Невидимые всадники. Культы одержимости глазами ученых
Шрифт:
Потоками мыслят не только приверженцы карибского спиритизма и сантерии. Это динамичное понятие близко, к примеру, афрохристианской пятидесятнической церкви в Гане, активно практикующей одержимость Святым Духом – до такой степени, что пастора можно сравнить с лоцманом, который рулит в бурных потоках ритуальной атмосферы. Эта атмосфера, сгущаясь или, напротив, становясь более жидкой, пронизывает едиными ритмами как телесное, так и бесплотное [Reinhardt, 2022].
В афрокарибском спиритизме идентичности вкладываются друг в друга и взаимно запутываются. К примеру, дух женщины, ставшей после смерти частью духовного потока коллективного духа-предка по имени Мама Франсиска, развивается в духовном потоке (исп. corriente espiritual) ориши Йемайи (Святой Девы Марии из Реглы) – владычицы моря, хозяйки рыб и покровительницы
Из интервью с жрецом пало монте – тата нкиси малонго Ярианом И., живущим в г. Пинар-дель-Рио, Куба, 2019 г.
– Скажи мне, Яриан, где живут мертвецы, духи?
– Везде. Они живут с нами, а мы живем с ними. Они живут на кладбищах, в корнях и в кронах деревьев, в воде, в лесу, в котле нганга. Вот в моей трости тоже есть нфумбе. Когда я стучу этой тростью по полу, он слышит меня и приходит. Или приводит других.
– В эту трость вложен секрет?
– Конечно. Там находится кость моего нфумбе.
– А где живут святые?
– Есть разные святые. Ори живет внутри головы всех людей, Ори – это наше сознание. Есть эшу, который живет на затылке, хотя другие эшу живут на перекрестках и в кустах. Святой Лазарь живет в больницах и на кладбищах. Его мать Нана Буруку живет на болотах. Папа Огун живет на железной дороге. Когда я прохожу через железную дорогу, я целую пальцы и прикасаюсь к рельсам. Потому что Сарабанда – а это и есть Огун в пало монте – покровительствует мне. Ориша Очун живет в реках. Но если кто-то имеет ее своей матерью, проходит церемонию коронации, становится сантеро, то Очун будет также жить в голове этого человека. Его голова будет принадлежать ей.
– В христианстве считают, что святые живут на небе. Вы в это не верите?
– Почему нет? Они спускаются в тела сантеро с небес, из орун (высший мир. – Прим. авт.) на землю. Некоторые никогда не спускаются. Есть разные святые, их очень много. Некоторые предпочитают жить в лесу. В лесу очень много разных духов. Центр всего – это религия, а центр религии – это лес. Есть священные деревья, это тоже ориши. Ориша Ироку – это дерево сейба. Оно растет из земли, а не из неба, но это дерево – не что иное, как святой!
Мы много раз встречались с Ярианом на Кубе, а несколько раз – и в Москве, куда он приезжал погостить. Когда мы переходили железную дорогу, он действительно послал рельсам почтительный поцелуй. Таким же способом он приветствовал и крыльцо православной церкви: «это дом Нсамби», т. е. Всевышнего. Внутри церкви имелась рака с мощами какого-то святого старца, и Яриан не преминул попытаться выйти с ним на связь. Он вдруг начал отбивать своей магической, изукрашенной резными скорпионами тростью дробь о мраморный пол и вслушиваться во что-то. Кажется, русский православный нфумбе на связь не вышел. Возможно, просто не успел: на нас так выразительно уставился служитель церкви, что я посчитал за благо поскорее увлечь своего информанта к выходу.
1.2. Экзорцизм и эволюционизм: как падшие ангелы превратились в олицетворение грозных сил природы
Внимание к «туземным онтологиям», к трактовке
Большинство ученых досекулярной Европы были верующими христианами и формировали свои теории, исходя из учения Церкви. Многие из них считали, что язычники поклоняются вполне реальным сущностям, но, в отличие от праведных христиан, имеют дело не с Богом и не со святым, а с бесами, взявшими на себя роль высших сил. Этот взгляд христиане унаследовали от иудеев. Если для язычников чужие боги были всё же богами, для приверженцев монотеизма боги народов суть демоны.
Любопытные путешественники, самоотверженные миссионеры и авантюрные конкистадоры с ужасом описывали наблюдаемые ими обряды туземцев, будь то монголы, ацтеки или африканцы, называя их не иначе как сатанинскими «беснованиями». Всё это подлежало изгнанию – избавлению человечества от власти темных сил, т. е. вселенскому экзорцизму: «Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней дьявольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной» (Еф. 6:11-12).
Подобный монотеистический взгляд, происходивший из Библии, европейцы пронесли вплоть до XVIII века.
Христианская картина мироустройства поделила историческое и географическое бытие на две части: ветхую – языческую, дьявольскую, и новую – христианскую, боговдохновенную. Соответственно этой картине всевозможных гномов, кобольдов и кикимор европейского фольклора интеллектуалы домодернового Запада тоже идентифицировали как падших ангелов или воинство Сатаны. Общение с этими существами трактовалось в качестве темного наущения, осуждалось либо и вовсе преследовалось.
Но уже в эпоху Просвещения понимание нехристианских духов как злокозненных бесов, которые морочат голову туземцам, лишь бы не допустить их до евангельского спасения, осталось в ведении только духовных лиц. Ученые же, отделившиеся от церковных институций, принялись искать другие, не религиозные объяснения феномену. Так началось «расколдовывание мира», которое со временем повергнет в уныние скучающих по мифу романтиков, но будет высоко оценено позитивной наукой.
Одним из первых расколдовывать мир принялся французский дворянин Шарль де Бросс (1709–1777), автор трактата «О культе богов-фетишей, или Сравнение древней религии Египта с современной религией Нигритии» [Бросс, 1973]. Эпиграф, взятый просветителем из Вергилия, словно бы предуведомляет путешествие в инфернальный мир: «И за спиной у себя не видит змей ядовитых. Чудища-боги идут и псоглавый Анубис с оружьем…» (Вергилий Публий Марон. Энеида, книга VIII, 698-700, пер. с лат. С. А. Ошерова).
Де Бросс не без юмора описывает культ питона у населения Гвинейского залива, перемежая свидетельства очевидцев и свои рассуждения забавными историями о том, как чернокожие преследовали белых гостей, если те по незнанию обижали их любимых змей. Он сравнивает верования различных африканских племен с религией древнего Египта и приходит к выводу, что первоначально многобожие носило фетишистский характер. Предполагая существование невидимых сил и страшась их, первобытные фетишисты объединяли в своем сознании невидимую силу и видимый объект – собственно фетиш, которым могло быть животное, камень, растение или что-то еще. Так, по мнению французского просветителя, и возникли первобытные культы, которые позже превратились в «туманные дебри древней мифологии».
Де Бросс совершает своего рода революцию, выводя этнографические исследования из-под власти теологии и демонологии. За верой в духов и языческих божеств, по его мнению, скрывается вовсе не дьявольское наваждение, а всего лишь игра воображения, помноженная на «невежество и варварство». Чем еще можно объяснить «безумную экзекуцию», когда змеепоклонники уничтожили «почти всех свиней в стране» после того, как принадлежащий некоему голландскому колонисту кабан сожрал питона?
Обобщая накопленные сведения, де Бросс описывает, как западноафриканские «дикари» поклоняются своим индивидуальным и племенным фетишам, обращаясь к ним по самым разным нуждам – вызвать дождь, добиться победы в войне, наловить много рыбы… Его нисколько не ужасают обряды жителей Гвинеи, поскольку никакой бесовщины в них он не видит. Культ питона в Уиде (к слову, сохранившийся там до сих пор) де Бросс описывает вполне добродушно, пусть и с высокомерием просвещенного колонизатора: