Невинные дела

Розвал Сергей Яковлевич

19. Последний луч

Глубина падения большого человека всегда соответствует высоте, на которую он поднялся.

О.Бальзак. "Утраченные иллюзии"

Президент Бурман ликовал: он вышел победителем в тайной борьбе с Докпуллером. Как бы он был поражен, если бы узнал, что операцию остановили не двести тысяч, переведенные им Челмэджеру, а всего лишь одно слово всесильного Докпуллера. Как ни был опытен и ловок в политических интригах господин Бурман, его творчество в этой области не поднималось до тех высот, где парил докпуллеровский гений интриги. Реминдол обречен остаться безумцем, значит, он больше не будет политическим вождем - вот примитивный тезис, в который свято верил господин Бурман. Он и не подозревал, что из той же предпосылки господин Докпуллер делает совсем иной вывод. Он не понимал, что сам платил за свое будущее падение. Не дальше чем через неделю после несостоявшейся операции господин Докпуллер вызвал своего советника. - Нельзя терять время, - сказал он, и Ферн понял.
– Зачем ждать? Вы уверены, Ферн, что теперь удастся протащить его через выборы? После этого скандала? Нет, Ферн не был в этом уверен. - Мы в стороне, Ферн, понимаете, в стороне, что бы ни случилось. Дело организуют патриотические лиги. Вы только финансируйте. Но помните: мы ни при чем! Докпуллер кивком головы отпустил советника. На этот раз он дал более подробную директиву, так как, раздосадованный промахами своего советника, начинал моментами испытывать недоверие к его способностям. Господин Ферн, стремясь исправить свое пошатнувшееся положение, развил бешеную деятельность. Он явился в столицу, и в столичное отделение фирмы Докпуллера началось паломничество многочисленных вождей и глав патриотических лиг, ассоциаций, орденов и обществ. Здесь побывал сенатор Хэйсбрук, Железный Командор "Великанского легиона", человек весьма энергичный, громоподобным голосом выпаливавший обрубленные фразы. Он нисколько не изумился предложению поставить во главе государства безумного генерала и проревел: - Клевета! Клевета! Он не безумец! Я слышал его. У нас на собрании. Призывал бросить атомную бомбу на коммунистов. Нормально, тысяча чертей, вполне нормально! Сенатор Хэйсбрук любил это хотя несколько затасканное, но энергичное восклицание, считая, что оно как нельзя лучше оттеняет его мужественный характер. Побывали здесь и другие знаменитости: Великий Магистр "Ордена вольных тюремщиков вредных мыслей" господин Хилбенкс, председатель "Великанского действия" господин Филбс, Великий Закройщик "Золотых рубашек" господин Литл, Император "Невидимой Империи" господин Райфлюйс, Главный Чародей и Великий Дух "Священных мстителей" господин Бернард Дакнайр, Великий Шеф-Повар общества "Львы-вегетарианцы" господин Плаунтетер и многие другие. В результате всех бесед и переговоров был создан "Объединенный штаб патриотических лиг по спасению Великании", во главе с сенатором Хэйсбруком, который, благодаря своему часто повторяемому энергическому восклицанию, был признан наиболее подходящим для роли руководителя. Так началась подготовка этого удивительного государственного переворота. Ферн предоставил в распоряжение его исполнителей все необходимые средства, а сам, помня указание господина Докпуллера, отошел в сторону. Между главами патриотических лиг сразу же возникло острое разногласие по вопросу о том, сохранить ли по традиции за новым вождем привычное звание президента или дать ему какое-нибудь новое, более звонкое и решительное звание, например Великий Дракон Великой Демократической республики или что-нибудь такое же сильное. Более радикальные элементы стояли за Дракона, считая, что этим будет решительно подчеркнуто наступление совершенно новой эры драконидов и все подрывные элементы будут предупреждены, что время шуток миновало: Дракон не шутит! Более осторожные ссылались на приверженность к традиционной терминологии. "Бей в морду, но не забывай приговаривать: "Свобода!", - упрямо повторял господин Хилбенкс, Великий Магистр ордена "Вольных тюремщиков". Он твердо держался принципа: не изменяй традициям - тогда можно изменять всему. Он был против Дракона. Главный Чародей и Великий Дух "Священных мстителей" господин Бернард Дакнайр в запальчивости назвал Хилбенкса коммунистом. (Дело в том, что Дакнайр, надеявшийся занять место Хилбенкса, был зол на своего начальника за то, что тот не позволил спихнуть себя.) Раздраженный Магистр в ответ попал Чародею в скулу, даже забыв приговорить: "Свобода!", и начальник штаба сенатор Хэйсбрук, отчаянно выкрикивая: "Сто миллионов чертей!", вместе с другими членами штаба с трудом водворил порядок. Кроме господина Дакнайра, слегка пострадали "лев-вегетарианец" Плаунтетер, "Невидимый Император" Райфлюйс и "Великий Закройщик" Литл. В конце концов победила радикальная точка зрения: страна должна была получить Великого Дракона. Когда все эти идейные разногласия были устранены, началась подготовка самого дела. Начальнику штаба сенатору Хэйсбруку было поручено навестить будущего Дракона, поставить его в известность о предстоящей ему миссии и организовать вывод его из психиатрической лечебницы. Во исполнение этого поручения сенатор Хэйсбрук посетил профессора Челмэджера в его лечебнице. Челмэджер устроил свидание с Реминдолом. Генерал благосклонно выслушал предложение и величественно дал согласие: - Хотя я "краб", но готов быть и "драконом". Хэйсбрук снова поспешил к Челмэджеру. - Дружище профессор, он в прекрасном состоянии!
– воскликнул сенатор, фамильярно обнимая профессора за талию.
– В прекрасном! - Не нахожу, - возразил профессор.
– Бред преследования. Вряд ли излечим. - Да он пышет здоровьем!
– решительно возразил сенатор.
– Тысяча чертей, он министром никогда не рассуждал так логично! А сколько юмора! Хотя я и "краб", говорит, но готов стать и "драконом". Тут Хэйсбрук заметил, что несколько проговорился. Взглянув внимательно на профессора, он, однако, успокоился, убедившись, что тот ничего не понял. - Ей-богу, профессор, вы его вылечили!
– продолжал кричать сенатор, не выпуская талии Челмэджера.
– Вот сила современной медицины! Да, отдых ему нужен, не отрицаю, нужен. Есть такое местечко. Загородная вилла приятеля. Семь тысяч чертей, какой воздух, какой пейзаж! Вы выполнили свой долг, профессор. Блестяще выполнили. Патриотические лиги ценят. Патриотические лиги благодарят. Не только на словах. Хэйсбрук протянул профессору Челмэджеру листок. Тот скосил глаза: это был банковский чек. Пятьдесят тысяч! Этот генерал такой хлебный пациент, что жалко его и отпускать! Но теперь платили именно за то, чтобы его отпустить. - Что ж, пожалуй, вы правы. Отдых - великая вещь, - сказал Челмэджер. - О, миллион чертей, величайшая вещь!
– восторженно воскликнул сенатор. На другой день был опубликован бюллетень за подписью профессора Челмэджера. Здоровье генерала Реминдола в полном порядке. Имеются лишь остаточные явления резкого переутомления. Генералу предписан отдых. Так все было подготовлено для решительного удара. К утру исторического дня все были на местах. Часть легионеров и членов патриотических лиг концентрировалась в парке, у виллы Бедлера, куда перевели генерала. Здесь он должен был возглавить свое войско и двинуться к столице. Другие отряды патриотических лиг скрытно сосредоточивались по домам в районе телеграфа, радио и других центров. При выступлении загородной колонны к столице должен был прозвучать сигнал по радио: "Великий Дракон летит спасать Великанию!" - тогда одновременно вступали в действие все отдельные патриотические отряды. Словом, план был разработан во всех деталях. Приход эры драконидов был неотвратим. Выступление было намечено

с рассветом. Главы патриотических лиг придавали этому символическое значение: с рассветом должен был наступить новый исторический день Великании. Итак, ровно в назначенный час перед виллой прозвучал сигнал горниста. На пятом этаже открылось окно, и столпившиеся внизу легионеры в свете зарождавшегося дня увидели фигуру генерала в полной парадной форме. - Да здравствует Великий Дракон!
– проревели они. Генерал поднял руку, и все смолкло в ожидании приветственной речи Дракона. А генерал стоял и смотрел перед собой. Величественная картина открылась перед ним. Далеко внизу расстилались поля, парки с прятавшимися в них домами, за всем этим алела полоска утренней зари. Всходило солнце, но легкий слой облаков у горизонта скрывал его. Вдруг тонкий солнечный луч прорезал облака, повис над полями, над парками, ударил в окна домика на далеком холме - все окна дома вспыхнули ярким огнем. Казалось, дом внутри горит. Реминдол увидел и побледнел. - Луч! Луч!
– в страшном смятении закричал он.
– Спасайтесь! Коммунисты напали! - Опомнись! Это солнце!
– воскликнул стоявший сбоку Бедлер. Сенатор Хэйсбрук, стоявший по другую сторону, схватил Реминдола за руку. Но тот с такой силой оттолкнул его, что сенатор едва удержался на ногах. Реминдол вскочил на подоконник и... бросился вниз. Солнце всходило, лучи его хлынули на поля, на сады, на дома и осветили столпившуюся кучку людей. Внутри ее лежало то бесформенное, что осталось от Великого Дракона. Окончательно победив облака и туманы, солнце поднималось все выше, и лучи его радостно лились на оживающую землю.

20. Рупор истории

– Но что скажет история?.. - История, как всегда, солжет...

Б. Шоу. "Ученик дьявола"

Прыжок генерала Реминдола стал мировой сенсацией. Народы мира, которые Великания милостиво принимала под свою высокую руку, с непочтительным оживлением встретили неожиданный аттракцион: великанский вождь выпрыгнул в окно в страхе перед призраком, которым он запугивал их! "Даже пугая других, надо не терять чувства меры, чтобы не испугаться самому, - писала коммунистическая газета "Рабочий".
– Это чувство меры давно уже покинуло наших королей и правителей, поэтому-то на их фоне сумасшедший министр выделился не как сумасшедший, а как вождь". Слишком большое количество людей было замешано в "заговоре дракона", чтобы кое-какие его подробности не вылезли наружу. Стало известно, что у виллы Бедлера, секретаря Реминдола, генерала ожидала большая толпа. Скандал разрастался. Пришлось создать сенатскую комиссию для расследования. Через две недели страна услышала заключение высокоавторитетной комиссии. - Тысяча чертей, мы попотели над этим проклятым делом! Самым добросовестным образом попотели!
– сказал, выступая по радио, председатель следственной комиссии сенатор Хэйсбрук.
– Никаких следов заговора! Все злостные выдумки коммунистов! После столь решительного выступления "Честь", "Свобода" и другие газеты усилили кампанию против коммунистов. Репутация генерала Реминдола не пострадала. Ему были возданы должные почести даже президентом Бурманом против героев-мертвых он ничего не имел: на выборах они не мешали. Конечно, господин Бурман о деле генерала Реминдола узнал больше того, что угодно было господину Хэйсбруку сообщить стране. Только теперь президент понял, какая опасность угрожала ему, если бы безумный министр своевременно не выпрыгнул из окна. И хотя господин Докпуллер предусмотрительно устранил все, что могло бы набросить тень на его королевскую репутацию, Бурман очень хорошо понял, в чьих руках были нити заговора. Но именно поэтому он и предоставил действовать сенатору Хэйсбруку, считая, что господин Докпуллер оценит президентскую скромность. Не следовало искушать фортуну: и без того она оказалась благосклонной - противники падали, как осенние листья. Господин Бурман был доволен.

21. Раньше или позже...

Основной и чудовищный факт: жизнью народов управляют люди, совершенно обезумевшие.

М.Горький. Ответ на анкету журнала "Vu"

Удивительное дело: после трагического конца генерала Реминдола "таинственные лучи из-за океана" перестали являться, как будто, погубив генерала, они выполнили свое назначение. Никто больше их не видел: на великанском небе воцарился штиль. Два человека были особенно взволнованы последними событиями. Инженер Ундрич в большой тревоге явился к Бедлеру, бывшему секретарю Реминдола, а ныне директору-распорядителю "Корпорации Лучистой Энергии". Ундрич боялся, что гибель Реминдола неблагоприятно отзовется на судьбе его изобретения, особенно после разоблачения Чьюза. Бедлер успокоил Ундрича: - Можете быть спокойны: без Реминдола будет все так же, как и при нем. И чрезвычайно огорчен гибелью Реминдола был господин Докпуллер. Уж конечно, господин Докпуллер знал о секрете "Небесной черепахи" еще до сенсационных разоблачений. Когда пришло сообщение о безвременном конце сверхчеловека, Ферн грустно заметил: - Кто знает, не подвернись "Святой Маврикий", все могло быть иначе. - Вы думаете, Ферн?
– Старик задумчиво пожевал губами, и Ферн понял, что хозяин не верит в то, чтобы Реминдол мог кончить иначе. И, как бы поясняя эту мысль, Докпуллер добавил: - Раньше или позже... Жаль, что, прежде чем броситься самому, он не бросил атомной бомбы. Он мог это сделать. Начни он - и все пошло бы иначе... А Ферн, по странной ассоциации мысли, подумал: "Господин Гитлер начал первым, но разве вышло лучше?" Впрочем, советник остерегся высказать свою мысль вслух.

Часть IV. В мире призраков

1. Разговор на разных языках

Заря уже близко, - неужели вы не возьмете на себя своей доли труда, чтобы помочь взойти солнцу?

Э.Л.Войнич. "Овод"

Бурные события, вызванные "неврастенией" генерала Реминдола, на время отодвинули на задний план разоблачение Чьюзом аферы Ундрича. Зато, когда Реминдол окончательно исчез, вся афера Ундрича предстала в новом свете: стало ясно, что это создание сумасшедшего автора. Бурман увидел, что ему будет не так-то легко отделаться от наследства, оставленного безумным министром. Сколько ни раздумывал господин Бурман, получалось, что предложенный Ундричем выход был все же самым разумным. Чьюз сам попался, предложив экспертизу Уайтхэчу. Если действовать осторожно, можно будет убедить Уайтхэча спасти положение. Он строптив поначалу, а потом обычно уступает. Ведь собирался же он сгоряча бросить свою лабораторию, а затем поостыл... Нужна только осторожность... Президент вызвал к себе профессора Уайтхэча. - Скажите, профессор, вполне откровенно, что вы думаете обо всей этой неприятной истории с Ундричем?
– спросил господин Бурман, стараясь придать своему тону наибольшую искренность.
– Ваше заявление в печати показывает, что вы кое-что знали. - Решительно ничего. Ввиду происшедшей на аэродроме непонятной катастрофы с летчиком Дауллоби я хотел только подчеркнуть, что не имею никакого отношения к изобретению Ундрича и даже не знаю, в чем его сущность. Вот и все. - Но сейчас-то как вы думаете, кто прав в споре между Чьюзом и Ундричем? - Не имею данных, - уклончиво ответил Уайтхэч. - Вы не считаете исключенным, что прав Чьюз? - Нет, не считаю. Старик не из тех, кто бросает слова на ветер. - Он указывает на вас как на желательного авторитетного главу экспертной комиссии. "Да это только потому, что я успел заявить в печати о своей непричастности к делам Ундрича", - подумал Уайтхэч. - Мы не можем терпеть создавшееся двусмысленное положение, - продолжал Бурман.
– Особенно после прискорбного случая с Реминдолом. Согласитесь ли вы, профессор, взять на себя руководство экспертизой? - Если мне прикажут... - Ну, а вдруг изобретение действительно не больше, чем блеф? - Что ж, так и придется сказать стране... - Очень неприятно... Конечно, главная вина тут Реминдола, да с него теперь не спросишь. А тень падает и на меня, хотя вы же понимаете, профессор, я не ученый и не в состоянии разобраться во всех этих тонкостях. Вот даже вы не заметили... - Позвольте напомнить, господин президент: меня отстранили... - Да, да, конечно... Приходится расхлебывать за Реминдола... А тут еще эта глупая история с "черепахой"!.. - Но о "черепахе" вы же знали?
– осторожно спросил Уайтхэч. - Ну и что ж?
– раздраженно огрызнулся Бурман.
– Вам, людям науки, все это представляется простым. А ситуация иногда требует... В политике нельзя руководствоваться ходячей добродетелью. Вы же поехали в Медиану на испытание "лучей Ундрича", а верили вы в "лучи из-за океана"? Уайтхэч промолчал. - Поймите, профессор, тут дело не во мне. Ну, может быть, на выборах это будет стоить мне поста президента. Но поверьте: я охотно уступлю это место, - Бурман хлопнул обеими ладонями по ручкам кресла.
– С удовольствием, с великим удовольствием: я так устал... Но дело серьезнее. Ведь, по существу, мы раскроем военный секрет. Да, да, секрет, что лучистой энергией еще не располагаем. Это опасно, очень опасно. Другое дело, если бы вы, профессор, могли сегодня предложить свои лучи... Я первый выбросил бы Ундрича на помойку, окажись он обманщиком. А как у вас с лучами? - Господин президент, мы тогда договорились о годичном сроке. С тех пор не прошло и полугода. - Да, да, знаю... Но я тогда просил вас сократить срок. А теперь такие обстоятельства... - Научная работа не может регулироваться случайными обстоятельствами. - Понимаю... И все-таки... Неужели никак не раньше? - Может быть, это было бы и возможно, если бы не вмешательство Реминдола, - решительно сказал Уайтхэч.
– Я считаю своим долгом сказать вам об этом, господин президент, потому что сознаю серьезность положения... - Что вы имеете в виду?
– быстро спросил Бурман. - Реминдол снял с работы директора лаборатории номер два, моего ученика Грехэма. Вы знаете об этом, господин президент. Причина, по-моему, неосновательная: подписание воззвания против атомной бомбы. Ничего не поделаешь: иногда приходится смотреть сквозь пальцы на увлечения молодежи. Во всяком случае, Грехэм нам был нужен: это не Ундрич, это серьезный, талантливый работник. И он... он открыл лучи... Свойства их те же, что у лучей Чьюза. - Что вы говорите?
– воскликнул Бурман, вскакивая с кресла.
– Вы в этом уверены, профессор? - Совершенно... - Вам известен секрет? - Нет. Грехэм не расположен передать его государству. Если бы действовали с ним осторожней, можно было бы сохранить его для нас, а Реминдол своей грубостью толкнул его в объятия коммунистов и вообще всех этих беспочвенных, но опасных мечтателей. - Профессор, мы не можем его упустить. Вы знаете, где он? - Я следил за ним стороной. Бедняга долго скитался без работы. Подумать только: талантливейший ученый, изобретатель, работает механиком в хлебопекарне! Вот результаты деятельности Реминдола. - Ах, боже мой, - с досадой сказал президент, - чего можно требовать от сумасшедшего! Механик хлебопекарни! Какая чушь! Конечно, зарабатывает гроши. А мы можем предложить ему миллионы, да, да, миллионы! Как его изобретение сейчас кстати! Вот что, профессор, возьмите на себя переговорить с Грехэмом... - Сомневаюсь... - Не сомневайтесь! Узнайте о его условиях. Раз это серьезно, мы готовы на все. Я очень прошу вас, профессор, не откладывать. Завтра же утром... Во исполнение этого поручения профессор Уайтхэч следующим утром очутился где-то на окраине, в хлебопекарне, куда вряд ли он когда-либо забрел бы по своей воле. Мальчик проводил его по длинному узкому коридору, освещенному единственной тусклой лампочкой, в комнату, служившую, очевидно, конторой. Навстречу Уайтхэчу из-за стола поднялся полный пожилой человек. Кроме него, в комнате сидел еще один, тоже пожилой, с тонким и длинным носом. Перед ним лежали ведомости с колонками цифр. На стене висели старинные часы - они больше подходили бы музею, чем пекарне. Хрипя, шипя, они шли с таким усилием, что было ясно: это их надорвавшийся механизм двигает время вселенной. На табуретах, на мебели - на всем лежал налет беловатой пыли вероятно, ее и не замечали, а может быть, она была здесь в почете, как пыль на бутылках выдержанного вина. Все было какое-то странное, ненастоящее, почти карикатурное, и Уайтхэч с болью подумал, что вот в этой жалкой обстановке приходится работать Грехэму, его Чарли, на которого он возлагал столько надежд! Внушительный вид Уайтхэча произвел на толстяка благоприятное впечатление. - Чем могу служить?
– с любезной улыбкой спросил он.
– Владелец предприятия Вальтер. Вероятно, в солидном госте он предугадывал хорошего заказчика. Суетливо пододвинул стул, поспешно смахнув с него платком пыль. Уайтхэч сел, но назвать себя не пожелал. - У вас работает господин Чарльз Грехэм?
– спросил он. - Совершенно верно. - Мне нужно поговорить с ним. Я директор лаборатории. - Пожалуйста, - разочарованно протянул толстяк: значит, не заказчик, это не интересно. Уайтхэч с сомнением оглядел унылую комнату: - Не думаю, чтобы нам было удобно здесь говорить. Я был бы признателен вам, господин Вальтер, если бы вы сегодня освободили Грехэма от работы. - Брунтер!
– резко крикнул толстяк.
– Позовите Грехэма. Длинноносый поднялся и молча вышел. - Надеюсь, господин директор, вы не собираетесь переманить Грехэма? "Переманить!
– с горечью подумал Уайтхэч.
– Если бы ты знал..." - Грехэм - мой ученик. Знаете, кто он? Он большой ученый. Если бы только он захотел... А он работает здесь... - У меня предприятие солидное, - обиделся хозяин.
– Хороших работников ценить умею. Господин Грехэм не работает у меня и месяца, а получает не меньше своего предшественника. А тот прослужил у меня пятнадцать лет. Тоже знающий был человек. Если бы не умер, не расстался бы с ним... Уайтхэч молчал. Неприятно было продолжать этот разговор, только подчеркивающий всю убогость обстановки, в которую попал Грехэм. В комнату вернулся обладатель замечательного носа. - Сейчас придет, - пискнул он. И голос у него был какой-то птичий. В сущности, не все ли равно, какой у человека нос и голос, а Уайтхэч чувствовал, что все его раздражает; казалось даже - вот этот нос и писк как-то унижали Грехэма. - Профессор!
– послышался голос Грехэма с порога.
– Вот не ожидал! - Чарли!
– радостно воскликнул Уайтхэч и пошел навстречу Грехэму. На момент было даже что-то похожее на попытку объятия, но после мгновенного замешательства оба ограничились рукопожатием.
– Рад видеть вас, Чарли! Нужно поговорить с вами. Господин Вальтер был так любезен, что согласился ваш день подарить мне. - Да, да, пожалуйста, - кисло улыбнулся хозяин. Через минуту оба были уже на улице и садились в машину. - Послушайте, Чарли, - Уайтхэч повернулся к Грехэму, - как вы могли так унизить себя? Куда ехать?
– переспросил он шофера.
– Чарли, дайте ваш адрес. Не возражаете? - Пожалуйста.
– Грехэм назвал свой адрес. - Вы перебрались? - Пришлось. Для механика хлебопекарни я занимал слишком роскошные апартаменты. Вот вы говорите, профессор, я унизился... А я был счастлив, когда нашел это место. А в сущности, чем плохо? Работа чистая. Разве не унижают подчас себя те, кто занимает высокие посты? Эта история с Ундричем... Уайтхэч кивком головы показал на окошко шофера. - Поговорим после... Грехэм жил недалеко от своей пекарни. Он занимал две скромные комнатки: одна служила кабинетом и спальней, другая - столовой. - А зачем мне, одинокому, больше?
– ответил он на молчаливый, скептический взгляд Уайтхэча, которым тот окинул его квартиру.
– Поверьте, профессор, в своих прежних шести комнатах я иногда чувствовал себя, как путешественник в Сахаре. Вообще, я вижу, вы смотрите на мое положение более мрачно, чем я сам... - Что и говорить, положение замечательное: автор мирового открытия выпекает булки и плюшки!.. - Ну что ж, благороднее выпекать для людей хлеб, чем атомную бомбу или "лучи смерти". - Опять детские разговоры! - Да, опять! У меня было достаточно времени, чтобы основательно поразмыслить над всем этим... - А пока вы размышляли, Ундрич превратился в великого изобретателя. - ...и великого афериста, - усмехнулся Грехэм.
– Песенка его спета. - Вы уверены в этом? - Совершенно. Чьюз, а теперь и капитан Нордис выставили его голым на позорище всему свету. Да и ваше заявление, профессор, показывает, что вы понимаете, в чем дело... - Может быть. А вот насчет спетой песенки - это еще вопрос. - Почему это? - Видите ли, Чарли, насколько я понимаю, в деле замешаны весьма высокопоставленные люди. Ундричу бросят спасательный круг, иначе он потащит с собой на дно и еще кое-кого. Вы понимаете? Есть и другая сторона дела. Признать Ундрича аферистом - это значит расписаться в своем банкротстве. Это считают слишком опасным, на это у нас не пойдут. Похоже, что Ундрич будет продолжать разливаться соловьем. - Ну и черт с ним! - Конечно, аферист будет пожинать славу и наживать деньги, а настоящий изобретатель будет чинить печи и перебиваться в этой конуре... - Вот уж что меня меньше всего задевает!
– совершенно искренне воскликнул Грехэм. - Бросьте, Чарли, давайте говорить серьезно. Я говорил о вас с президентом. Сказал ему о вашем открытии. Поймите, как вы им сейчас нужны! Развязаться с Ундричем они смогут, только получив вас. Вы можете диктовать условия. Бурман так и говорит: мы готовы дать миллионы. Подождите, подождите, Чарли, - поспешно сказал Уайтхэч, заметив брезгливую мину Грехэма, - я повторяю только то, что сказал президент, я обязан это, сам-то я отлично знаю, что вы из бессребреников... Нет, не серебром и золотом я стараюсь вас прельстить - подумайте о том, что действительно дорого вам: о научной работе. Ну что вы здесь? Жалкий поденщик какого-то ничтожества Вальтера. Вы губите себя. А там перед вами неисчерпаемые возможности, широкая арена научной работы, мировая слава... Там вы... - ...жалкий поденщик какого-то ничтожества Докпуллера - не правда ли, профессор?
– с горечью перебил Грехэм. Он встал из-за стола и теперь стоял перед Уайтхэчем. Лицо его горело, глаза сверкали.
– Да, да, ведь это в угоду докпуллерам, чтобы уберечь и приумножить их миллиарды, моими лучами будут убивать миллионы людей. Широкая научная арена!.. Если бы вы сказали, что с помощью моих лучей будут втрое быстрее выращивать растения и животных, что мои лучи принесут изобилие... Но нет, вы же не скажете этого! Пример Чьюза нас научил!.. - Ах, Чарли, Чарли, какой вы неисправимый ребенок! Вы все еще носитесь с детскими мечтами! - Да, детские мечты, раньше это были детские мечты! Но не теперь, когда есть страна с двухсотмиллионным населением, которая работает, стремится к этому, осуществляет эти мечты... - Пропаганда!
– презрительно буркнул Уайтхэч. - Э, профессор, довольно обманывать себя этим глупым словом!
– горячо воскликнул Грехэм, но вдруг, заметив свою резкость, поспешил смягчить ее: - Простите, профессор, но я зол на это слово. Сколько раз я сам пугался его, пока не присмотрелся к фактам. Пропаганда, пропаганда! Выходит, что Коммунистическая держава вышла победительницей из войны с фашистами, построила новую промышленность, воздвигает электростанции - все только для пропаганды! Ну что ж, очень хорошая пропаганда, сознаюсь, она на меня действует! Когда Эрнест Чьюз обо всем этом мне рассказывал - вы знаете, он побывал там, - у меня руки чесались: ах, черт, вот так бы поработать! - Чарли, не слишком ли вы интересуетесь их делами? - Слишком? А как же ученый может не интересоваться этим! Однажды на собрании Эрнест Чьюз сказал, что мы, ученые, понимая, как важны наблюдения за тем, что происходит в пробирке, в то же время частенько забываем о стране с двухсотмиллионным населением, где строится новая жизнь. Так вот, я хочу наблюдать за этой огромной "пробиркой", не пугаясь слова "пропаганда". - Уж не собираетесь ли вы сбежать к ним?
– с насмешкой сказал Уайтхэч. Такой энтузиазм!.. - Сбежать? Нет, зачем же... Не в этом выход... - А в чем? Договаривайте! - Не знаю, не знаю! В том-то и беда, что не знаю. Как, что? Не знаю! Но знаю одно крепко: если уж я понял, что так дальше нельзя, значит, узнаю, обязательно узнаю... Вот Эрнест Чьюз пригласил меня вступить в ассоциацию прогрессивных ученых. Может быть, это поможет понять... - И жалко и неприятно слушать вас, Чарли. Лучше подумали бы о том, что вам представляется последний шанс вернуться к научной работе. - Последний шанс? А думали ли вы, профессор, о том, что нам, ученым, представляется последний шанс занять подобающее нам место среди тех, кто борется за настоящую человеческую жизнь? За жизнь без войн, без бомб, за жизнь со счастьем и изобилием - разве мы, ученые, не можем принести изобилие? Я верю, слышите, всем своим существом верю, что этот день придет, даже и без нашей помощи придет, найдутся люди смелее и отважнее нас, но почему бы и нам не постараться приблизить этот радостный день? У нас остается еще шанс, последний шанс - вы этого не чувствуете, профессор? - Нет, не чувствую, - сухо сказал Уайтхэч, с неодобрением рассматривая стоявшего перед ним Грехэма: щеки его пылали, волосы растрепались и в беспорядке падали на лоб.
– Я жду, Чарли: вы так и не дали вразумительного ответа на предложение президента. - Мы говорим на разных языках...
– грустно сказал Грехэм. - Чарли, помните одно: не стесняйтесь обратиться ко мне, как только убедитесь, что были неправы. - Мы говорим на разных языках...
– повторил Грехэм и безнадежно махнул рукой. Уайтхэч уже мчался в машине домой, а эта фраза, бесконечно повторяясь на все лады, звучала в его ушах: "Мы говорим на разных языках... Мы говорим на разных языках..."

2. Секреты кухни

Вот жизнь как она есть. Это не лучше кухни, точь-в-точь такая же вонь, и приходится марать руки, если хочешь пировать; умейте только вымыться - в этом вся мораль нашего времени.

О.Бальзак. "Отец Горио"

Разговор, который в тот же день вел Уайтхэч с Бурманом, проходил очень бурно и кончился чуть ли не разрывом. Прежде всего, господин Бурман никак не мог понять, что человек не пожелал даже говорить об условиях после того, как ему были предложены миллионы. - Да говорили ли вы Грехэму об этом, профессор?
– с недоверием спрашивал Бурман. - Лучше бы не говорил!
– сердито бросил Уайтхэч. Не сразу господин Бурман примирился с тем, что надежды на Грехэма надо оставить. - Вот еще второй Чьюз отыскался!
– злобно сказал он.
– Во всяком случае, теперь у нас выхода нет. Вам придется заняться экспертизой, профессор. Мы не можем уклониться от вызова Чьюза. Это значило бы признать свое поражение. - Я вижу, вы все более склоняетесь к мысли, что изобретение Ундрича авантюра. - Может быть. Но что бы там ни было, объявить об этом сейчас невозможно. - Значит, и мое участие в экспертизе невозможно... - Профессор, поймите же положение!.. Ну да, Реминдол допустил ошибку, но сейчас еще большей ошибкой было бы... - Я - ученый, господин президент, а вы предлагаете мне... предлагаете... Или это опять дипломатия? Уайтхэч был искренне возмущен: таких усилий стоило отмежеваться от Ундрича, а теперь в силу "высших" политических соображений его опять стараются запутать в грязное дело! Раньше или позже оно все равно вылезет наружу, и тогда его научный авторитет погублен! - Поищите, господин президент, тех, кто менее дорожит своей честью, сказал Уайтхэч, решительно вставая.
– Найдутся и такие, раз нашелся Ундрич. - Как вы не хотите понять, профессор, что экспертизу можете возглавить только вы! Вам доверяет Чьюз. - Очевидно, не без оснований!
– и, резко повернувшись, Уайтхэч вышел. Бурман был раздосадован. И не только отказом Уайтхэча, но и тем, что как-то само собой выходило, что хочешь не хочешь, а приходится плясать под дудку Чьюза. Почему какой-то старик, которого судили, держали в тюрьме, у которого ни силы, ни власти нет, почему он командует ими? Он требует экспертизы изобретения - и они вынуждены подчиниться... Он указывает на Уайтхэча - и вот изволь уламывать этого упрямца! Чьюз заявляет: Уайтхэч честен, Уайтхэч не обманет - и Уайтхэч, гордо выпятив грудь, повторяет за ним: "Чьюз мне верит, и не без оснований, я не обману, я оправдаю доверие Чьюза". Черт возьми, Чьюз уже значит больше президента! Впрочем, господин Бурман не сомневался, что Уайтхэч поломается, поломается, да и уступит: таков уж его стиль. Но прошли день, два, три Уайтхэч не уступал, и Бурман наконец понял, что на этот раз он не уступит. Значит, Чьюз был прав, выдвигая кандидатуру Уайтхэча. Опять выходило по его! А между тем, экспертиза была нужна до зарезу, дальше молчать было невозможно. Совершенно ясно определилось, что все объяснения Ундрича на пресс-конференции не произвели ни на публику, ни на биржу никакого впечатления. Не помогло и официальное сообщение следственных властей о том, что гибель майора Дауллоби явилась несчастным случаем в результате технической неисправности прожектора, за что изобретатель не может нести ответственности. А эти несколько дней принесли новые неприятности. В парламенте коммунистический депутат Рэдчелл, мало того, что потребовал научной экспертизы изобретения Ундрича, выступил с дополнительными разоблачениями. Он сообщил, что хотя Ундрич пользовался для своей работы государственной лабораторией, государственными средствами, секрета своего изобретения государству он не передал, более того, по существу, изобретение и не было проверено, однако Ундричу, или, точнее, организованной генералом Реминдолом "Корпорации Лучистой Энергии", были переданы крупные заказы. Генерал Реминдол при содействии Ундрича устроил "Небесную черепаху" и в результате общего психоза добился повышения курса "лучистых акций", благодаря чему они вместе с изобретателем дополнительно положили в карман не один миллион. Словом, своими "небесными" операциями генерал очень удачно помог себе во вполне земных операциях. Не довольствуясь этим, он воспользовался своим влиянием и связями и добился выдачи "Корпорации Лучистой Энергии" государственной десятимиллионной ссуды для организации производства. Самое любопытное, что генерал Реминдол, действуя через подставных лиц, фактически оказался одним из главных распорядителей корпорации. Ундричу для организации завода-лаборатории близ столицы перепало из субсидии свыше трех миллионов, такая же сумма попала в руки Прукстера, директора Медианского прожекторного завода. Не менее же трех миллионов положил в карман и сам генерал Реминдол. Такова прибыль от бизнеса в заливе Невинности и прочих "невинных" дел! А это только цветочки - ягодки еще впереди! Господин Бурман был взбешен: секреты кухни вылезали наружу...

3. Что же делать?

Если бы я снова стал молодым и мне пришлось выбирать свой жизненный путь, я не стал бы ученым или учителем. Я, скорее, выбрал бы профессию водопроводчика или разносчика, в надежде обрести ту степень независимости, которая еще возможна при теперешних обстоятельствах.

Альберт Эйнштейн

Последний разговор с Уайтхэчем произвел на Грехэма тяжелое впечатление. Не то чтобы он надеялся Уайтхэча переубедить... Но оказалось, что с ним просто невозможно говорить: он уже ничего не понимал. А вместе с тем по своим личным качествам это не злодей, а простой, обычный человек. Неужели все-таки возможно такое поразительное равнодушие к цели своей работы? Если так, тогда действительно с помощью науки можно уничтожить человечество со всей его многовековой цивилизацией! И можно ли удивляться, что в среде таких "ученых" появился проходимец Ундрич, которого окружили ореолом "великого изобретателя"? Эрнест Чьюз обещал Грехэму рекомендацию для вступления в "Ассоциацию прогрессивных ученых". Но теперь он дней на десять выехал в провинцию, чтобы побывать на собраниях местных отделений Ассоциации. Грехэм чувствовал острую необходимость перейти от размышления к действиям. Первым таким действием и должно быть вступление в "Ассоциацию прогрессивных ученых". Грехэм не хотел больше тянуть и решился позвонить профессору Эдварду Чьюзу. - Приезжайте немедленно, сейчас же приезжайте!
– услышал он в трубку голос Чьюза, едва тот разобрал, кто к нему звонит.
– Очень кстати: завтра собрание Ассоциации. Если хотите, можете выступить... А рекомендацию дам вам я... Зачем вам ждать, пока Эрнест вернется?.. Через час Грехэм сидел в кабинете Чьюза и так непринужденно разговаривал со стариком, будто был давно знаком с ним. Он рассказал Чьюзу, как генерал Реминдол, возможно уже тогда свихнувшийся, отдал распоряжение о разделении их лабораторий на три самостоятельных отделения, и теперь ясно почему: подготавливалась афера Ундрича. - Посмотрите: они до сих пор не смеют согласиться на экспертизу! воскликнул Чьюз.
– Мне кажется, что Уайтхэч тоже прикрывает Ундрича. Возможно, я ошибся, назвав его кандидатуру в эксперты. Как вы думаете? - Нет, он ненавидит Ундрича. Но он осторожен. Слишком осторожен... повторил Грехэм с усмешкой.
– Именно теперь он не хочет лишиться руководства своей лабораторией. Ведь он должен открыть свои лучи. А от открытия он очень недалек. - Да, вы с ним работали... Но почему вы уверены, что он близок к успеху? - Потому что...
– неожиданно для себя сказал Грехэм, на мгновение запнулся, но решительно кончил: - потому что я открыл лучи... И могу судить, что и ему немного осталось... - Вы открыли?
– спросил Чьюз. Сказал он это очень спокойно, будто даже не удивляясь, лишь на мгновение поглядев на собеседника.
– И вы проверили их действие? - Конечно. Не в том, понятно, масштабе, как вы, профессор, но все-таки... Насколько успел разобраться, свойства их в общем те же, что и у ваших лучей. - И что ж вы намерены делать? - Не знаю... - А все-таки? - Сделал то же, что и вы... Чьюз некоторое время молча смотрел на Грехэма. - Вы хотите сказать, что все уничтожили?
– спросил он наконец. - Кроме записей. - И это опасно. Секрет никому не известен? - Нет. - И Уайтхэчу? - Нет. Он знает только, что открытие сделано. - Только он один? - Он сообщил об этом президенту. - Скверно... - Они уже обращались ко мне с предложением... - Конечно, сулили миллионы? Грехэм улыбнулся: - Не без того... - Видите, Грехэм, если бы вам пришлось перенести хоть малую толику того, что пережил я, когда они охотились за моим изобретением, вы не были бы так спокойны... - Профессор, все записи зашифрованы. У нас был принят шифр, известный только руководителю лаборатории и нам, его двум помощникам. - Иначе говоря, кроме вас, шифр знают Уайтхэч и Ундрич? - Да. - Скверно...
– повторил Чьюз.
– Я свои записи уничтожил, хотя мог бы придумать шифр... И знал бы его только я один... - Но, профессор, зачем им... Уайтхэч и без того так близок к результатам. Они только и ждут его лучей. Еще Реминдол говорил, что такие лучи предпочтительней атомной бомбы и лучей Ундрича, потому что уничтожают только людей, а не материальные ценности. - Да, нашли достойное себя оружие!
– с негодованием сказал Чьюз.
– Оружие лавочников! Убивает только людей, а ценности можно прикарманить. - Что же делать, профессор?
– с надрывом выкрикнул Грехэм мучивший его вопрос.
– Позволить им торжествовать, а нам уничтожать свои изобретения? До каких же пор? - Да, уничтожать...
– строго сказал Чьюз.
– И записи не посоветовал бы хранить. Уничтожать, потому что наши изобретения они используют только для убийства. Уничтожить совершенно, даже хотя бы надолго скрыть открытие в наш век бурного развития науки нельзя - не будем обманывать себя иллюзией, Грехэм. Я открыл свои лучи год назад, теперь вы сделали то же самое, спустя некоторое время достигнут того же либо Уайтхэч, либо кто другой. Лишь невежественные генералы воображают, будто мы волшебники и наши открытия неожиданно выскакивают, как Афина из головы Зевса. Господам генералам кажется, что стоит лишь запрятать секрет в сейф и приставить к нему и изобретателю вооруженных часовых - и дело обеспечено: они навек монополисты секрета. - Да, - подтвердил Грехэм, - они были уверены, что атомной дубинкой будут навек держать в подчинении весь мир. - Что поделать: выше их разума понять, если что и надо уж засекретить, то не меньше, чем законы физики... - И они теперь сделали бы это, будь в их силах, - усмехнулся Грехэм. - Но с другой стороны, - возразил Чьюз, - мы же понимаем: одной идеи открытия мало. Сущность термоядерного синтеза на солнце была открыта давно, а водородная бомба создана лишь теперь. Мы знали, что для получения наших лучей нужно создать ливень гамма-лучей... Но технологические трудности... На преодоление их уходит много времени. И мы не должны раскрывать их преждевременно. Придет время, когда не нужно будет скрывать ничего... - Когда же, когда?
– с тем же надрывом спросил Грехэм. - Не знаю. Но вспомните, Грехэм, всего три месяца назад вы рассуждали иначе, и Эрнест отчитывал вас на собрании ученых. Год назад я тоже не понимал. А теперь нас, понявших, все больше. Это как ледоход: будто все прочно, только лед слегка потемнел - и вдруг река, ломая его, вырывается на свободу. Не будем же спрашивать себя: когда? Будем бороться, чтоб скорее. В этом главное...

4. Результат неожиданного приглашения

– Поступок этих газетчиков меня изумляет... Ведь это подло с их стороны! - Такова их профессия!

Дж. Олдридж. "Дипломат"

Грехэм покидал Чьюза радостно возбужденный. Старик, накинув пальто, вышел проводить его на крыльцо. Тут он заметил, что Грехэма не ждет машина (такси Грехэм отпустил: приходилось экономить даже на мелких расходах). - Поедете на моей машине, - распорядился Чьюз. В городе Грехэм заехал в дешевый ресторанчик, где он обычно обедал. Машину он отпустил. Домой заходить не имело смысла: было около семи часов вечера, а в восемь было условлено начать ремонт и переделку одной из печей хлебозавода. Грехэм предложил свое усовершенствование, и хозяин решил испробовать его на одной печи. Работы хватит на всю ночь. Действительно, четверо рабочих под руководством Грехэма провозились до утра. Грехэм устал и решил домой не ездить: через три часа предстояло уже быть на собрании "Ассоциации прогрессивных ученых". Отыскав укромный уголок в кладовой и попросив разбудить себя, он моментально заснул. Два часа сна мало освежили его, чувствовал он себя разбитым, но пропустить собрание ни за что не хотел. Едва при входе он показал записку Чьюза, контролер сказал ему: - Профессор Чьюз просил вас зайти к нему. Он назвал номер комнаты и объяснил, как разыскать ее. Чьюз сидел в обществе трех ученых, которых Грехэм не знал. Старик поднялся ему навстречу, радушно пожал руку и, обращаясь к собеседникам, сказал: - Позвольте представить: инженер Грехэм, новый член нашей Ассоциации. Прошу любить и жаловать! Его есть за что любить! Тут же был закончен прием нового члена в Ассоциацию. - Ну что, решили сегодня выступать?
– спросил Чьюз. - Да, выступлю, - ответил Грехэм. По правде говоря, он плохо себе представлял, что и как будет говорить: веки слипались, голова была как в тумане. Заседание было посвящено протесту против скандальных событий, разыгравшихся вокруг "лучей Ундрича". Грехэм с трудом заставлял себя слушать речи ораторов. Когда он поднялся на трибуну и увидел море голов, на мгновение у него зарябило в глазах. Но он пересилил себя. Мало-помалу нервное возбуждение побороло усталость. Он говорил о том, как они втроем, Уайтхэч, Ундрич и он, работали над проблемой лучей, как были разделены их лаборатории и как Ундрич добился успеха, и притом совершенно неожиданно: до тех пор вклад его в общие достижения был минимальный, это признавал и Уайтхэч. Вот почему не приходится сомневаться, что все это афера, организованная сумасшедшим министром, которую, однако, поддержали и теперь покрывают министры и президент, официально признаваемые нормальными. - Посмотрите, что происходит в нашей стране, - говорил Грехэм.
– Открытие лучей, которые могли бы уничтожить болезни и принести изобилие, так и не удалось использовать. Мы вынуждены отказаться от открытий и изобретений полезных человечеству, вынуждены уничтожать их!
– Горечь, с которой говорил Грехэм, усиливалась от сознания, что вот сейчас он говорит и о себе, о своем открытии, и никто этого даже не знает, думают, что он имеет в виду только Чьюза; и даже здесь, на собрании ученых, он не может сказать о своем открытии!
– Зато посмотрите, что эти же люди сделали с "лучами Ундрича"! Из ничего сделали все! Афериста окружили славой великого изобретателя и великого патриота, он сам и многие сколотили на пустом месте капиталы. Собрание решило опубликовать обращение ко всем ученым с призывом отказываться от работы над созданием оружия массового уничтожения и требовало, чтобы полностью были раскрыты все обстоятельства скандальной аферы Ундрича. По окончании собрания Грехэм зашел в комнату правления проститься с Чьюзом. Старик был один. - А, Грехэм! Отлично сделали, что догадались зайти, - приветствовал его Чьюз.
– Я приберег для вас сюрприз.
– Он выдвинул ящик стола, вынул конверт и передал его Грехэму.
– Вы теперь равноправный член нашей Ассоциации. Что вы об этом скажете? Грехэм вынул из конверта лист с напечатанным на машинке текстом. Это было приглашение союза научных работников Коммунистической державы посетить страну, ознакомиться со строительством, с условиями работы ученых. - Что же тут можно сказать?
– заметил Грехэм.
– Конечно, интересно. Можно только позавидовать

тем, кто поедет... - А зачем завидовать?
– улыбнулся Чьюз.
– Правление решило послать делегацию из пяти человек, четверо намечены, согласием их мы заручились, пятая кандидатура вакантна. Я предложил вас - и со мной согласились... - Я?
– изумился Грехэм.
– Я слишком молодой член Ассоциации. - Чепуха! Вы достаточно интересуетесь их строительством. - А вы едете, профессор?
– спросил Грехэм. - Могли бы об этом не спрашивать...
– вдруг меняя тон, сердито ответил Чьюз.
– По-вашему, я брошу все и укачу? Дело Ундрича в тупике... Того и гляди, мерзавцу откроют какую-нибудь лазейку... - А вы думаете, нам разрешат выезд? - Как бы там ни было, - заметил Чьюз, - им не так-то легко будет отказать. И признаюсь, теперь уж я чувствую к вам что-то вроде зависти... - Но вы же можете!..
– воскликнул Грехэм. - Оставим это!
– отрезал Чьюз.
– Допускаю, что вы не понимаете... Но если бы вы слышали голос майора Дауллоби, когда он мне исповедовался, видели бы, как он превратился в факел...
– Чьюз отвернулся.
– Я обязан довести дело до конца... Грехэм понял, что касаться этой темы более не следует. - А знаете что?
– вдруг воскликнул Чьюз.
– Надо сейчас позондировать почву. Он заглянул в лежавшую у аппарата телефонную книжку и набрал номер. Через минуту он уже говорил: - Да, да, приглашение официальное... Конечно, мы представим вам подлинное пригласительное письмо... Фамилии делегатов? Пожалуйста...
– Чьюз назвал четыре фамилии. Две из них были Грехэму известны: один - химик, другой геолог. - Да, да, Чарльз Грехэм, - говорил между тем в трубку Чьюз.
– Совершенно верно: прежде состоял директором лаборатории, но уже давно не на государственной службе... Работает механиком на небольшом частном хлебозаводе... Отлично, я буду благодарен, если вы наведете справки... Завтра к вам прибудет наш секретарь... Положив трубку, Чьюз, усмехнувшись, заметил Грехэму: - Кажется, ваша кандидатура их не обрадовала. Ну, посмотрим... Во всяком случае, уступать не будем!.. До крайности усталый, но и возбужденный, возвращался Грехэм домой. Он решил пройти пешком, рассчитывая, что прогулка на воздухе освежит его. У здания газеты "Свобода" он попал в водоворот толпы. Люди плотной массой приникли к витрине последних новостей. - Что там такое?
– спросил он у одного из прохожих, который, пробиваясь сквозь ряды читающих, выбрался наконец на тротуар. - Опять с Ундричем, - отвечал тот.
– Оказывается, оклеветали его коммунисты: лучи он изобрел самые настоящие... Грехэм стал протискиваться к витрине. Через минуту он уже читал. "Свобода" сообщала, что только что у президента состоялась пресс-конференция. Господин Бурман дал исчерпывающие ответы на все вопросы корреспондентов. В частности, корреспондентов интересовало положение с изобретением Ундрича. Почему до сих пор не отвечено на обвинения, предъявленные Чьюзом, и не начата экспертиза? Господин Бурман ответил, что кампания против "лучей Ундрича" инспирирована красными, которые выдвинули на авансцену престарелого Чьюза в качестве ширмы, использовав его сомнительную популярность. Какими методами пользуется этот якобы ученый, показывает разоблачение, сделанное Ундричем: записи магнитофона с несомненностью устанавливают, что Чьюз пытался купить у механика самолета ложные показания. Сейчас всей этой подрывной деятельности будет нанесен сокрушительный удар: инженер Ундрич заявил, что безвозмездно передает свое изобретение в полное распоряжение государства. В связи с этим назначена экспертная комиссия во главе с профессором Уайтхэчем, которая немедленно же начнет проверку и приемку изобретения. Грехэм был поражен. Неужели Уайтхэч согласился прикрыть "лучи Ундрича" своим именем? Но ведь он отлично знает, что это афера. Неужели можно так низко пасть? Грехэм не выдержал, зашел в ближайшую будку телефона-автомата и набрал номер Уайтхэча. Он услышал скрипучий голос Уайтхэча и назвал себя. - А, Чарли! Я ждал вашего звонка... - Почему ждали?
– удивился Грехэм и вдруг понял: - Если вы, профессор, насчет нашего последнего разговора, то вы ошиблись: ничего нового сказать я не могу. - Да?
– разочарованно протянул Уайтхэч. - Я о другом. Действительно вы дали свое согласие на экспертизу? - А, вы об этом. Ну, дал. А что? - Но ведь это же афера. Вы сами говорили... - Экспертиза покажет, - сухо сказал Уайтхэч. - А если покажет, что афера? - Не понимаю, почему вы волнуетесь, Чарли? Что покажет, то и сообщу. Или вы уже и меня подозреваете? - Нет, но... А все-таки что вы думаете обо всем этом? Почему же они согласились? - Я не расположен говорить об этом по телефону, Чарли. Могу только сказать, что я думаю то же, что и раньше, и не беспокойтесь, не побоюсь заявить об этом открыто. Удовлетворены? - Вполне... - А я был бы удовлетворен, если бы вы внимательно обдумали мое предложение. - Ах, профессор, как мне вам объяснить, что тут и обдумывать нечего! Грехэм в самом деле был удовлетворен. Странное чувство он испытывал к Уайтхэчу. Он проработал со стариком более десяти лет. Вначале это было только уважение; по мере того как он сам рос, он понял, что, в сущности, уже догнал и кое в чем перегнал своего учителя, - и прежнее чувство превратилось в какую-то смесь жалости, привычки и, кажется, даже немного любви. Он жалел старика и за его одиночество, и за то, что всю жизнь он трудился и, в сущности, так ничего не добился, и вот теперь приходится ему, ученику, свои открытия деликатно выдавать за общие достижения. За эти месяцы разрыва с Уайтхэчем и эта странная любовь-жалость, понятно, ушла, но все же Грехэм чувствовал, что ему было бы очень неприятно, если бы Уайтхэч оказался таким же подлецом и обманщиком, как Ундрич. Вот почему телефонный разговор несколько успокоил его в отношении Уайтхэча. Но совершенно непонятно было, на что же надеялся Ундрич. Неужели опять сплетен какой-то план? Было всего около семи часов вечера, когда Грехэм вернулся домой. Предыдущая бессонная ночь, волнения этого дня так истомили его, что он сразу же улегся и заснул. Утром он проснулся в прекрасном настроении: свежим, отдохнувшим. Потянувшись к часам, с удивлением обнаружил, что стрелка подбиралась к десяти. Ого! Он проспал не менее четырнадцати часов! Времени достаточно, чтобы отоспаться и отдохнуть. Не спеша он принялся одеваться. Торопиться было некуда: своей ночной работой на заводе он заслужил себе свободный день. Решил поработать в библиотеке. Но проходя мимо газетного киоска, он увидел на утренних выпусках газет напечатанную крупным шрифтом свою фамилию. Он купил несколько экземпляров. Ну, конечно, история с приглашением ужа стала достоянием газетчиков. С возмущением они писали о том, что коммунисты стараются заполучить в свою страну, якобы для обычного "культурного визита", ученого, который был директором секретной оборонной лаборатории. Вот она, деятельность так называемых "прогрессивных ученых", которыми руководят оба Чьюза! Благородное негодование переполняло благородные сердца журналистов. Ведь это Чьюз оклеветал важнейшее изобретение Ундрича, оклеветал самого изобретателя, а теперь готовится послать за границу того самого Грехэма, который работал вместе с Ундричем. Какая же гарантия, что этот Грехэм, подписавший недавно коммунистическое воззвание против атомной бомбы, не раскроет коммунистам секрет изобретения Ундрича?! Надо надеяться, что правительство не совершит ужасной ошибки и не даст красному ученому визы на выезд. Грехэм зашел в телефонную будку и позвонил Чьюзу. Слуга ответил, что профессор уехал в "Ассоциацию прогрессивных ученых". Грехэм тотчас решил отправиться туда же. Он застал Чьюза в комнате правления за газетами. - Ну, что вы скажете?
– закричал старик, едва увидел его.
– Подлецы, настоящие подлецы! А каковы чиновники из министерства? Сделать еще ничего не сделали, но журналистам моментально сообщили. Те, понятно, сразу учуяли, что от них требуется. - Этого и следовало ожидать...
– мрачно сказал Грехэм. - Вы что: капитулировать?
– Чьюз внимательно посмотрел на Грехэма.
– Нет, не думайте, так просто я вам этого не позволю. Мы еще повоюем! Разговор перешел на последние газетные сообщения по поводу изобретения Ундрича и пресс-конференции у Бурмана. - Уверен, что придумали новый трюк!
– воскликнул Чьюз.
– Интересно будет услышать заключение Уайтхэча. До сих пор я не считал его способным на прямое мошенничество. Странное дело: Грехэм почувствовал себя задетым. Он поспешил рассказать о своих вчерашних телефонных переговорах с Уайтхэчем. - В личной честности Уайтхэча я не сомневаюсь. Вы увидите: он не будет их покрывать, - это Грехэм сказал с тем большим жаром, что сам уже начинал сомневаться в том, в чем теперь хотел убедить Чьюза. - Ну, что же, тем лучше, - только и ответил Чьюз. Внимание его снова обратилось к проектируемой поездке.
– Мы еще повоюем!
– снова повторил он. - А по-моему, бесполезно, - возразил Грехэм.
– Мое участие будет только задерживать поездку. Из всех делегатов только одна моя фамилия раздразнила газетчиков... - Э, да я вижу, вы и впрямь на попятный?
– нахмурился Чьюз. - Не на попятный, а просто в интересах общего дела считаю нужным снять свою кандидатуру. - Позвольте об интересах общего дела судить и мне, - резко сказал Чьюз. Вижу, у вас нервы уже сдали... Рановато... Конечно, неприятно, когда видишь, как треплют в газетах твое имя клеветники... Но знаете: волков бояться - в лес не ходить! Я считал вас храбрее... Грехэм вдруг вспыхнул. - Я не давал повода...
– начал он и, сделав усилие, чтобы не ответить резкостью, круто повернувшись, вышел. Через мгновение оба жалели о внезапной вспышке, но Грехэм уже ехал в такси домой - не возвращаться же с извинением: ведь он не давал повода подозревать себя в трусости!
– а Чьюз сидел за письменным столом, морщась от досады и все же не делая ни одного движения, - не бежать же ему, как мальчишке, за этим гордецом!.. Что поделать: даже умным людям не всегда удается умно поступать! К чести неожиданных "противников" все-таки нужно сказать, что через пять минут каждый винил уже не другого, а себя. Впрочем, Грехэм продолжал ехать домой, а Чьюз - сидеть за столом.

5. Инженер Грехэм меняет маршрут

Одно из пленительных и зловещих свойств жизни - невозможность предвидеть, какой ветер - попутный или губительный - наполнит паруса нашей ладьи.

Т.Драйзер. "Титан"

И все-таки Грехэм домой не поехал. Чем ближе он подъезжал, тем бессмысленней казалась ему только что разыгравшаяся сцена. Хорошо, что он сумел удержаться от резкого ответа Чьюзу, но плохо, отвратительно, что он, как обиженный мальчик, выбежал из комнаты. Может быть, и дверью хлопнул? В горячности он ничего не помнил. Фу, как глупо! Пожалуй, Грехэм все-таки повернул бы назад, если бы не этот острый стыд за свою мальчишескую выходку. Нет, показаться сейчас на глаза Чьюзу просто немыслимо!.. Он вдруг вспомнил, что сегодня должен приехать Эрнест Чьюз. Поговорить бы с ним, объяснить, как произошло это непонятное недоразумение, просить поговорить с отцом... Грехэм остановил машину у станции телефонных автоматов и позвонил Эрнесту Чьюзу. Едва успел Грехэм назвать себя, как услышал голос Эрнеста: - Это вы, Грехэм? Как удачно, что вы позвонили! Вот что: немедленно приезжайте ко мне. Слышите: немедленно, где бы вы ни были, сейчас же, не теряя ни минуты... Можете? - Могу... Но почему такая срочность? - Грехэм, вы теряете время... Я жду... Эрнест Чьюз говорил возбужденно, и его волнение невольно передалось и Грехэму. Он вернулся в машину и дал адрес Эрнеста Чьюза. У Эрнеста Чьюза действительно были причины для волнения. Сегодня утром он вернулся из своей почти недельной поездки по стране. Он посетил ряд местных организаций "Ассоциации прогрессивных ученых" и убедился, что влияние ее растет и среди ученых, работающих в провинции. Особенно приятно было присутствовать на учредительном собрании организации в городе Томбире, этой идеологической крепости генерала-профессора Ванденкенроа. Понятно, настроение у Эрнеста было хорошее. Испортили его газеты, которые он приобрел, подъезжая к столице. Все они склоняли имя Грехэма, обвиняя его, да и всю "Ассоциацию прогрессивных ученых", в попытке увезти в Коммунистическую державу секрет изобретения Ундрича. До какой глупости можно дойти! Разоблаченный аферист все еще величается знаменитым изобретателем! А впрочем, разоблаченный ли? Интервью Бурмана, напечатанное в этих же номерах, сразу же заставило Эрнеста Чьюза насторожиться: не готовится ли новый маневр? Ундрич не из тех аферистов, которые без сопротивления опускаются на дно. Нет, он, видно, собирался выдержать бурю и остаться на поверхности... Едва Эрнест Чьюз успел приехать домой и перекинуться несколькими словами с Луизой, ему доложили о посетителе. Эрнест распорядился провести его в кабинет. Вошел человек средних лет и, молча поклонившись, вручил Эрнесту книгу. Это была телефонная книжка. Эрнест с недоумением посмотрел на гостя. - В обложке...
– кратко ответил тот. Эрнест сорвал обложку. Довольно плотная, она оказалась склеенной по краям. Разъединив их, Эрнест нашел внутри записку. Он сразу узнал руку Рэдчелла. "Дорогой друг!
– писал Рэдчелл.
– Только таким способом могу снестись с тобой: за мной слежка, избегаю даже телефонных разговоров. По нашим сведениям, готовится крупная провокация. В частности, опасность угрожает Грехэму: его хотят похитить, чтобы воспользоваться его изобретением. Предупреди его: если у него сохранились чертежи и записи, он обязан немедленно их уничтожить. Грехэма надо убедить в том, что временно он должен скрыться. Срочно найди безопасное место, где бы он некоторое время мог укрываться от глаз ищеек. Если сразу же не можешь это сделать, пусть лучше Грехэм, не теряя времени, едет с подателем этой записки. Я все устрою и затем сообщу... Советую тебе на несколько дней уехать из столицы, чтобы отвести от себя всякие подозрения. Несомненно, исчезновение Грехэма вызовет толки. Не забудь уничтожить записку. Твой Гоувард". Эрнест был застигнут врасплох. Что делать? Тон записки не оставлял сомнений, что опасность надвинулась вплотную. - Вы с машиной?
– спросил он продолжавшего стоять гостя: впопыхах хозяин забыл даже предложить ему сесть. - Да, - коротко ответил тот.
– Я просил бы разрешения ввести ее во двор. Она с шофером недалеко отсюда, на остановке. - Сейчас поедем вместе, - сказал Эрнест, вставая. Прежде всего, следовало поехать к Грехэму. "А вдруг не застанем?" - мелькнула мысль. В этот-то момент позвонил телефон, и Эрнест узнал голос Грехэма. Минут через двадцать он был уже у Эрнеста. Эрнест подал ему записку, коротко объяснив, как она была доставлена. Грехэм и гость Эрнеста обменялись молчаливыми поклонами, без официальных представлений. Затем Эрнест дипломатично обратился к гостю: - Пока мы кое о чем переговорим, надеюсь, вы не откажетесь от чашки кофе? Посланец Рэдчелла понимающе поклонился. Эрнест вызвал Луизу и передал ей гостя. Едва за ним закрылась дверь, Эрнест возбужденно спросил Грехэма: - Есть изобретение? - Да, - ответил Грехэм.
– Я говорил об этом вашему отцу. Вы были в отъезде... - Откуда они узнали? - Я сам виноват... Сказал Уайтхэчу, а тот - Бурману. - Какая неосторожность! Рэдчелл прав: записи и чертежи надо немедленно уничтожить! - Уже сделано... Ваш отец и надоумил... - Фу! Как гора с плеч! Теперь другое. Вам, Грехэм, надо временно скрыться, и в этом Рэдчелл тоже прав. Скрыться, чтобы вас, попросту говоря, не украли, как украли моего Джо. Я бы предложил вам приют у себя, но не уверен, что это надежно. Знаете что?
– воскликнул он вдруг.
– Лучше всего вам провести это время у отца. Они не посмеют к нему нагрянуть... Мы выставим студенческую охрану... Да, наконец мы открыто заявим, что вы переехали к нему! Пусть только посмеют!.. - Ваш отец довольно натерпелся неприятностей, защищая свое изобретение, возразил Грехэм.
– С моей стороны было бы неблагородно снова подвергать его... - Оставьте, Грехэм!
– перебил Эрнест.
– Отец не откажет, он будет рад помочь. Он не из тех, кто отступает. В этом мы можем поучиться у него. Эти слова невольно прозвучали для Грехэма упреком, воскресив в памяти недавнюю неприятную сцену: именно в трусости заподозрил его старик, а он, не сумев оправдаться, вздумал обижаться. Да, Чьюз, столько перенесший и не уступивший, имел право его упрекнуть. Стыд снова охватил его, и он удрученно сказал: - Нет, к вашему отцу я не поеду... Я виноват перед ним... - Что еще такое?
– недовольно спросил Эрнест. Грехэм рассказал. - Ну, вот выдумали!
– воскликнул Эрнест.
– Уверяю вас: отец уже забыл! У него всегда так: погорячится, разнесет в пух и прах, а потом сам жалеет. - Нет, нет, доставлять неприятности профессору. Эдварду Чьюзу я не стану. Не стану!
– решительно сказал Грехэм. - Ей-богу, Грехэм, вы только осложняете положение. В конце концов, я не специалист по конспирации, а вы тут со своими капризами! Есть у меня добрый приятель, один инженер, уверен, что он не откажет, но требуется время с ним снестись. - Послушайте, Чьюз, - сказал Грехэм, - а зачем, собственно, вам и браться за конспирацию? Ваш друг Рэдчелл, очевидно, в этом опытнее, так почему же не воспользоваться его предложением? - Вы на это согласны?
– спросил Эрнест, пристально глядя на Грехэма.
– Я боялся, как бы вам не было неприятно, что все организуют коммунисты. - Да нет, от этого предрассудка я как будто освободился совершенно, усмехнулся Грехэм.
– Вы-то Рэдчеллу доверяете? - В таком деле больше, чем самому себе!
– воскликнул Эрнест. - Так чего же мы ищем решения, когда все решено? Эрнест Чьюз пожал руку Грехэму. И вдруг оба ученых неожиданно для себя обнялись - и сейчас же оба смутились. - Ну, ну, надеюсь, все будет хорошо...
– сказал Эрнест и в смущении отвернулся. Грехэм усмехнулся: - Еще вчера я забавлялся планами заграничной поездки. А теперь... Что ж, приходится менять маршрут... Оба ученых вышли в столовую, где посланец Рэдчелла в обществе Луизы допивал свой кофе. Вскоре машина, ожидавшая на ближайшей остановке, была доставлена. Эрнест вышел во двор проводить Грехэма... Вернувшись в комнаты, он прежде всего сжег на спичке записку, затем прошел к жене и сказал: - К сожалению, Луиза, я должен сейчас же уехать. Дня через три вернусь... - Но не сию же минуту?
– озабоченно спросила Луиза.
– Ты и Джо не повидал. Он сейчас вернется с гулянья. - И очень хорошо, что мальчик не видел меня. Не говори ему о моем приезде. И вообще о сегодняшних визитах надо помалкивать. О Грехэме услышишь помни: ты его не видела, он не был здесь. Ты вообще его не знаешь. Впрочем, тебя не надо учить, ты поймешь сама... Отцу пока не звони: пусть считает меня в отъезде. - А если отец позвонит? - По телефону в разговоры не вступай... Заезжай к нему... Скажи только одно: Грехэм в безопасности. Поцеловав жену, Эрнест Чьюз уехал.

6. Светлые Грезы погибли!

Государство подобно человеческому телу. Не все его функции благородны. Есть такие, которые приходится скрывать.

А. Франс. "Воззрения аббата Жерома Куаньяра"

Заявление Бурмана по поводу изобретения Ундрича, сделанное им на пресс-конференции после полудня в субботу, вызвало много шума. Казалось, вся эта запутанная история, тянувшаяся уже две недели, приходит наконец к развязке. Но события снова развернулись неожиданно. В ночь с субботы на воскресенье жители восточной окраины столицы были свидетелями непонятного и грозного явления. Около полуночи вдруг заполыхало огромное зарево. Оно поднялось внезапно, точно от громадного взрыва, но совершенно бесшумно, охватило полнеба и, не спадая, упорно держалось почти до утра. Временами оно бледнело, затем вспыхивало с новой силой... Тысячи людей, как зачарованные, следили за пляской огня в ночном небе. В других частях столицы из-за света электрических реклам зарева видно не было, но весть о нем, несмотря на позднее время, облетела весь огромный город. Многие бросились в восточные пригороды. Толпы стояли на улицах и площадях, люди забирались на крыши. Толкам, догадкам, предположениям не было конца, и все же никто не мог ничего понять: для обычного пожара это было слишком грандиозно, для взрыва - бесшумно. Тишина была зловещей, она пугала больше, чем яростный взрыв. Так самая страшная гроза, когда ослепительные вспышки молний сопровождаются неистовым грохотом грома, не приводит в такой трепет человеческое сердце, как таинственное безмолвие северного сияния. Но пожар был, видимо, далек, и люди мало-помалу расходились по домам. На улицах уже оставались немногие, когда пополз слух: горит завод-лаборатория Ундрича, "лучи смерти" вырвались на свободу! А с раннего утра, когда зарево уже погасло, миллионы газетных листов, выброшенных на улицы столицы, разожгли такой пожар, какого и огонь не в силах вызвать. Трудно было себе представить, что именно произошло, потому что каждая газета приводила свои варианты и свои подробности, причем одни исключали другие и противоречили третьим... От всей этой неразберихи общая тревога и паника только усиливались. Главные события произошли в восьмидесяти километрах от столицы, в поселке, известном под названием Светлые Грезы. Раньше в этой живописной местности, в сосновом лесу, были дачи, но в этом году их скупила "Корпорация Лучистой Энергии". Часть дач была снесена, и на их месте возведен экспериментальный завод-лаборатория Ундрича, часть использована под жилье для рабочих и технического персонала, часть дач пустовала. Население поселка Светлые Грезы стало очень малочисленным, так как здесь проживали только люди, связанные с производством "лучей смерти" Ундрича. И вот в эту ночь на поселок, точнее на завод, было произведено нападение. До этого момента сообщения газет сходились, далее расходилось все. "Рекорд сенсаций" сообщал, что в поселок неожиданно, точно с неба упав ("а может быть, парашютисты?" - высказывала предположение газета), ворвался крупный отряд замаскированных коммунистов. К сожалению, газета не сообщала, из чего видно, что это были коммунисты, и как они были замаскированы. "Руки по швам!", наоборот, утверждала, что группа коммунистов (в этом газета тоже не сомневалась) была немногочисленна, но этой группе как-то удалось проникнуть в проходную будку завода и связать охрану. После этого коммунисты ворвались на завод. Как они выбрались обратно, осталось неизвестно. Связанную охрану освободили полицейские части и пожарники, когда завод был уже в огне. "Горячие новости", напротив, сообщали, что коммунисты, после того как подожгли завод, тем же путем вернулись к поджидавшим их у входа автомобилям. С ними были туго набитые портфели, очевидно с чертежами изобретения Ундрича. Что случилось с самим изобретателем, неясно, всего вероятней, что он погиб в огне, а "Вечерний свет" взял интервью у одного из охранников, который, как и остальные, лежал связанным в проходной будке, когда возвращались коммунисты. Он сделал вид, что потерял сознание, но на самом деле, приоткрыв глаз, внимательно за всем наблюдал. Он увидел Ундрича, на котором были наручники: коммунисты похитили его и увезли с собой. Все газеты согласно сообщали, что дачный поселок Светлые Грезы сгорел дотла, так как пожарные части прибыли поздно; что Ундрич бесследно исчез; что чертежи его изобретения хранились только на его заводе и либо погибли в огне, либо (что более вероятно) похищены коммунистами и восстановлены быть не могут, так как Ундрич никому не успел сообщить секрета своего изобретения и оно не было запатентовано. Величайшее военное изобретение, необходимое для обороны, похищено! Далее газеты сообщали, что события в Светлых Грезах не были единственными. В ту же ночь была совершена попытка нападения на столичную государственную лабораторию, возглавляемую профессором Уайтхэчем. Об этом сообщалось менее подробно; впрочем, это не представляло такого интереса, так как покушение сорвалось: нападавшие были отбиты охраной и, отстреливаясь, скрылись на машинах. Лаборатория, ее оборудование, чертежи - все осталось в полной неприкосновенности. Сам профессор Уайтхэч и сотрудники, ввиду позднего времени, отсутствовали, охрана справилась с положением сама, и только позже, после того как налетчики исчезли, было вызвано полицейское подкрепление. Поздно вечером радио сообщило, что на завтрашнем заседании палат президент господин Бурман обратится к представителям народа с посланием, в котором будет просить о предоставлении ему чрезвычайных полномочий и о запрещении Коммунистической партии.

7. Маленький червяк и большие неприятности

Пускай червяк ничтожен, но число моих рабов он умножает.

Гёте. "Прометей"

"Боже мой, как убого-стандартна их фантазия!" - невольно подумал Чьюз, глядя на кричащие заголовки, увенчивающие газетные страницы. Так вот он, их новый трюк! И как мало в нем нового! Ему уж пришлось это испытать: вот так же подослали в лабораторию докпуллеровского агента, которого потом объявили коммунистом, приписав Коммунистической партии попытку похитить "лучи жизни". Здесь же пожаром в Светлых Грезах заодно уничтожались все следы провалившейся аферы Ундрича - тоже прием не новый. Налет же на лабораторию Уайтхэча был сплошной буффонадой и произведен для "ансамбля". Несомненно, и президент Бурман и так внезапно и "таинственно" исчезнувший Ундрич отлично "предвидели" все эти необычайные события - вот чем объяснялись и пресс-конференция у Бурмана и широкий жест Ундрича, щедро "пожертвовавшего" свое изобретение государству. Вот как они отделались от "мирового изобретения"! А впрочем, разве отделались? Пусть все погибло в Светлых Грезах, но ведь вы же утверждали, что чертежи изобретения Ундрича, найденные у Тома Бейла, хранятся как вещественное доказательство в делах Медианского суда! Значит, экспертиза возможна! Даже неизбежна! Чьюз распорядился подать машину и помчался в Ассоциацию. Здесь все гудело. Газеты переходили из рук в руки. Смысл "событий" для всех был ясен. Экстренное собрание правления выработало текст воззвания к населению. "Ассоциация прогрессивных ученых" настаивала на немедленной экспертизе медианских чертежей, пока какой-нибудь новый пожар или другая несчастная "случайность" не уничтожила их. Из Ассоциации Чьюз решил заехать к Грехэму. Молодой ученый, видно, обиделся не на шутку. Чьюзу было это неприятно. Он сознавал, что был несправедлив к Грехэму: тот не давал никакого повода заподозрить его в страхе перед "волками". Чем ближе Чьюз узнавал Грехэма, тем более симпатичен он становился старику. Ах, если бы Грехэм был его учеником, а не Уайтхэча! Вот почему старик решил не ждать Грехэма, а первым пойти навстречу. Надо было загладить свою грубость. У Грехэма он не бывал, но шофер без труда разыскал на одной из окраинных улиц пятиэтажный, с облупившейся штукатуркой дом, где жил Грехэм; лифта не было, и, задыхаясь, останавливаясь передохнуть, Чьюз взобрался на верхний этаж. Здесь он с удивлением увидел, что у двери, номер которой соответствовал адресу Грехэма, собралось четверо господ, и один из них возится у замочной скважины с явным намерением открыть дверь. Ключа в его руках, однако, не было. "Грабители!" - мелькнуло у Чьюза. Отступать, спрятаться было поздно: его заметили. - Вы к Грехэму?
– спросил один из незнакомцев, маленький человечек, и вдруг воскликнул: - Профессор Чьюз! Вот встреча! Лучшей и не пожелаешь! Тот, что возился с замком, справился наконец со своей работой, и дверь открылась. Незнакомец, так радостно приветствовавший Чьюза, галантным жестом пригласил старого ученого войти. - Простите, не привык таким способом, - все еще ничего не понимая, сердито возразил Чьюз. - Другого, к сожалению, нет, - развел руками незнакомец.
– Пробовали звонить... бесполезно... Войдемте, профессор, не на лестнице же объясняться. Все вступили в полутемную переднюю. Специалист по замкам включил свет. Из передней попали в комнату, служившую, видимо, Грехэму кабинетом и спальней: против большого письменного стола, заваленного книгами, стоял у стены довольно скромный, обитый материей диван. Второй - и последней комнатой была столовая. Здесь, помимо стола и стульев, стоял небольшой буфет. - Как видите, пусто, - проговорил, ухмыляясь, все тот же незнакомец. - Когда хозяина нет, принято визит отложить, - как можно спокойнее сказал Чьюз, хотя тяжелое предчувствие сжало сердце. - Боюсь, пришлось бы слишком долго ждать, - все с той же усмешкой, раздражавшей Чьюза, возразил незнакомец.
– Разрешите представиться: старший следователь Скадерс.
– Он вынул из кармана служебное удостоверение и любезно развернул его перед Чьюзом.
– А это - господин Уинтоп, домовладелец. Ну, а это мои помощники, - следователь небрежно кивнул головой на двух господ, деловито обшаривавших опытным оком комнату. Чьюзу показалось даже, что носы у них шевелятся, как у крыс, почуявших поживу. Домовладелец, господин Уинтоп, человек довольно упитанный, поклонился с тяжеловесной грацией и издал неопределенный звук, который с одинаковым правом можно было счесть и за приветствие и за выражение неудовольствия. После этой церемонии он с явным трудом втиснулся в утлое кресло. - Что все это значит?
– спросил Чьюз. Он чувствовал, что ноги уже отказываются служить, но садиться не хотел. Следователь улыбнулся. У этого маленького человека была на редкость неприятная улыбка: рот растягивался, а нос, точно удлиняясь, повисал над узкими губами. Вообще все лицо его имело как будто нарочито упрощенный вид, каким рисуют его дети: незамысловатый овал, полоска - вместо рта, острый угол - вместо носа. Маленькие глазки прикрывались белесоватыми ресницами. Пряди спутанных волос спускались на низкий лоб. Встречаясь с ним взглядом, Чьюз каждый раз испытывал неприятное чувство, как будто прикасался к холодному, мокрому червяку. - Вы спрашиваете, что это значит, - повторил следователь, не сгоняя с лица своей мерзкой улыбки.
– Вот это скорей уж вы должны объяснить, господин профессор. Отсюда я прямо к вам и собирался за объяснениями. А тут такая приятная случайность! - За какими объяснениями?
– спросил Чьюз. - Да вы садитесь, профессор. Помогите профессору снять пальто!
– строго сказал следователь своим помощникам. Те бросились к Чьюзу. Он отстранил их и опустился в кресло.
– Можете говорить свободно, профессор. Я надеюсь на скромность господина Уинтопа, не правда ли, господин Уинтоп? - Гм... хм...
– выдавил из себя домовладелец и слегка шевельнулся в кресле. - Отлично...
– сказал следователь, видимо вполне удовлетворенный этим немногословным обещанием, и, перебросив свое пальто через спинку кресла, сел. "Помощники" продолжали стоять и шарить глазами. - Разрешите спросить, профессор, где и когда вы видели в последний раз господина Грехэма? - Вчера. Он был у меня, в "Ассоциации прогрессивных ученых". - А можно полюбопытствовать, куда он отбыл? - Не знаю... Секунду Чьюз колебался: не рассказать ли, что у них произошла небольшая размолвка? Но в конце концов какое дело следователю до их отношений? Скадерс, очевидно, заметил это колебание и истолковал его по-своему. - Не знаете...
– протянул он иронически. Гаденькая улыбка уже не сходила с его лица.
– А если я вам скажу это, профессор? - Зачем же вы меня спрашиваете, если знаете? - Затем, что и вы не можете не знать о том, что господин Грехэм поехал к вашему сыну, профессору Эрнесту Чьюзу. - Его нет в городе... - Совершенно верно: сейчас нет. Но вчера он приезжал, однако после встречи с Грехэмом предпочел немедленно уехать из столицы. Трудно поверить, что вы этого не знали... - Сын позвонил бы, если бы приезжал... - А вы сами не звонили и не заезжали? - Нет. - Ну что же, не смею вам не верить. Однако вы можете позвонить, чтобы убедиться, что я вас информировал точно. Не думаю, что ваша невестка станет скрывать от вас... - Да что скрывать? Если даже сын приезжал и его навестил Грехэм, то, думаю, в этом секрета нет... Тем более преступления... - Конечно... Но дело в том, что после этого свидания Грехэм исчез. Как видите, здесь его тоже нет. Он и не ночевал. - Он мог ночевать на своем заводе. Как-то он рассказывал мне о таком случае... - Профессор, доверьтесь нашей профессиональной опытности. Неужели вы думаете, что мы не догадались поискать господина Грехэма и на заводе? - Так что же вы предполагаете, господин следователь?
– спросил уже озабоченно Чьюз. - Я не только предполагаю, - веско и серьезно, даже без своей улыбочки, отвечал Скадерс, - я убежден, что ваш сын помог Грехэму скрыться у коммунистов. Да, помог после того, как стало известно, что Грехэму визы на выезд не дадут. - Чепуха!
– решительно сказал Чьюз.
– Ваши подозрения грязны, господин следователь. - Это больше, чем подозрения, господин профессор... Впрочем, допускаю, что ваш сын не имел права посвятить вас в коммунистические планы. Ведь вы, насколько знаю, еще не состоите в Коммунистической партии? Значит, не все вам можно доверить... Чьюз не отвечал... Он поднялся, готовясь уйти. - Профессор, я очень просил бы вас остаться, - снова веско сказал Скадерс. - Зачем? - Вы понимаете, без обыска не обойтись. Ваше свидетельство будет крайне ценно. - Картина обыска мало привлекательна. К тому же я здесь случайно: вы меня не приглашали, как, например, господина домовладельца. - Да разве я посмел бы?! Но ведь вы уже здесь... Так почему бы вам не убедиться, что все будет в порядке? Ведь вот на Медианском процессе адвокаты обвинили же следственные власти в том, что те подбросили коммунистам секретные документы? Ну, а если мы что-нибудь этакое секретное, а?..
– Скадерс сделал движение рукой, будто подбрасывал что-то под диван и, очень довольный своей шуткой, добродушно захихикал. - Все равно за вами не уследишь при вашей профессиональной опытности, - в тон ему ответил Чьюз. - А вы следите внимательней. - Попробую. - Вот и отлично! Для меня вы - неоценимый свидетель, профессор Чьюз. Ну и, конечно, господин Уинтоп. - Хм...
– сказал домовладелец, слегка пошевелившись в кресле. И вот тут-то два господина, чьи имена Скадерс не нашел даже нужным назвать, показали, на что они способны. Сбросив на диван свои пальто, они принялись за дело с быстротою и настойчивостью ветра, который проникает во все щели. Под их ловкими руками ящики открывались без ключей и точно сами собой выбрасывали свое содержимое. Папки покорно распахивались, книги сами перелистывали свои страницы - ни одна мелочь не скрылась от этих мелькающих пальцев, виртуозности которых мог бы одинаково позавидовать и знаменитейший фокусник и знаменитейший пианист. Чьюз, сидя в кресле, мрачно наблюдал. Он решил, что следователь, в сущности, прав: глупо было бы уехать отсюда. И не потому, что следователь мог подбросить "этакое секретное". Насчет того, что за ними не уследить, Чьюз сказал лишь с целью уколоть раздражавшего его Скадерса, а теперь с удивлением убедился, что сказал правду: разве кому-нибудь из зрителей удавалось заметить, каким образом фокусник вытаскивает десяток быстрых мышат из цилиндра, который мгновение назад был сложен в плоскую лепешку? Другое волновало Чьюза: внял ли Грехэм его совету, уничтожил ли он записи и чертежи? Если их сейчас найдут, они попадут в руки правительства, и никакой шифр не спасет. Чьюз внимательно просматривал бумаги и записи. Скадерс не только не мешал ему, но любезно распахивал перед ним все: смотрите, убеждайтесь, работа чистая!
– и затем старательно вносил все в опись. Сначала Чьюз было надеялся, что вот откроется дверь, появится Грехэм и спросит: "Что вы делаете здесь, господа?" Но прошел час, другой, специалисты продолжали свои раскопки, Скадерс неутомимо строчил свою опись, Уинтоп, кажется, задремал в кресле, а хозяин квартиры так и не появлялся. Часа через три все было закончено. Чьюз с облегчением вздохнул: среди бумаг не было ничего, что хотя бы отчасти напоминало шифрованные записи. Очевидно, Грехэм уничтожил или надежно скрыл записи и чертежи. Следователь составил протокол обыска и опись, и все подписались. Входную дверь Скадерс запер, опечатал и для охраны оставил одного из помощников. Домовладелец, господин Уинтоп, жил во втором этаже, где и простился тем же тяжеловесным поклоном, вымолвив наконец единственное слово: "Прискорбно...", впрочем, не забыв сопроводить его своим универсальным звуком. Скадерс набросал несколько строчек в блокнот и, передав листок второму помощнику, отослал его. Затем он обратился к Чьюзу: - Не будете ли вы столь любезны, профессор, подвезти меня?.. - Куда? - С собой... Вы, конечно, теперь к сыну?.. Чьюз не ответил. Чиновник счел молчание за согласие и сел в машину Чьюза. Всю дорогу они молчали. Соседство белобрысого следователя было физически противно Чьюзу. И когда на поворотах заносило, Чьюз, почувствовав прикосновение локтя Скадерса, брезгливо отодвигался. Неприятно было Чьюзу везти этого червяка в дом сына, но отказать - значило бы только усилить подозрения против Эрни. Первым, кто встретил старика в вестибюле, был маленький Джо. С визгом радости он бросился к деду, не обращая внимания на незнакомого спутника. - Папа дома?
– сразу же спросил дед. - Да ведь он еще не приезжал!
– воскликнул Джо, повиснув на руке у деда. Мама говорит, что приедет завтра. Чьюз с торжеством посмотрел на следователя. У того был самый невозмутимый вид. Вскоре вышла и Луиза. - Вот... следователь...
– коротко представил Чьюз привезенного. Тот галантно поклонился. Луиза ответила царственно-холодным наклоном головы. "Молодец!" - про себя одобрил Чьюз. - Следователь хочет кое-что узнать... Должность такая...
– добавил Чьюз. Отослали Джо, прошли в столовую и чинно расселись. - Я вас слушаю, господин следователь...
– Луиза произнесла это ледяным тоном. - Я был бы вам очень признателен, госпожа Чьюз, если бы вы мне точно указали, в какие часы приезжал вчера ваш супруг и как долго он пробыл дома перед тем, как снова уехать из столицы. - В обязанности этой "должности" входит контроль над часами приезда мужа к жене, его пребывания и отъезда?
– Луиза спросила это, повернувшись к Чьюзу, точно спрашивала старика, нужно ли ей отвечать на такой странный вопрос следователя. Чьюз молчал. - Конечно, вы не обязаны мне отвечать, госпожа Чьюз, - сказал следователь совершенно спокойно. Чьюз заметил, что он воздержался от своей гаденькой улыбочки. - Нет, почему же, я скажу, господин следователь, - все так же холодно ответила Луиза.
– Мой муж не приезжал вчера. Я жду его завтра. - Возможно, и господин Грехэм не был здесь вчера? - Простите, я не знаю господина Грехэма. Так что принимать я его никак не могла. А муж, я вам уже сказала, в отъезде. Впрочем, обратитесь к слугам, если не доверяете мне... - Помилуйте, я удовлетворен...
– следователь откланялся с той же галантностью. "Здорово она его!" - подумал Чьюз, с удовольствием глядя на Луизу. Он перевел взор на следователя: странно, у того вовсе не было вида побитой собаки - та же спокойная уверенность в себе. "Попросту бесчувственный дурак!" - решил про себя Чьюз. Едва следователь удалился, Луиза схватила Чьюза за руку: - Отец, они были! - Кто? - И Эрнест и Грехэм... Эрнест вчера приезжал, часа на два, не больше... Эти негодяи все знают, они следили... Чьюз оторопел. Неподвижно смотрел он в лицо Луизы, силясь понять. Эрнест был?.. Грехэм был?.. Значит, следователь прав: что-то от него скрыли... - Где Грехэм?
– спросил Чьюз быстро. - Не знаю, отец. Эрнест просил только передать, что Грехэм в безопасности. В комнату ворвался Джо, сейчас же забрался на колени к деду и принялся о чем-то весело рассказывать. Дед слушал рассеянно. "Странно, - думал он, мальчик не знал о приезде отца... Что-то непонятное..." Как ни просила Луиза остаться, Чьюз вскоре уехал домой. Всю дорогу его мозг сверлила одна и та же мысль: что же в самом деле произошло? Почему Эрнест обманывал? И Луиза, со своей царственно-холодной улыбкой, лгала этому, ничтожному червяку. Какое унижение! И себя Чьюз чувствовал униженным. Машина подъезжала к загородному особняку ученого. Чьюз оглянулся: сквозь заднее окошечко, как в раме, он увидел панораму огромного города. Солнце село, и на изжелта-красном фоне зари темными, резкими силуэтами, точно вырезанные из картона, поднимались огромные башни. И все это величие деловых дворцов - одна бутафория, обман! В этом городе даже вечерняя заря, со своими пышными багровыми, розовыми и желтыми разводами, выглядела фальшивой, подкрашенной красавицей... Да и кто знает: может быть, "парфюмерный король" Пети закупил небосклон и вся эта небесная вакханалия красок - реклама "Всеобщей корпорации парфюмерии, косметики и губной помады"?