Невинные
Шрифт:
Но будет ли этого довольно, чтобы отвратить их мечи от ее шеи?
Неизвестно.
Глава 11
19 декабря, 07 часов 34 минуты
по центральноевропейскому времени
Ватикан
— Помогите! — послышался голос за его дверью.
Услышав в нем страх и безотлагательность, кардинал Бернард встал из-за стола и пересек свои покои в мгновение ока, не трудясь скрыть свою инакость
Не обращая на него внимания, Бернард рывком распахнул дверь, едва не сорвав ее с петель. И узрел юное обличье немецкого монаха, брата Леопольда, недавно прибывшего из Эттальского аббатства. С другой стороны стоял тщедушный новичок по имени Марио. А между собой они держали безвольное тело священника, повесившего голову.
— Я нашел его, когда он выбрался из нижних тоннелей, — сообщил Марио.
От тела распространялся уксусный запах старого вина, заполнивший комнату, как только Леопольд и Марио переступили порог со своей ношей. Из мокрой сутаны виднелись восковые запястья. Пергаментная кожа плотно обтягивала кости.
Этот священник долго голодал и много страдал.
Бернард приподнял подбородок этого человека. И узрел лицо, знакомое ему, как собственное, — высокие славянские скулы, подбородок с глубокой ямкой и высокий гладкий лоб.
— Рун?
Перекрывая первый шок, на него волнами набегали эмоции при виде истерзанного тела друга: ярость на тех, кто навлек подобное на него; страх, что спасти его уже не удастся; а еще изрядное облегчение. И оттого, что Рун вернулся, и оттого, что его состояние красноречиво свидетельствует: всех этих девушек в Риме убил и выпил не он.
Еще не все потеряно.
Полные муки темные зеницы открылись и закатились снова.
— Рун! — взывал Бернард. — Кто содеял это с тобой?
С трудом шевеля потрескавшимися губами, Рун пролепетал:
— Она идет. Она приближается к святому граду.
— Кто?
— Она ведет их к нам, — шепнул Рун. — Много стригоев. Идут сюда.
И, доставив это сообщение, рухнул без сил.
Подхватив Руна под коленями, Леопольд поднял его, будто ребенка. Изнуренное тело безвольно обвисло. Бернард понял, что от Руна в таком состоянии больше ничего не добьешься. Он так изможден, что одним вином его на ноги не поставить.
— Отнесите его на кушетку, — распорядился Бернард. — Предоставьте его мне.
Юный книжник повиновался, положив Руна на стоящую в покое небольшую софу.
Кардинал повернулся к Марио, глазевшему на него широко распахнутыми голубыми глазами. Приняв крест совсем недавно, тот ничего подобного и вообразить еще не мог.
— Ступайте с братом Леопольдом и отцом Амбросе. Поднимите тревогу и спешите ко входу в город.
Как только остальные покинули комнату, Бернард открыл небольшой холодильник под своим письменным столом, набитый напитками для гостей людского племени, но сейчас ему требовались не они. Пошарив позади этих бутылок, он нашел простой стеклянный сосуд, заткнутый пробкой. Каждый день кардинал наполнял его заново. Держать такое искушение под рукой возбранялось, но Бернард придерживался старого убеждения, что нужда умеряет грех.
Он принес бутылку к ложу Руна и откупорил ее. Источаемый ею пьянящий аромат
Хорошо.
Откинув голову Руна назад, Бернард открыл ему рот и влил кровь прямо в горло.
Рун содрогнулся от блаженства, хлынувшего алой струей в его черные жилы. Хотел воспротивиться, ощутив грех языком. Но перед взором замелькали воспоминания: его губы на бархатном горле, нежная плоть, уступающая острым зубам. Кровь и видения унесли боль прочь. Он застонал от наслаждения, каждой фиброй своего существа чувствуя пульсирующие волны экстаза.
Его организм, лишенный этого удовольствия так давно, не желал от него отказываться.
Но восторг мало-помалу пошел на убыль, оставляя по себе лишь пустоту, бездонный колодец темных вожделений. Рун тщился набрать воздуха, чтобы заговорить, но, прежде чем сумел, тьма поглотила его. Уже исчезая во мраке, он молился, чтобы его преисполненное греха тело вытерпело надвигающуюся кару.
Рун проходил через монастырский травный огород, направляясь на утреннюю молитву. Помешкав, он позволил летнему солнцу согреть свое лицо. Длань его касалась соцветий лаванды, растущей вдоль гравийной дорожки, оставляя за собой волну деликатного благоухания. Он поднес осыпанные пыльцой персты к лицу, дабы насладиться ароматом.
И улыбнулся, припомнив отрочество.
В отчем доме сестра частенько корила его за то, что он мешкает в огороде, и смеялась, когда он пытался извиняться. Сестра любила донимать его, но всегда вызывала у него улыбку. Быть может, она придет повидать его в это воскресенье, неся пред собою круглое чрево, полное ее первым чадом.
Жирная желтая пчела копошилась, пробираясь среди темно-лиловых цветков; еще одна приземлилась на то же соцветие. Оно согнулось под их весом, покачиваясь от ветерка, но пчелы не обращали внимания, усердно трудясь, уверенные, что занимают свое место в Господнем помышлении.
Первая пчела поднялась с цветка, полетев над кустами лаванды.
Рун знал, куда она направляется.
Следуя ее извилистым путем, он добрался до обросшей мхом стены в глубине сада. Пчела скрылась сквозь круглую дыру в одном из золотисто-желтых конических ульев, называемых сапетками, выстроившихся вдоль верхушки стены.
Рун сработал эту самую сапетку собственными руками в конце прошлого лета. Ему по душе был незатейливый труд сплетения соломы в косицы, скручивания их в спирали, превращающиеся в колоколообразные ульи. В таких простых задачах он находил покой и справлялся с ними на славу.
Брат Томас заметил то же самое.
— Твои проворные персты просто-таки созданы для подобной работы.
Прикрыв глаза, Корца вдохнул щедрый аромат меда. Его окружало звучное жужжание пчел. Его ждала другая работа, но он постоял еще добрую минуту, наслаждаясь миром и покоем.
Придя в себя, Рун улыбнулся. Он и забыл этот момент. То был срез иной жизни, многовековой старины, еще до того, как он обратился в стригоя, утратив собственную душу.