Невидимый свет

Успенский Владимир Дмитриевич

Вахтенный офицер предложил Сечину доставить его к причалу на катере, но майор попросил шлюпку. Легко спустившись с трапа в покачнувшийся ял, Сечин с удовольствием оглядел раздетых по пояс мускулистых гребцов, кормовое сидение, такое чистое, что даже садиться на него было боязно. «Стеклом драили», — подумал Сечин. Он начинал службу матросом в боцманской команде крейсера, сам когда-то ходил правым загребным на призовой шлюпке и с тех пор сохранил в душе любовь к гребному спорту, старался не пропускать

ни одного шлюпочного соревнования.

— Пройдите с ветерком, — предложил Сечин старшине шлюпки. Смуглый от загара старшина понимающе улыбнулся.

— Навались! — приказал он гребцам. Ял быстро понесся по голубой глади залива. Форштевень его легко резал воду, и она, журча, пробегала вдоль борта. Гребцы, занося весла, равномерно наклонялись вперед и отваливались назад всем корпусом, почти ложась спинами на колени сидевшим сзади. Желтые гладкие, будто полированные весла дружно, единым рывком вылетали из воды, оставляя белые, закипающие бурунчики.

— Два-а-а, — протяжно командовал старшина, наклоняясь вперед, пока лопасти весел проходили в воде. — Раз! — резко обрывал он, взмахивая рукой, и лопасти без брызг и без плеска вырывались на поверхность. — Два-а-а… Раз!

Над головой, в центре ярко-синего купола стояло раскаленное солнце. По воде прыгали и переламывались на мелких волнах ослепительные блики. Недвижимо стояли на рейде корабли. Впереди раскинулся на холмах большой приморский город, тянулись белые линии домов, тонувших в густой зелени. Сочетание белизны с зеленью придавало порту особую красоту и праздничность.

Справа высились закопченные трубы морского завода. А левее, на холме, виднелся обширный парк. Сечин видел даже отдельные строения в нем, желтые, усыпанные песком аллеи — настолько близко подходил парк к воде.

Резко и пронзительно кричали чайки. В порту, как пулеметы, стучали пневматические молотки.

Большой красивый приморский город жил обычной трудовой жизнью. Казалось, ничто не нарушало ее привычного течения. Но Иван Иванович Сечин, любивший этот утопающий в белых акациях город, сейчас особенно внимательно присматривался к нему.

Где-то в городе находился вражеский лазутчик, и Сечину предстояло найти его. Приходилось начинать работу, не имея в руках никаких данных, кроме перехваченной радиограммы, отправленной неизвестным кораблем.

Кем были собраны сведения о монтаже уникального вооружения, каким путем доставлены на неизвестный корабль, крейсировавший в море? Ответы на эти вопросы предстояло найти.

«Капитан 1 ранга прав, на пути много рифов и мелей», — подумал Сечин.

— Шабаш! — скомандовал старшина, и шлюпка впритирку подошла правым бортом к причалу.

— — — …Вскоре майор сидел уже в кабинете своего начальника полковника Радунова. Окна комнаты были открыты,

ветерок шевелил белые шторы. На столе бесшумно крутился вентилятор. Радунов, высокий худощавый блондин с вьющимися крупными кольцами волосами, просматривал бумаги, лежавшие в объемистой красной папке. Ему трудно было дать пятьдесят лет, так хорошо и молодо он выглядел. Движения его были быстры и энергичны.

— Есть новости, Иван Иванович, — сказал Радунов, откладывая в сторону папку, — и новости серьезные. Два часа назад неожиданно скончался хранитель портового склада мичман Ляликов. Может быть, помните его?

— Нет, — признался Сечин. Он всегда удивлялся памяти Радунова, знавшего в лицо чуть ли не всех в городе.

— Высокий, пышущий здоровьем человек, и черная борода лопатой, — продолжал полковник. — Ему бы жить да жить. Обстоятельства смерти кажутся мне странными. Дело в том, что на складе Ляликова несколько дней хранились приборы управления того самого вооружения, которое будет испытывать «Мятежный». Случайное ли это совпадение? Как вы думаете, Иван Иванович?

— Надо разобраться.

— Так вот. Поезжайте в порт и посмотрите на месте. В морг уже выехал наш врач. Держите связь с ним. Обо всем сразу сообщайте мне…

Расставшись с Радуновым, Сечин прежде всего решил выяснить обстоятельства смерти мичмана. В порту об этом «несчастном случае», как говорили люди, шло много пересудов. Из разговоров майор узнал, что Ляликов холост, жил один, был человеком жизнерадостным, любил пошутить.

— Где это случилось? — поинтересовался, между прочим, Сечин у начальника склада.

— В столовой.

— Он всегда обедал там?

— Не всегда, но очень часто. Жил он здесь близко. Мы обычно вместе ходили. А сегодня я задержался, оборудование принимал.

Сечин прошел в столовую. Зал был полон. Только один стол в углу возле окна пустовал. Иван Иванович сразу понял: мичман обедал за этим столом. Майор разговорился с официанткой, обслуживавшей Ляликова.

Полная, грузная женщина была бледна и взволнована. Ее большие красные руки дрожали. Рассказывала она торопливо, глотая концы слов.

— Ляликов пришел, говорит, дай. Маша, окрошку. Он всегда окрошку на первое брал, — скороговоркой частила она. — Я принесла. Пошла других обслуживать. Потому как клиентов много, все требуют. Потом вижу — он первое съел. Сидит, улыбается и бороду рукой поглаживает. Побежала за вторым, — официантка закрыла лицо передником.

— Вы не волнуйтесь, — мягко сказал Иван Иванович. — Ну, принесли вы второе, а дальше что?

— У него рагу из свинины было, — продолжала она всхлипывая. — А он откинулся на стуле и голову набок. Лицо белое-белое как полотно. У меня поднос из рук выпал…