал их. Какое-то время спустя я понял, что никакого смысла в этом не было, цепочка казалась бесконечной. Я бы никогда не смог найти ни начальной, ни конечной ее точки. Возможно, не существовало даже той изначальной силы, которая приводила все в движение. Я осознал, что у меня не было конкретной жертвы, я хотел отомстить всем сразу.
Я попытался выяснить, где живут Влад и Фред сейчас. Несколько вечеров я гулял с ножом, спрятанным в куртке, и искал их. Я бродил в пригородах и искал. Мои чувства метались от невыносимого стыда до осознания полной несправедливости по отношению ко мне. Была ли это моя ошибка? Действительно ли я нес ответственность за все? Ведь оружие держал Тим. И Юлия загородила меня собой сама… Я ничего не сделал, но был ли я невиновен? Я первым начал задирать Тима; если бы не это, он никогда не зашел бы так далеко. И это в меня была влюблена Юлия, это меня она хотела защитить. Именно я был точкой схода всех линий. Но если бы не было Влада и Фреда… Тут я взял себя в руки, пресек свои мысли. Это никогда не кончится.
Именно тогда я осознал, что нуждаюсь в помощи. Я разыскал седовласого мужчину, который говорил со мной в больнице Сёдертелье. Как оказалось, его звали Марк Левин – он, очевидно, называл свое имя при нашей первой встрече, – и он считал, что мне немедленно следует пройти курс терапии и лечения. Левин сам взялся помочь. Спустя полгода после смерти Юлии я начал чувствовать себя лучше, но все еще не ходил на ее могилу. По его мнению, мне следовало сделать именно это, чтобы продолжать жить дальше.