Невидимые силы
Шрифт:
Счета и кусачки Бобер швырнул в пепельницу. Туда же он хотел отправить и кулон, но вдруг передумал. Будучи уголовником-рецидивистом, Бобер обожал всякие талисманы, обереги и прочие цацки. Поразмыслив секунду, он сунул кулон в карман куртки. Затем еще раз огляделся.
Звучала негромкая музыка. Посетители поедали сырую рыбу и мирно беседовали друг с другом. Смерть демона не привлекла к себе ничьего внимания. Люди разучились видеть и слышать. Все они были заняты только собой и своими дерьмовыми жизнями,
Бобер взял со стола графин, открыл крышку и выплеснул водку на грудь и колени мертвого демона. Затем достал из кармана зажигалку, зажег и швырнул тому на колени. Не дожидаясь, пока его заметят и в зале поднимется крик, Бобер поднялся из-за стола и быстро зашагал к выходу.
Когда за спиной закричала официантка, он уже открывал дверь. Секунда — и вот он на тротуаре. В лицо ему ударил чистый, прохладный ветер с улицы. Бобер поднял ворот куртки и неторопливо зашагал к метро, благодаря Господа за то, что Он помог ему выследить и уничтожить еще одного демона.
«Сколько же их еще будет впереди?» — подумал Бобер. И сам себе ответил: «Бог весть».
Все выглядело реальным, хотя Платон сознавал, что эта реальность сновиденная. А может, и просто выдуманная. Ведь сон — это начало литературы, и мы активно участвуем в создании ткани своих снов и даже невольно или вольно создаем их сюжеты.
Ника стояла у стола и нарезала овощи для салата. На ней были джинсы и футболка. Футболка обтягивала ее грудь, и Платон, открывавший ножом пачку майонеза, никак не мог оторвать взгляд от этих туго обтянутых тканью упругих холмиков, от нежной шеи Ники, от ее точеного профиля. В конце концов он не выдержал, положил нож, подошел к Нике, повернул к себе, обнял и страстно поцеловал ее в губы.
— Ты что, сумасшедший! — засмеялась Ника, отстраняясь. — У меня ведь нож в руках! Я могла тебя поранить!
Платон ничего не сказал. Он все еще чувствовал на своих губах аромат ее губ. Не в силах больше противостоять страсти, он медленно провел руками вниз по ее спине, ощущая точеные контуры ее стройного тела под тонким хлопком футболки. Под футболкой на ней ничего не было. Платон почувствовал, как его теплые ладони стали еще горячее, словно жар ее тела передался им через тонкую ткань.
На секунду она прижалась к нему, как бы в отчаянии, словно она была утопающей, а он — спасательным плотом, вцепилась тонкими пальцами в его плечи. Ее жаркие губы приоткрылись, дыхание участилось, и она сама поцеловала его.
Платон ощущал, как ее упругая грудь прижимается к его груди. Он, сгорая от нетерпения, запустил ей руки под футболку. Но вдруг Ника отстранилась.
— Не сейчас, — сказала она.
— Почему? — удивился он.
— Ты сам знаешь, почему.
Платон
— Но я люблю тебя, — сказал он. — И я хочу на тебе жениться. Выходи за меня, Ника.
Ника взглянула на него удивленно.
— Ты сделал мне предложение? — спросила она.
— Вроде того… — Платон слегка смутился. — Я понимаю, что все это должно было быть романтичнее. В ресторане, с цветами и кольцом…
Он замолчал. Она, с любопытством глядя на него, ждала продолжения.
— И все же это предложение, — сказал он тогда. — Я хочу прожить с тобой всю жизнь. Растить вместе с тобой наших детей. Нянчить внуков.
Ника улыбнулась.
— Далеко же ты загадываешь.
— Я люблю тебя, — повторил Платон. И осторожно, с величайшей нежностью погладил ее по щеке.
Ника засмеялась, наклонилась и легко поцеловала его в нос. А затем весело проговорила:
— Не дури. Ты же знаешь, я еще не выбрала — ты или Игорь.
— Но, Ника…
— Ника? — Она удивленно подняла брови. — Почему вы называете меня Никой, Платон Багратович?
Платон с изумлением вгляделся в лицо девушки, которую сжимал в объятиях, и понял, что это Настя Лаврова.
— Настя, я…
Он смутился и хотел разжать объятия, но не смог. Ему вдруг стало хорошо и радостно из-за того, что перед ним Настя, а не Ника. Но вдруг все закончилось. Девушка исчезла, испарилась, будто ее и не было, а кухня превратилась в тюремную камеру с черными стенами и тусклой лампочкой под высоким потолком, забранной железной решеткой.
— Узнаю друга Платона, — услышал он голос Келлера и обернулся.
Игорь сидел на железной койке и смотрел на Платона холодным, насмешливым взглядом.
— Хочешь угадаю, о чем ты сейчас думаешь? Ты думаешь, что я охочусь на нее и рано или поздно ее настигну, а ты ничем не сможешь ей помочь. Потому что ты валяешься на койке с простреленной грудью и вряд ли уже очухаешься. Верно?
— Как ты меня нашел?
— Почему ты думаешь, что это я тебя нашел? Быть может, это ты забрался в мою голову. А? Как тебе такой поворот?
— Мне плевать, кто из нас в чьей голове. Я хочу, чтобы ты оставил девочку в покое.
Келлер хмыкнул.
— Ей двадцать лет. Она молодая женщина. Нике было столько же, помнишь?
Платон облизнул пересохшие губы.
— Ника не имеет к этому никакого отношения, — сказал он дрогнувшим голосом.
Келлер, пристально на него глядя, медленно покачал головой.
— Ошибаешься, Платон. Девчонка отдаст свою жизнь за жизнь Ники. Впрочем, ты ведь и сам это знаешь, правда?
Платон сжал кулаки.
— Ты бредишь, — крикнул он.
Келлер усмехнулся и холодно возразил: