Невиновные
Шрифт:
— Не знаю, как его зовут, но я видела, что он шатается.
Дети были в своих комнатах. В это время они делали уроки.
Она отвела Селерена в спальню.
— Не выходите отсюда. Сию минуту я принесу вам стакан вина.
И она в самом деле принесла. Он сидел без движения и тупо перед собой смотрел.
— А вы не выпьете со мной?
— Вы же знаете, что от вина мне плохо…
— Вы слышали, какое слово я сказал?
— Какое?
— Знаменательный… Сегодня знаменательный день…
— Дайте мне ваш пиджак.
Он перескакивал с одной мысли на другую.
— Натали, скажите мне… Вы мой друг, мой лучший друг, и я не знаю, что бы без вас делал… Вы были другом и моей жены… Наверное, ей случалось делиться с вами…
Она развязала ему галстук и усадила на кровать. Он подчинялся ей, как ребенок.
— Как, по-вашему, она меня любила? Я имею в виду по-настоящему, вы меня понимаете?
— Я в этом не сомневаюсь.
— А вы не говорите это, чтобы мне было приятно? Я ведь деревенщина… Я родился и вырос, можно сказать, в свинарнике и не получил хорошего образования… А она, она была натурой тонкой… Это как раз то слово, которое к ней так подходит… Тонкой…
Он заметил еще наполовину полный стакан на ночном столике.
— Дайте мне его, пожалуйста.
Он опорожнил стакан. Труднее всего было надеть на него пижаму. Селерен отяжелел и ничего не делал, чтобы помочь Натали.
— Теперь засыпайте поскорее. Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня.
— А где мои дети?
— В своих комнатах… Занимаются…
— Мне будет стыдно перед ними…
— Они вас не увидят. Спите…
Она вышла на цыпочках, потому что, едва закрыв глаза, он захрапел с открытым ртом.
Натали сказала Марлен и Жан-Жаку, что отец пришел рано, решив, что у него начинается ангина, и лег в постель.
— Не шумите, а то разбудите его…
Дважды за ночь она приходила удостовериться, что все в порядке, и оба раза он спал тяжелым сном.
Это было полное забытье. Ему ничего не снилось. Время от времени он переворачивался, и под его тяжестью скрипели пружины.
В шесть утра он, как всегда, открыл глаза и увидел пробивающиеся сквозь щели в ставнях солнечные лучи. Он сел на край кровати и вдруг почувствовал такую острую головную боль, какой не испытывал никогда в жизни.
Глазам тоже было больно, и он с трудом смог собрать воедино обрывки воспоминаний. Задумчивым взглядом он смотрел на пижаму, потому что не помнил ни как раздевался, ни тем более как ее надевал.
Он встал и, пошатываясь, на ощупь пошел в ванную комнату. Вид собственного лица в зеркале привел его в ужас. В животе творилось что-то невообразимое, но когда он склонился над раковиной, чтобы вырвать, ничего не получились.
В аптечке был аспирин. Он проглотил три таблетки и запил
Кажется, он пил коньяк. Его вкус он ощущал во рту. Но где же он пил коньяк? Это оставалось загадкой.
Нужно было снова лечь в постель, потому что его качало. Он снова заснул почти сразу, а когда пробудился, на будильнике было десять утра.
Босиком он подошел к двери и приоткрыл ее.
— Натали! — позвал он. — Натали!..
И так как она не появилась тотчас же, он почувствовал себя покинутым.
«Знаменательный…».
Почему это слово пришло ему на память? Что же такого знаменательного было у него вчера, кроме того, что он напился?
Он снова лежал в постели, когда вошла Натали, свежая, в клетчатом ситцевом переднике и в косынке, которую она повязывала на голову во время уборки.
— Как вы себя чувствуете?
— Плохо. Мне стыдно…
— Если бы все, кто иной раз выпивает лишний стакан, стыдились этого, то вся земля стала бы долиной слез.
— Натали, а кто меня раздевал?
— Я.
— Дети меня видели?
— Они даже не входили в спальню. Я им сказала, что вы простудились и захотели полежать в постели.
— Не могли бы вы сделать мне чашку очень крепкого кофе?
— Как только вы меня позвали, я налила кипятка в фильтр.
С всклокоченными волосами, он сидел в постели, откинувшись на подушку. Он сознавал, что зависит от Натали, и, как маленький мальчик, смирно ожидал ее.
— Осторожно. Кофе очень горячий.
— Вы уже ходили за продуктами?
— Я позвонила мяснику, и он принес мясо, осталось только купить овощи.
— Вы боялись оставить меня одного?
— Я же могла вам понадобиться.
— Я вам был противен вчера вечером?
— Да нет. Вы вели себя вполне пристойно.
— О чем же я говорил?
— О каком-то контракте, который только что подписали…
— Я это не выдумал. Я действительно подписал важный контракт. А сейчас спрашиваю себя, нужно ли было это делать… Это Брассье меня втянул в эту сделку…
— Вы хоть мастерскую свою не продали?
Она не любила Брассье. Считала его слишком честолюбивым. Что до Эвелин, то Натали ее на дух не переносила. Говорила о ней так:
— Она из тех женщин, которые только и думают, что о своих туалетах, и заботятся только о своей красоте. Уверена, что не пройдет и десяти лет, как она сделает себе операцию, чтобы избавиться от морщин. И чем она занимается целыми днями?
— Нет, мастерскую я не продал. Напротив… Постойте… У меня такое впечатление, что, когда я там был, приходила одна из моих лучших клиенток…
Не знаю, как я себя вел при ней… Только бы не наговорил кучу глупостей…
Кофе хорошо на него действовал.