Невидимый
Шрифт:
— Она не хочет, — объяснила Кати. — Она сама сказала. Кати, говорит, устрой, пожалуйста, так, чтобы мне никого сейчас не надо было видеть.
— Но следом за нами идет доктор! — всполошился Хайн, удрученный и униженный. — Она и доктора не захочет видеть?
— Она… она говорила только насчет вас и пана инженера. По-моему, вы должны посчитаться с ее желанием, если можете.
— Как она несправедлива! — сокрушенно прошептал мне Хайн. — Теперь обвиняет нас… Наверняка считает нас виноватыми в такой неприятности…
Но мое внимание привлек уже другой звук. Он шел сверху: глухие, гневные стуки. Бух-бух-бух-бух,
Как оно бывает в таких случаях, доктор очутился подле нас, хотя мы не слышали его шагов. Мое внимание отметило: маленькая круглая голова на тощем сутулом туловище, лицо в оспинках, пенсне, английские усики неопределенного цвета. За доктором тянулся запах йодоформа. Он дышал чаще, чем это вызывалось необходимостью, — хорошо показать богатым и влиятельным людям, что мы принимаем их дела близко к сердцу, что мы торопимся, ужасно торопимся, можно сказать, во вред собственному здоровью. Доктор шепотом поздоровался. По его умным глазам я понял, что он сразу сообразил положение дел при виде растерянного Хайна. Мягко отстранил он руку Хайна, все еще сжимавшую дверную ручку, сам взялся за нее, секунду поколебался, коротко произнес: «Пардон», — еще ниже склонил голову к тощему плечу и, с неожиданной быстротой и ловкостью открыв дверь, проскользнул в спальню. В этот короткий миг я успел увидеть кровать, тщательно застеленную, и Соню, лежавшую на ней навзничь. Раздвинув локти, она обе ладони прижимала к глазам.
Потом за закрытой дверью послышался глухой голос доктора. Он то умолкал, откашливался, отхаркивался и снова бубнил что-то, монотонно и невнятно, видно, пытался уговорить Соню верить ему. Соня не подавала голоса. Слышно было, как передвинули стул, и снова, только уже медленнее и внушительнее, потекли слова. Я не мог их разобрать, но догадывался: доктор втолковывает упрямой пациентке, что ему, врачу, нужно открыть все, врач — человек науки, врач — помощь, ниспосланная небом… Хайн тупо и неподвижно уставился на дверь. Вслушивался. Был тише воды, ниже травы.
— Кати, — отрывисто, строго сказал я, — можете вы нам рассказать, как было дело?
Голос мой прозвучал в тишине так резко, так неестественно! И словно в ответ сверху, из мансарды, донесся другой, ужасный голос, ржанье испуганной лошади, тот же протяжный хохот безумного, что и в нашу брачную ночь…
— Ох, — вполголоса ответила Кати, — я мало что знаю, только то, что сама видела — Соня мне ничего не рассказала… — Она говорила быстро и тревожно, эта новая Кати. — Соня…
Кати осеклась: снова раздался хохот сумасшедшего и громче, настойчивее, злобнее загрохотали удары. Наверху что-то треснуло. Наверное, безумный навалился на дверь всем телом.
Неожиданно распахнулась дверь спальни, и доктор, прежде такой смиренный, такой похожий на домашнего духовника, звонко и самоуверенно проговорил с порога:
— А вот это необходимо немедленно прекратить, — он показал наверх. — Или скажите, в какой части дома это будет не так слышно?
Хайн воспользовался моментом:
— Пан доктор — у меня! В самом деле, там лучше всего… Это на первом этаже… надеюсь…
Он уже готов был сбежать с лестницы, но доктор остановил его.
Доктор вернулся в спальню, дверь снова закрылась за ним, и снова он стал о чем-то спрашивать Соню. В ответ послышался голосок — несказанно жалобный и тоненький, как гульканье младенца. Доктор опять появился на пороге:
— Пациентка категорически не желает вниз. Она просит перенести ее в ее девичью комнату. Прошу вас, барышня! — обратился он к Кати. — А господа будут любезны подчиниться обстоятельствам и покинут коридор!
Хайн нерешительно постоял над лестницей и стал спускаться — словно в глубины бездны. Не найдя ничего лучшего в такой момент, я медленно двинулся за ним. Позади торопливо хлопали двери — Кати готовила переселение Сони. Внизу, стоя посреди своей гостиной и опираясь на безобразную клюку, нас ждала тетушка. Со смертельной ненавистью смотрела она на нас выпученными глазами, вздыхая:
— Ох, ох!..
Безумный снова завыл. Тетка озабоченно подняла к потолку желтое костлявое лицо. Кожистый мешок на ее шее вытянулся, готовый лопнуть.
— Почему вы его не выпускаете? Он утихнет, как только очутится на свободе. Хуго, поди скажи Филипу, пусть отопрет! Как это глупо, раздражать его еще больше!
— Кирилла не выпустят. Нет, нет и нет! — Хайн решительно качнул головой.
— Тебе хочется слушать его плач? Хочешь, чтоб он был на твоей совести? — Тетка вперила свои глазища в измученное лицо Хайна.
— Сейчас я не могу его выпустить. И вообще никогда больше не смогу выпустить его!
— Я бы не позволила, — не слушая его, хныкала тетка, — я не допустила бы этого, но я узнала об этом, только когда его уже заперли… Как Филип посмел!.. Он и Кати, все эта парочка… Я знаю, мальчишка спрятал ключ в карман. Я ходила наверх, а ключа в замке нет… Я по носу Филипа поняла, что ключ у него, хотя он и отрицал. Надо отнять у него ключ.
Тем временем Хайн сел, опершись локтем на столик, покрытый вязаной скатеркой.
— Ключ пока останется у Филипа, — проговорил он тихим, но твердым голосом.
— Та-ак? — В голосе старухи трепетало насмешливое удивление. — Стало быть, ты меня не слушаешься? Или не знаешь меня? — И пренебрежительным тоном, со зловещим спокойствием, она добавила: — Быть того не может, чтоб ты решился оставить его под замком. Знаешь ведь, это может ему повредить.
— А что, собственно, произошло? — задал Хайн тетке все тот же вопрос, на который до сих пор не получил ответа.
Не вмешиваясь в этот диалог, я стоял в углу, рассеянно перелистывая альбом с фотографиями. Мое внимание привлек групповой снимок: смешные дамы в крошечных, с крылышками, шляпах и с турнюрами пониже спины.
— Я не знаю, Хуго! Я не знаю! — с жестом, выражающим беспомощность, патетически воскликнула тетка. — Мне ничего не сказали! Думаю, просто комедия, не более того. Эти нынешние девицы — ох, нынешние девицы! Слишком уж они чувствительны, Хуго… Им бы следовало быть потверже, повыносливей… Сразу всего пугаются, вот и все. А страдает от этого несчастный, больной человек!
— Кирилл напал на Соню, — проговорил Хайн. — Что он с ней сделал?
— Да что он может, бедняжка, что может он с ней сделать, бог ты мой? — прокаркала тетка с нарочитым, противным смешком.