Невидимый мир
Шрифт:
Когда забываешь в ночи
И имя свое, и отчество,
И все, что сказали врачи.
Ни рыбак, даже самый пропащий,
Ни плотник, что делает стол,
Ни один человек настоящий
До жизни б такой не дошел...
Ивик давно уже нашла это стихотворение - малоизвестного поэта (потом она случайно узнала - он еще жив, и не так уж стар, и живет теперь во Франции, в каком-то монастыре) - и как-то сразу запомнила его наизусть.
Нет, прыгать из окна - это глупость. Это только Илья может додуматься. Впрочем, у нее самой были такие мысли - в квенсене. Да
...и поймать себя уже в воздухе,
С осознаньем, что опоздал.
Разглядев и ветку со звездами.
И любовь, которой так ждал.
Да, да, было и у нее такое. И не один раз. И все-таки она выжила. Мама была не права. Ивик - не самый слабый и не самый никчемный человек на Тверди. Она - разведчица, что между прочим, не каждому дано. И по званию уже шехина. И у нее трое прекрасных детей, и вообще... она выжила. Она очень многое смогла, и сможет еще больше. Если все это имеет хоть какое-то значение...
Ни мытарств, ни запертой комнаты.
Это образы. Все не те.
Только это одно запомни ты -
Кто смотрел, смотрел в темноте
Парой глаз из светлого мрака,
Куда ты не мог посмотреть.
Кто смотрел на тебя и плакал,
Когда ты хотел умереть.
Вдох и выдох. Это уж слишком.
Я люблю Его. Мы не враги.
Заходи - мы выпьем винишка.
Береги себя. Береги.
*Алан Кристиан
Если бы этот поэт был сейчас здесь, наверное, мы бы тоже взяли его под наблюдение, подумала Ивик. Хотя наверное - нет. Может быть, он, этот малоизвестный поэт-доминиканец, не очень-то ценен для Дейтроса. То, что он писал - слишком личное. Слишком... такое, что никому не рассказывают, и никаких священников это не касается. Что ему, священнику, до этого - кто смотрел на меня и плакал... кто тогда спас меня в Медиане, когда я не могла себя защитить, когда я совсем раскисла. Это тебе не политика. Не идеология какая-нибудь. Это - самое оно...
О чем я думаю? О Кельме... я всегда думаю о нем. Ведь я люблю его. Почти всегда. Я не думаю о нем, когда я с семьей. Тогда Кельм уходит на второй план.
Ей вдруг вспомнился тот монах, Аллин. Ведь он ее тогда успокоил. Все расставил по местам. Мудрый монах.
Ничего такого нет страшного. Любить можно сразу двух мужчин. Можно хоть десять! Просто как мужа - только одного! И пока есть на свете люди разных полов, их любовь взаимная почти всегда будет хотя бы отчасти окрашена эросом. Но это же просто способ любить...
Так он сказал.
Наверное, он прав.
"Это способ любить Его еще новым способом".
Неужели это правда - нормально? И так можно? О Марке думать не хотелось. Он поблек, стал неинтересным. Да, любит. Да, очень хороший. Но Господи, сколько же можно - ведь он как дитя! Ивик ощутила знакомое легкое раздражение. Если бы Марк был рядом - ей самой пришлось бы утешать его, объяснять, что ничего, мол, страшного. А ей и так тяжело. Ей самой нужна помощь сейчас... Она скорее рада, что Марка нет рядом, и это не случайно.
Но это ведь нечестно... Это неправильно.
Это то же самое, что нарушить
Я устала, подумала Ивик. Очень устала. Она села на табуретку. Внизу все еще болело. И сердце болело. Она вспомнила Васю и вангалов - и заплакала. Теперь можно плакать. Ничего не случится. Можно подумать об этом, поплакать. Вспомнить этот ужас - что с ней можно вот так. Что вот так могут живые люди...
Это слишком много для одного человека. Слишком много. Я не могу больше думать, решила Ивик. Нет сил. Хватит.
Лучше бы мужчин вообще не было, подумала она. Никаких. И Кельма тоже. Он ведь тоже мужчина, и наверное, смотрит на нее, и думает при этом... Ивик сцепила пальцы в замок, ткнулась головой в стену и застонала.
... Нет, Кельм не станет так. Он другой.
Ивик вспоминала соленые шуточки, которые и Жаров позволял себе отпускать в своих книгах, и Штопор... это больной, зараженный мир. Зараженный половым бешенством. Но Кельм - из другого мира, чистого. С ним все иначе.
Но все-таки тогда отец Аллин сказал, что это опасно. Ну да. И надо молиться. А вот с этим у нее плохо. Вообще, подумала Ивик, а кто серьезно к этому относится у нас?
Мы вроде бы и христиане. Так считается. За это нас убивают, по крайней мере. Но кто воспринимает все это всерьез? Посмотришь на здешних, например, православных или там католиков - вот настоящие христиане, утром и вечером они молятся,строго соблюдают посты, по воскресеньям - обязательно в храм (а мы только по праздникам, и то, потому что все идут - чего дома-то сидеть). У нас это все как-то формально. Наверное, нет веры. Да, ни у кого серьезно веры нет, и у меня ее тоже нет. Да и у Кельма тоже - незаметно что-то, чтобы он молился самостоятельно, чтобы интересовался, скажем, богословием... хотя четки у него есть, красивые такие, зеленые камушки.
И не говорим мы никогда об этом.
Есть, конечно, и в Дейтросе правильные христиане. Например, отец Аллин - Кейта говорила, он таким был всегда, и в гэйнах тоже. После боя вместо того, чтобы напиться, как все нормальные люди, постился за убитых. Молился за них, за доршей молился, сдуреть можно, до чего только люди не доходят, и правда - святые. Но Аллин просто давно ощутил призвание. В Дейтросе все такие люди попадают в касту хойта, в монастыри.
Может, правда, помолиться надо? Ивик посмотрела в окно. Надо четки найти, они где-то валяются. Как там положено? Отче наш, сущий на небесах...
Илье было скучно. Интернет ночью полетел, причем основательно (Ивик аккуратно перерезала в подъезде кабель). Так что с игрой на время придется завязать. Рисовать ему тоже не хотелось - вообще не хотелось ничего. Учеба в Академии никакого напряжения не требует. Илья лежал на диване, нацепив наушники, тупо глядя в потолок.
Что-то ты, дружок, совсем работать перестал... Ивик напряженно размышляла, глядя на парня. Наушники... подсунуть ему хорошую музыку? Вряд ли поможет.
Вопрос с Ильей надо решать основательно. Полумеры ни к чему не приведут.