Невинные дела (Худ. Е. Капустин)
Шрифт:
— Нет, Луиза… Я вернусь позже…
Луиза промолчала. Она догадывалась, что разговор с отцом как-то связан с трагедией на аэродроме, где оба сегодня были на испытании. Это ее тревожило, но она знала, что бесполезно было бы вмешиваться и расспрашивать…
Джо уже сидел на коленях деда. Старик открыл ящик стола, запустил туда руку. Затем он откинул руки за спину, повертел, покрутил ими и положил на стол кулаки.
— В каком? — спросил он.
Джо не спеша выбирал. Сначала было коснулся одной руки деда, затем передумал, быстро отдернул свою ручонку и показал на другой кулак. Дед разжал пальцы: на ладони лежала конфета. Джо торжествующе
— Я всегда угадаю!
Дед поцеловал внука, шутя шлепнул и передал Луизе. Они вышли.
— В самом деле, у Джо какое-то чутье на конфеты, — засмеялся Эрнест. — Всегда безошибочно!
— Чутье? Еще бы! — усмехнулся старик. Он разжал другой кулак: и на этой ладони — конфета.
Эрнест молча, сосредоточенным взглядом смотрел на конфету, точно что-то соображая.
— Ты что? — спросил отец.
Сын молчал, все так же не отводя взора от конфеты. Вдруг он вскочил.
— Эврика!
— Да что ты?
— Как просто! Одна "сигара" у майора, другая — на самолете…
— Почему две? — спросил старик.
— Как и у тебя с конфетами: для верности.
— Дауллоби не говорил…
— В первый раз, может, была одна, теперь — две. Испытание более ответственное…
— Пустяки! Он взял бы с собой вниз обе. Помнишь, насколько важным он считал, чтобы испытание провалилось? Зачем бы он оставлял вторую "сигару" на самолете?
— Постой! А что, если?.. Представь себе, отец: вдруг Ундрич сомневался не в механизме "сигар", а в людях!
— Ты думаешь, что вторую "сигару" он поручал класть кому-то другому?
— Конечно. Например, механику… Или ты считаешь это невозможным?
— Почему невозможно? — усмехнулся старик.
— Ты заметил, отец, где появился огонь?
— На фюзеляже, ближе к хвосту?
— Совершенно точно! Это не вполне соответствует тому, что говорил Дауллоби. Он клал "сигару" у окна кабины, ближе к голове самолета…
— Да…
— Значит, загорелась не его "сигара", а другая! Ни Дауллоби, ни мы этого не предвидели. Ундрич оказался хитрей. Дауллоби погиб бесцельно.
— Бесцельно! Как ты можешь это говорить, Эрни! Мы не можем этого допустить!
— А что делать? Все стало так правдоподобно! Ну, используем мы письменное свидетельство Дауллоби, а нам в ответ: самолет все-таки загорелся! Вторая же "сигара" — это только наши домыслы. Как доказать?
— И все-таки мы не можем уступать, — решительно сказал Чьюз. — Подумай сам: если это самовоспламеняющийся состав, мы виноваты в том, что не удержали Дауллоби.
— Не может быть самовоспламеняющимся, — возразил Эрнест. — Повторяю, в зале я достаточно рассмотрел испытание лучей на мелких моделях. Лучи были ясно видны: ни воспламеняющимся составом, ни часовыми механизмами нельзя было бы добиться такого точного совпадения. Едва луч касался объекта, тот загорался. Это фотоэлемент.
— Но позволь, Эрни, будь это фотоэлемент, костюм майора не загорелся бы…
— Ах, отец, ты все еще идеализируешь людей! Даже таких, как Ундрич. Вот ты говоришь, что как бы там механизм ни испортился, не мог прожектор так отклониться, чтоб луч попал на парашютиста. А если механизм и не портился?..
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что Ундрич сознательно повернул прожектор, направил лучи на Дауллоби и сознательно сжег его, чтобы избежать разоблачения. Он знал, что Дауллоби несет "сигару".
— Откуда знал?
— Мы же заметили, где появился огонь на самолете. Значит, Ундрич
— Он мог предположить, что она просто отказала по техническим причинам, — возразил старик. — Откуда он знал, что она осталась у Дауллоби?
— Конечно, точно не знал. Ну, а на всякий случай пощупал Дауллоби. Нет "сигары" у Дауллоби — ничего не случится, лучи ведь безвредны и при солнце невидимы, есть — пусть пеняет на себя!
— Но ведь это же сознательное убийство! — воскликнул старик.
— Мне помнится, отец, на аэродроме ты и назвал его убийцей. Значит, не в прямом смысле? А он — самый настоящий убийца! Думаешь, ему совесть помешает убить, если ему грозит разоблачение? Или он боится следствия и суда?
— Этого я не думаю, — печально сказал Чьюз. — Боже мой, боже мой! Сколько же гадости в людях!
— Брось, отец! Какие это люди! Враги людей! Ни жалеть о них, ни щадить их!
— Ни щадить, ни жалеть я не собираюсь, — все так же печально сказал старик. — Только бы сил хватило…
— У тебя? О, отец! Ты не из тех, кто уступает!
4. Профессор Уайтхэч обеспокоен
Людей страшат не дела, а лишь мнения об этих делах.
Делать веселую мину при плохой игре — что может быть неприятней этого?! И тем не менее профессор Уайтхэч с ужасом сознавал, что эта глупая игра стала его постоянным занятием вот уже в течение двух с лишним месяцев. Он стал акционером "Корпорации Лучистой Энергии", где должно было изготовляться оборудование для "лучей Ундрича", он был назначен председателем научной комиссии по испытанию "лучей Ундрича", ему придется подписывать акт, придется выступать на аэродроме перед публикой — он должен будет сам раздувать славу Ундрича, которого он ненавидел, а при всем том он по-прежнему решительно ничего не знал о самом изобретении!
Попробовал было Уайтхэч отказаться от назначения на пост председателя научной комиссии, но в военном министерстве попросили объяснить причину отказа, и Уайтхэчу пришлось уступить. И эти муки будут длиться до тех пор, пока он наконец не добьется решающего успеха в своих работах. Но "лучи Уайтхэча" упорно не давались в руки!
Гибель летчика-испытателя Дауллоби и озадачила и поразила Уайтхэча. Он не мог не понимать, что тут что-то неладно. Механизм, управляющий вращением прожектора, был обследован сейчас же. В нем действительно не хватало одной мелкой детали, что и делало невозможным управление прожектором. И все же это решительно ничего не объясняло. Во-первых, эта деталь в самом начале испытаний, очевидно, была, раз удалось направить лучи на самолет, почему же она вдруг исчезла? Во-вторых, без нее управление было просто невозможно и, в-третьих, если даже допустить, что управление отказало как раз в тот момент, когда прожектор оказался случайно наведенным на спускавшегося парашютиста, то почему в этот момент не были выключены лучи? Ведь самолет уже горел, лучи не были нужны. Объяснения Ундрича ничего не объясняли. Впрочем, давал он объяснения с таким видом, который явно говорил: "я понимаю, что это чепуха, понимаю, что и вы всё понимаете, да попробуйте сделайте со мной что-нибудь". И Уайтхэч знал, что Ундрич прав: не засадить же в тюрьму изобретателя столь нужных стране "лучей смерти"!