Невидимые

Михалева Юлия

– Будет перечить матери, - прикрикнула Матрена.

Выйдя из дома, она отправилась на берег - но не туда, где стирали, а гораздо дальше.

Боязно: а вдруг кто уже обнаружил припрятанное? Но вроде нет: издали приметила сваленные ушаты, которые сама же и натащила. Под ними - песок да галька: копать удобно даже ладонью. Достав сверток, Матрена бдительно огляделась по сторонам - не смотрит ли кто? Задрала юбку, осторожно уложила вещицу в чулок и для надежности перемотала лентой - сверху и снизу. Как только

доставать-то? Смеху будет...

Удостоверившись, что ноша держится крепко, Матрена мелкими шагами отправилась на базар, в лавку старьевщика. Несмотря на дополуденное время, солнце палило, вызывая жажду и головную боль. Темя напекло и через платок.

Она пришла раньше, чем назначали.

На этот раз в лавке был не только старьевщик, но и незнакомец - морщинистый, с длинными седыми усами, свисавшими на острый подбородок. Они что-то обсуждали, но с приходом прачки беседа прервалась.

Матрена сделала вид, будто заглянула за покупками, и принялась рассматривать оббитых фарфоровых барышень.

– Что же не здороваешься, Мотя? На сей-то раз принесла, что обещала?
– окликнул старьевщик.

– Здравствуйте, судари, - она легко поклонилась и долгим взглядом окинула посетителя.

– Не бойся. Это и есть покупатель.

Господин кивнул.

– Как так? Ты сказал, будто сам...

– Ну, мало ли, что сказал. Ты тоже уговор не сдержала. Принесла?

– Принесла.

– Ну, тогда показывай.

Лавочник подошел к двери и накинул засов.

– Чтоб не мешали.

Разумно, но Матрене отчего-то не понравилось.

– Ну ладно... Отвернитесь-ка.

Прачка достала сверток, раскрыла, сбросив тряпье под ноги.

– Вот!

– Вы это ищете, господин?
– спросил старьевщик.

– Оно самое!
– подтвердил вислоусый.
– Дай-ка поближе посмотреть.

– Сначала платите, сударь, а потом смотрите, сколько захочется.

– Э-эх... Кто так торгует. Откуда мне знать - может, подделка? Знаешь, сколько их развелось, Матрена? Вот скажи - откуда она у тебя?

– Неважно.

– Очень важно! Если скажешь правду и я пойму, что не врешь - получишь свои деньги.

Господин достал кошелек, расстегнул, показал содержимое - много-много бумажек, на которые, поди, не то что снять другой дом - новую жизнь купить можно.

– Ну же?

– Мое. От бабки досталось.

Вислоусый махнул рукой - дескать, пустой разговор.

– Ну, говорил же тебе, что тут ничего путного не купишь... Каждый обуть норовит. Зря ты меня от дела отнял, да еще и по такой жаре, - обратился он к лавочнику.

– Эх, простите, господин, - тот снова направился к двери, видимо, собираясь ее отворить.
– Ну, чего? Иди, шельма, и больше не появляйся. Дельных людей не тревожь.

– Да настоящее у меня! Самое, что ни на есть! Он собирал

то, что из других стран свозили, - опешив, поспешила оправдаться Матрена.

– Кто - "он"?
– спросил господин.

– Хозяин мой... Старый Лех Коховский.

Вислоусый одобрительно кивнул.

– Слыхал про его коллекцию. Авось и впрямь подлинное. Как ты ее из дома-то вытянула?

– Да никак... Помер ведь Старый Лех... Неужто не слышали?

– Помер? Когда?

– Так почти неделю назад, в прошлый вторник. Убили его. Невидимки.

– О, невидимки... Хм. Интересно. Ну так что, покажешь?

Старик, ухмыляясь, двинулся в ее сторону. Ничего особенного: хочет посмотреть... Матрена отступила на шаг, спрятав руки за спину.

Он подошел почти вплотную.

Еще шаг. Успеет ли она отворить запор и выскочить?

Господин толкнул Матрену в угол, и, без особо труда разжав ей пальцы, вытащил то, что они сжимали. Опустив предмет в своей карман, ухмыльнулся:

– Ну, что дальше делать будем, Матрена?

***

Пристукивая каблуками по полу, Алекс допивал очередную бутылку.

Ночь он провел в театре, спать не ложился. Выпито - не пересчитать. Обычно хмелел медленно, но тут уже перебор. Нажрался изрядно.

Развезло - подобрел.

В узкой гримерке - не чета Маруськиной - собрались все актеришки.

Щукин - румяный, потный, щеки блестели жиром, как масленый блин - опять разливал вино по стаканам.

– За первый день нашего великого успеха!

Алекс в эту чушь не вникал. Но, судя по восторгам, покривлялись накануне удачно. Маруська, если бы не сбежала, сейчас бы тоже здесь от радости корчилась.

– Кто бы мог подумать, что мы справимся!
– рассмеялась над головой Надька Драгунская.

Она сидела на подлокотнике кресла.

– Как это кто? Я! Я всегда говорил: мы - отличный театр! Мы еще покажем этому скучному городу, что такое настоящее искусство!
– заливал Щукин.

Уже качался, но языком трепал складно.

– А все спасибо нашему благодетелю! За здоровье нашего основателя - Алексея Иваныча!

– За здоровье!

Стаканы звонко сошлись. Алекс тоже приветственно поднял бутылку и отхлебнул.

Надька все терлась рядом, точно кошка:

– Удивительно - вот так сыграть Ирину! Вы не представляете, что за чудо, когда публика так живо реагирует.

– За наших прекрасных сестер - Драгунскую, Шишкову и Афанасьеву!
– снова сообщил Щукин.

– А я ведь госпоже Елене не чета. Даже роль-то ее толком не знала. Так, не более трех раз весь сценарий от начала просматривала. Но нас вызвали на бис!

Надоело.

Алекс залпом допил, отставил бутылку, и, пошатываясь, вышел.