Невидимые
Шрифт:
– Прямо у себя? Так нелепо же. Что вдруг за театр?
– Кажись, "Борис".
– Хм. Любопытное название. Не слыхал о таком. Ничего не путаешь?
Макар пожал плечами.
– И что за человек обо всем рассказывал?
– Откуда мне знать, господин Червинский! Не мог же я прямо у него спрашивать.
– И то верно. Но прямо и не нужно. Беседу-то подхватить вполне мог. Что ты еще узнал, Свист?
Продолжение речи агент не подготовил, и потому развел руками.
– Как, все? Ну что ж. Сегодня же отправляйся в тот театр и все вызнай. Понял?
Макар растерялся.
–
– Да ты в своем уме? С бухты-барахты? Когда все вызнаешь, укажешь на виновных и на их схрон - тогда и придем.
Надежды продолжали рушиться.
– Мне нужны деньги, господин Червинский!
– не своим голосом - жалобным и плаксивым - взмолился Макар. И внезапно нашелся: - Я не могу туда явиться вот так! Меня погонят!
Сыщик потер нос, раздумывая.
– Ну, на сей раз ты, пожалуй, прав. Выглядишь и в самом деле негодно. На вот, на новую одежу, - он достал прямо из кармана "красненькую" и положил на стол.
Макар аж сглотнул. А он-то уж подумал, что удача отвернулась окончательно. Теперь бы раздобыть еще четыре рубля - и, быть может, домовладелец, получив плату за месяц, согласится погодить еще немного.
Заметив радость Макара, Червинский усмехнулся. Поди ж ты, мелкий жулик - а туда же: будущей обнове радуется, как дитя.
Все-таки было не слишком правильно совсем не делиться с ним теми деньгами, что выделялись на агентов.
– Ну ладно, Свист. Справь костюм - и вечером в театр. К среде жду тебя с новостями.
Сжав дрожащей большой рукой купюру, Макар кивнул.
Театр - проблема. Там и впрямь придется поотираться, чтобы узнать хотя бы имена. На кого-то же надо указать. Но это будет потом.
Сейчас же он поспешит домой.
Не обманул сестру, ой, не обманул! Сердцем чуял, что день окажется удачным.
4
– "До сей поры не имеется ни одного подозреваемого. Полицейские признали, что преступники оказались слишком хитры, и, если они не оставят следов и впредь, то отыскать их не представляется возможным", - медленно, с чувством прочитал насмешливый сыщик с торчащими вверх волосами и пушистыми бакенбардами.
Двое недавно вошедших городовых активно кивали после каждого предложения. Входя, они собирались что-то сказать - но, вероятно, сообщение терпело отсрочку, раз уж ему предпочли прослушивание субботних новостей.
Окончательно взмокший за часы ожидания в участке, Бирюлев чувствовал себя жалко. И без того унизительная роль просителя усугублялась особым отношением, которое здесь торопился выказать каждый, едва слышал фамилию репортера. Псевдоним не спасал - полицейские точно знали, кто за ним кроется.
– Ну-с, господин Бирюлев, вы и сами ответили на свой вопрос, - дочитав до конца, сыщик вернул на стол засаленную газету с кричащим заголовком. "Невидимые убийцы: полиция признала бессилие". Это все вина бестактного Титоренко - не удосужился придать заметке менее воинственный вид.
Бирюлев сглотнул и промолчал. Нервы ощутимо сдавали, и он весьма сомневался, что, заговорив, сможет держаться достойно.
–
– глумился сыщик.
– У нас не хватает ума для поиска хитрых убийц... Что тут поделать? Они слишком ловко запутывают следы.
Репортер смотрел в окно кабинета. Разбитое стекло с внутренней стороны закрывала картонка. Она мешала понять, что происходит на улице: виднелось лишь небо. Светло-голубое и уже выгоревшее, хотя лето только началось.
– Господин Червинский, я прождал вас более трех часов... Для того, чтобы вы...
– голос дрогнул.
– Три часа? Ха. Это совсем недолго. Бывает, и с утра до вечера ждут. Скажи, Власенко?
– Еще как, - подтвердил городовой.
– Отчего вы решили, что вы у нас - единственный? Вы обратились к нам только вчера, господин Бирюлев. Или как там вас?
– сыщик снова заглянул в потрепанную газету: - Ого, "Приглядчик". Так вот, я расскажу, как обстоят дела. Людей у нас мало. При этом мы, знаете ли, живем в очень беспокойное время. Что ни день - то новые убийства. Настоящие. Жертв режут, душат, им проламывают головы. С ними происходит совсем не то, что с вашим батюшкой. Там же пока лишь ваши домыслы.
– Его убили!
– Не стоит злиться, право. Почему вы, в самом деле, так полагаете? Он мог сам умереть в своей постели. Скажем, от сердца. А потом, допустим, тело нашла прислуга - она и ограбила дом.
Звучало правдоподобно. Более того: столь простое объяснение еще накануне закрадывалось в голову и самому Бирюлеву. Но что-то с ним было не так, в картине чего-то смутно не доставало - и потому никак не удавалось успокоиться мыслью об естественной смерти.
– Отец никогда не маялся сердцем.
– В его возрасте такое могло произойти и внезапно. Впрочем, верно: утверждать что-либо рано. Вскрытие еще не готово. Если оно, конечно, поможет при нынешних обстоятельствах. Пролежал он не меньше недели.
Бирюлев поморщился.
Городовой, отчаявшись дождаться окончания разговора, подошел и шепнул что-то Червинскому на ухо. Тот возмутился:
– И чего вы стоите тут, когда уже давно должны быть там? Бегом! Неизвестно, сколько их туда явится.
– Но как же... Ведь Тимофей Семеныч ничего не сказал. Может, у него свой план, и мы все испортим?
– Он, видимо, забыл. Или же нам не передали. Это сейчас не важно, Власенко. Поспешите!
Когда полицейские вышли, Червинский, как ни в чем не бывало, продолжил:
– Однако, если спросите мое личное мнение, то я скажу и сейчас, до отчета медиков: вашего отца точно не задушили. Значит, причина не в невидимых, как вы зовете их в своих... ээ... заметках.
– Веревку могли снять. Да и убийцы не обязаны действовать одинаково!
– запальчиво воскликнул репортер.
– А вы и впрямь многое знаете о преступниках, господин Бирюлев. Рискну предположить, что куда больше, чем я. Но даже если представить, что они решили забрать веревку с собой, то на шее бы обязательно остались следы. Кроме того, дверь в дом вашего батюшки была открыта, а вещи разбросаны. Еще два несоответствия характеру тех, кому вы это - не понять, почему - приписываете.