Невидимые бои

Лоркиш Иосиф Яковлевич

Выслушав Александрова, Эрлих недовольно заметил:

— Вас послушать, так все они хорошие. Только вот прыгать как следует не научились.

Эрлих замолчал. Умолк и Александров.

— А почему вы ни слова не сказали об Орлове и Кудрявцеве? — снова начал Эрлих. — Они же летчики. Как вы считаете, они годятся или нет?

— Я знаю их меньше, чем других, поэтому и не стал ничего о них говорить, — спокойно сказал Александров. — В общем, это хорошие парни. И оба — жители больших городов. Так что освоиться в Ленинграде сумеют.

Говоря это, Александров думал: «Перехитрю тебя, скотина. По-моему выйдет».

О Шамрае ничего не было сказано. Но Александров

успел заметить, что в раскрытом блокноте Рудольфа значилась фамилия «Плетнев». Он понял, что о Шамрае до его прихода уже был разговор и, может быть, вопрос уже решен.

…Выйдя на улицу, Александров почувствовал, как он устал, как ему тяжело. Стоял тихий предвечерний час. Слегка моросил дождь. Александров пробежал в аллею, укрылся там под развесистым дубом и закурил. Метрах в десяти от него вспыхивали огоньки двух папирос. Вполголоса о чем-то велся разговор. Заметив Александрова, эти двое ушли со своего места, один из них со злостью пробормотал:

— Проклятая овчарка. Всюду выслеживает.

Александров и раньше знал, что его кое-кто называет «немецкой овчаркой» за близость с Эрлихом и другими офицерами. Раньше это его не трогало, а даже в какой-то степени радовало. «Хорошо маскируюсь», — думал он, и еще думал, что он не одинок: есть здесь и другие честные люди. Но сейчас эти жестокие слова очень больно ранили его. Именно сегодня ему так хотелось с кем-нибудь откровенно поговорить, так хотелось хоть немного забыться. Он чуть было не бросился вслед за этими хорошими ребятами, но вовремя остановился. «Нельзя этого делать, — мысленно приказал он себе. — Тебя могут принять за провокатора, и ничего хорошего из этого не получится. Забыл, что говорил тебе Воронов перед отправкой?»

И Александров повторил про себя последние напутственные слова Воронова: «Осторожность. И еще раз осторожность. Помните, что один опрометчивый, необдуманный шаг, одно лишнее слово могут привести к провалу и погубить все дело».

Вечером, выходя из столовой, Александров столкнулся на крыльце с Шамраем. Тот был основательно пьян. Шамрай редко бывал пьяным на улице, а Александрову давно хотелось поговорить с ним именно в такой момент, потому что пьяный Шамрай не умел хитрить.

— Есть р-разговор, — пьяно заикаясь, выговорил Шамрай.

— Может, завтра поговорим. А то мне что-то спать хочется, — стараясь казаться безразличным, сказал Александров.

— Н-нет, с-сегодня. Под-дожди, — упрямился Шамрай.

— Ладно, подожду. Только давай поскорее.

— Ты знаешь, зачем вызывали? — Шамрай испытующе посмотрел на собеседника.

— Откуда же? Ведь я не хожу за тобой следом. Да ведь и вызывают тебя чаще, чем меня. И к Эрлиху, и к Грейфе. Ты же у них больше в доверии, чем я.

— Доверяют, — расплылся в пьяной улыбке Шамрай. — Знают кому. И коньячку сегодня поднесли. Я уж потом еще добавил, у них-то, сам понимаешь, одну стопку только хватил. Задание дают. Я тебе потому говорю, что ты все равно завтра узнаешь. Тебе Эрлих скажет, он тебе все говорит. Обещают на всю жизнь обеспечить. В Ленинград посылают. На полгода. Понимаешь, чем это пахнет? Говорят, что в последний раз. Потом дадут деньги, домик в Германии или Франции — и всё. Вот тогда поживем!

И неожиданно попросил:

— Помоги мне!

— В чем?

— Не знаю, кого с собой взять. Посоветуй.

— А кого предложили?

— Эрлих и Рудольф настаивают на Орлове и Кудрявцеве. Они разбираются в технике, так что сумеют устроиться на военных заводах. Как думаешь, не подведут? Не выдадут?

«Боишься, шкура, — со злорадством подумал Александров. — Не подведут!

Не выдадут! Прямо на Литейный доставят».

А вслух сказал:

— Вполне надежные люди.

Шамрай разоткровенничался вовсю. Он рассказал Александрову, что у него в Ленинграде есть одна симпатичная вдовушка, его старая любовь, и она с удовольствием примет его у себя на квартире.

— Поживем, покутим, эх! Денег дадут с собой кучу. Завидуешь мне, а? Ну, будь здоров. Вернусь — тебя не забуду.

И Шамрай, хлопнув Александрова по плечу, шатаясь ушел.

Александров был полностью удовлетворен прошедшим днем. Все идет хорошо. Орлов и Кудрявцев — свои люди. Задания гитлеровцев выполнять они не будут. Он им даст пароль, и они явятся с повинной в советские органы. А Шамрай наконец получит по заслугам.

Александров соображал, как ему завтра поговорить с Орловым и Кудрявцевым по отдельности. Надо объяснить им, как они должны действовать, перейдя линию фронта. Подтвердить, что, если они явятся в нашу контрразведку и во всем признаются, да еще доставят Шамрая, репрессий по отношению к ним не будет.

Александров знал, что теперь, когда группа уже подобрана, ее в любую минуту могут переправить в район Сиверской, к подполковнику Шнайдеру. Поэтому надо было спешить. И в то же время спешить было нельзя, потому что Орлов и Кудрявцев не были еще достаточно хорошо подготовлены к тому, о чем завтра собирался поговорить с ними Александров.

Он видел, как самодовольно держался сегодня Эрлих. «Мнит себя опытным разведчиком. Повышение получил, а не знает, что некоторые его люди работают на нас. Ничего, и ты свое получишь, дай только срок. Все будете висеть на одной перекладине: и Эрлих, и Рудольф, и Грейфе, и Шнайдер. Всем места хватит».

Александров вспомнил, как издевались над ним сначала, во время первых допросов. Ему тогда выкручивали руки, выбивали кости из суставов, сажали вместе с другими военнопленными в душегубку. Требовали только одного: признаться, что он послан НКВД. А потом подвергли его самой страшной пытке: у него на глазах расстреляли трех советских патриотов, заподозренных в том, что они — советские разведчики. Через все эти пытки он прошел. Всё выдержал…

…Утром Шамрая, Кудрявцева и Орлова стали готовить для засылки в Сиверскую. Александров узнал, что их отправка назначена на следующий день, и отложил свой разговор с Кудрявцевым и Орловым до вечера. Однако вечером произошла неожиданность. Эрлих решил заменить Орлова Шубиным. А это было как нельзя более на руку Александрову. Он решил ничего не говорить Кудрявцеву, а поручить сделать это Шубину. Если бы Эрлих знал, как он помогает советской контрразведке, посылая именно Шубина! Все складывалось прекрасно. Можно было считать, что операция удалась и что Шамрай предстанет перед судом.

В конце октября, поздней темной ночью, над линией фронта прошел самолет без бортовых огней. Он летел на большой высоте и не был замечен. В районе Всеволожской самолет сбросил трех парашютистов и лег на обратный курс. Здесь он попал под сильный огонь зениток, но все же ему удалось перелететь линию фронта.

Парашютисты приземлились. Закопали парашюты и пошли по направлению к Всеволожской. Пройдя километра два, решили отдохнуть, отсидеться в лесу до утра.

Шамрай нервничал. То ли он просто трусил, то ли не было полной уверенности в своих спутниках, только обычное спокойствие и наглость как-то сразу слетели с него. Он все время оглядывался, вздрагивал от каждого шороха, от каждого треска сучьев и судорожно сжимал в кармане свой надежный «вальтер».