Невинная для дракона
Шрифт:
Голос Айелия окутывает меня. Проникает внутрь, растекается по венам. Пожар что разлился во мне жидким сплавом, теперь застывает, отяжеляя каждую часть моего тела. Я вся млею, под его проницательным взглядом, он действует на меня как хмель — голова кругом. Рассматриваю его открыто, не таясь. Он молчит, перебирая пальцами мои волосы, пронизывает. Свет от камина, отражается на загорелой коже рисуя каймой изгибы его тела, крупных бугры мышц, сильную шею, заросшую щеку, линию губ, прямой нос, с узкими крыльями. Другая сторона лица погружена в густую тень. Огонь тлеет в его потемневших глазах, играет золотом в волосах. Я не могу оторвать от него взгляда видя эту пленительную игру свето-теней, красного и черного
— Что это было? — все же пытаюсь выяснить. Такого потрясение мое тело еще не испытывало, и теперь предавало меня требуя немедленного отдыха.
— Ты много сил отдала, — шепчет граф, продолжая гладить мои волосы, обнаженное плечо… — Засыпай и ни о чем не волнуйся. — Я чувствую тяжесть его сухой ладони, чувствую таившуюся в них силу, только что эти руки, сминали мое тело откровенно и требовательно, теперь скользят по мне легче шелка. Я не помню в какой миг уснула, чувствуя его запах древесный смолы и тонкое веяние аромата от только что случившегося соития.
В первые я спала крепким, глубоким сном, забыв о всех своих бедах и страхах.
Проснулась, когда уже было светло, ощущая под собой мягкость перины, а не твердость софы. Сминаю в пальцах плотное одело, вдыхая утренний дождевой воздух. Разлепляю ресницы и сквозь туман пробуждения оглядываю распахнутые окно и туалетный столик, овальное зеркало. Я в своих покоях. Жар очага, полутемный кабинет, пропитанного терпким запахом дубовой коры, теперь казались мне сном. Это были мои покои, куда меня поселили вчера, комната со сводчатым потолком, стены цвета молодой зелени и светлой мебелью.
Я часто моргаю в недоумении. Как я оказалась здесь? Выходит, едва уснула, как граф принес меня сюда. По мне будто обозом проехали. Закрываю глаза и стараюсь дышать ровно, слушая как сердце колотится в груди. Открываю снова, ощупывая себя: на мне все та же сорочка, в которой я вышла вчера из своих покоев.
«А выходила ли я или… это все сон?!»
Приподнимаюсь: ломота тела сразу дает мне ответ — не сон. Все мышцы болели, начиная от рук и заканчивая лодыжек. Я приподнимаюсь на локти, осматриваясь лучше. Оказывается, на столике стоит поднос с заварником, из носика струился пар
— Элин принесла. Камеристки, как обычно, не оказалось рядом. И как ей удается входить неслышно? Меня пронизывает волнение — хотя служанка верно и духом не ведает, где я пробыла полночи.
Или все же…
Я сажусь в постели, оглаживая свои плечи — не верю случившемуся. Первая трещина сомнения бороздой легла на сердце, потянув за собой другие рубцы, пока моя уверенность накрошилась, как засохшая от старости масляная краска. Выдыхаю судорожно. В память врывались обрывки соития, я, заново ощущаю руки Айелия на своей коже, провожу по коленям, где касался граф, кожа вспоминает его бесстыдные ласки. Между бедер ноет от болезненного томления, растекающегося по ногам, я нежусь в новом ощущение, что зарождается во мне с каждым вдохом, дрожу от одной мысли, как граф врывался в меня, впиваясь в губы, стискивал грубо и исступленно мои бедра. Я сжимаю в подрагивающих пальцах одеяло, с силой зажмуриваюсь. Остановить все это безумие.
«И как теперь смотреть в глаза графа? Что он обо мне подумает?»
— Что я наделала, — говорю самой себе.
Голос здравомыслия гасит весь огонь неги, оставляя на душе горстку холодного пепла. Как могла вот так легко отдаться едва знакомому мужчине, пусть даже он… Мотнула головой. Это все переживания и усталость всему виной.
Щелкнул замок, я дернула на себя одеяло. Вошла Элин.
— Доброе утро миледи, — Камеристка, увидев меня пробудившуюся, улыбается и спешит закрыть окна. — Я принесла вам чая, сегодня опять ненастье, но здесь так хорошо, тепло,
За окном серая хлябь, а по ощутимой сырости стало ясно что недавно пролил дождь.
— Как спалось на новом месте, — любопытствует камеристка.
Я облегченно выдыхаю. Новое место… А, ведь, сегодня только первая ночь в чужом дворце.
«И я отдала невинность его хозяину» — к лицу приливает жар, мне кажется Элин все замечает, видит насквозь.
— Спала хорошо, — отвечаю, беря себя в руки, подтягиваясь на подушках.
Элин, кажется ничего не замечает, такого, что так явно и предательски выдает мое тело, подхватывает заварник вливая в кружку чая, подносит мне.
— Граф заходил с утра, миледи.
Я обжигаю губы, едва не проливая кружку на себя, смотрю во все глаза на Элин.
— Вы спали, и он приказал вас не тревожить. Но велел, после того как вы проснетесь, передать, что если вы соизволите, то будет рад вас видеть на завтраке в столовой.
Лицо камеристки приобрело благодушный вид. Похоже он вызывал доверие и симпатию. И только тут я вспоминаю что граф, намеревался мне все объяснить и поговорить об Арасе Дитмар. Прежняя тревога вернулась ко мне в двойной порции, сбрасывая меня с облаков на землю.
«Айелий везет меня к герцогу» — молотом стучит в голове. И лед разочарования вновь разливается по груди. Вчерашняя ночь это просто порыв, страсть. Он не мог удержать свою природу, а я… Я и не сопротивлялась.
— Я уже вам и платье подобрала, — бросилась Элин к ширме.
Я сделала еще один быстрый глоток и отставила чашку на прикроватный столик. Поднялась с постели. Еще не соображаю, что с мной, но каждая мышца напоминает мне вчерашнее ночную бурю с графом. Эта безудержная сумасшедшая страсть, этот пьянящий туман в голове, терпкий вкус его губ, запах, проникающий в кожу, пламя в глазах, жар дыхания и ладоней — все это потоком хлынуло на меня будоража. Поплыли стены — держусь за край стола, закрываю глаза. Легче не стало. Берет оцепенение, что мне предстоит встретиться с ним, сидеть за одним столом. Понимаю, что вчера мной, помимо желания, двигал и страх. Выходит, я вчера отдала свою честь за то, чтобы граф помог мне. Или нет? Смотрю в зеркало и только теперь вижу заметные перемены в себе. Глаза ясные не затуманенные от бесконца подступающих слез, на щеки вернулся прежний румянец, исчезла изученность и усталость. Я снова прежняя будто и не было тех ужасных дней что я провела в дворце Роессов.
Вернулась Элин, в руках шелковое платье цвета полыни. Не совсем траурное, к тому обильное кружево по лифу.
— Мне нельзя такое надевать, Элин.
— Вполне можете, с учетом того, как отнеслась к вам семья мужа, да и с мужем не успели побыть, на словах только, вы его еще не успели даже узнать, — настояла камеристка.
Отчасти она была права. Одевать черное платье, да еще в такое ненастье совершенно не хотелось. Я кивнула, позволяя Элин помочь мне собраться. Шелк я люблю носить на голое тело — он разлился по мне, как струи прохладной воды, облегая тело как вторая кожа. Кружево ложится на белую грудь как луговая паутина, сотканная из тонкой нити — очень красиво. Элин завязала пояс, взялась за волосы, быстро смастерив не слишком сложную, как я и люблю, прическу. Собрала от виска с обеих сторон пряди, закрепив на затылке заколкой, оставила тяжелыми волнами свободно струиться по спине. И только тут догадываюсь о намерениях Элин — хочет, чтобы я понравилась графу? Венец и платок она так и не принесла, а я и не потребовала. Мысли о Дарфе до сих пор вызывали во мне сожаление и горечь, даже несмотря на то, что сделал со мной его родной брат и как отнеслась ко мне графиня Лиатта, все равно накатывает холодная колючая печаль. И потому мысли об Айелии совершенно не совестимы с моим душевным состоянием. Я хмыкнула самой себе — то, что произошло ночью, уже нарушило мое вдовство, уж что говорить о цвете платья?!