Невинная девушка с мешком золота
Шрифт:
— Вы за дорогой-то присматривайте, не спите, — распорядился он. — Что там за телега катит?
— С тобой уснёшь, — проворчал поэт и с трудом отвернулся от вольно раскинувшейся красавицы.
— Журавушку прикрой, — посоветовал Ничевок. — А то первый же прохожий тебе ка-ак...
Лука мысленно дал ему подзатыльник и всё-таки достал зеркальце.
ГЛАВА 42
Старый капудан по-молодому выскочил из кареты и гортанными криками подбадривал своих воинов.
Аннушка
Каковы воины есть янычары, она много слышала и крепко надеялась, что здешние разбойники противу них не выстоят.
Но, к изумлению её, звона сабель вовсе не было слышно. Вместо этого стали раздаваться вопли ужаса, дикое ржание коней, одинокий выстрел и какой-то непонятный шорох.
Пленница забилась в самый угол и сжалась в комок: вот сейчас дверца откроется и заглянет в неё чумазая рожа с кинжалом в зубах...
Она долго пребывала в таком ожидании, но слышала только шорох и обоняла некий знакомый, но вовсе не уместный здесь запах.
Наконец и шорох прекратился.
Аннушка отдёрнула занавеску.
Карета стояла посреди поляны, а на траве валялись в самых разнообразных позах кони и люди.
«Будь что будет», — решила девушка, содрала с головы ненавистную чадру, встала и пинком растворила дверцу.
Солнце находилось прямо над головой, означая полдень. Тишина стояла такая, что хоть топор вешай.
Аннушка, вырастая в деревне, всякое повидала: и сражения деревенских героев стенка на стенку, и совместное наказание конокрадов, и братский раздел имущества, и супружеские размолвки с применением вожжей и скалок. Так что крови она не боялась.
Да ведь никакой крови и не было.
Отважные всадники в ярких красных безрукавках и таких же шальварах лежали тут и там на траве, как и добрые их кони. Лица у янычар были белые-белые, словно все Ахмеды и Мамеды целую зиму пролежали под снегом и вытаяли только по весне. И были эти лица искажены непомерным страхом.
Спокойным выглядел только капудан-паша. В одной руке он сжимал кривой нож, в другой пистоль. Но и его жёлтый морщинистый лик побелел и даже вроде помолодел.
Аннушка бросилась к старику — привязалась она за дорогу к заботливому похитителю почти как к родному. Она тормошила старика, даже хлестала его по щекам, как привыкла приводить в чувство пьяного батюшку.
Но щёки посланника были холодны.
Аннушка, всё ещё не оставляя надежды, разорвала на груди старика рубаху, чтобы растормошить остановившееся сердце, — от старух она знала, что таким образом иногда удаётся воротить человека оттуда, откуда обычно не возвращаются, — и сама едва не сомлела, закусив губу.
Щуплая безволосая грудь капудан-паши покрыта была множеством крошечных красноватых точек.
— Он ведь старый, — вслух сказала Аннушка и в странной какой-то надежде бросилась к ближайшему янычару.
Тому и молодость не помогла. Под рубахой он тоже был весь
Ни в одном из её пленителей не было ни капли крови. Только на белоснежных рубахах тут и там проступали красные пятна.
Аннушка встала и огляделась. Никого. И даже листья на придорожных кустах и деревьях не шевелились, и птицы не пели.
Да, она, конечно, хотела, чтобы её освободил кто-нибудь — но не такой же ценой!
— Теперь твой черёд! — сказал позади кто-то. Голос был какой-то глухой, как из-под одеяла или даже из-под земли.
Дурман мигом выветрился из головы девушки. Она повернулась и увидела юношу в богатой одежде, расшитой жемчугами и золотом. Лицо у юноши прямо-таки пылало здоровым румянцем, губы под густыми чёрными усами были ярко-алыми. Рядом с юношей стояли ещё трое таких же румянчиков, одетых победнее. Никакого оружия при них не было.
— Страшно? — спросил нарядный и улыбнулся, обнажив белые и острые клыки.
— Страшно... Упыри мерзкие... — только и смогла сказать Аннушка.
— А ты не бойся, — сказал юноша и полез пальцем в рот.
Клыки оказались ненастоящими. Нарядный аккуратно вытер накладные челюсти шейным платком и спрятал их в карман. Потом махнул рукой, и его спутники забрались в карету, откуда послышались торжествующие крики. Ясное дело — там было чего пограбить.
Упряжные кони тоже лежали в дорожной пыли, только у одного голова была поднята, как у живого, — её держали постромки.
Аннушка невольно поглядела на солнце — ведь всякий знает, что упыри не терпят солнечного света.
— Глупый вы народ, люди, — сказал юноша глухим своим голосом. — Сами про нас сочиняете невесть что, а мы потом можем брать вас голыми руками.
— Кто ты? — спросила девушка, содрогаясь от омерзения. Она ещё вспомнила, как деревенские парни, играя в «покойника», вот так же вставляют в рот мнимому мертвецу зубы, вырезанные из репы.
Нарядный юноша вытянул губы и произвел гадкий хлюпающий звук. Из кареты вылез бородатый румянчик, держа на вытянутых руках сундучок с деньгами. Сундучок он поверг к ногам хозяина.
— Я господарь здешний Влад, — сказал юноша. — Враги ещё называют меня Убоищем Румынским.
— Верно называют, — сказала Аннушка. — Убоище и есть. Только вот отчего же вы солнца-то ясного не боитесь, кровопивцы?
Господарь захохотал, открывая нормальные человеческие зубы.
— Да это мы сами сочинили — про солнце, про чеснок, про осиновый кол, про ночёвки гробовые... И что мы можем в летучих мышей обращаться... И прочий вздор... А всё гораздо проще.
— Отчего же я до сих пор жива?
— Торопишься, красавица? А нам торопиться некуда. У нас ещё вся жизнь впереди, да не одна, милостью Кесаря. Вот как он нас наградил, а мы зато его от басурман прикрываем.
— Вы сами хуже всяких басурман! Они честно воюют!