Невиновный
Шрифт:
Впоследствии во время таких же семейных встреч он мог ни с того ни с сего удалиться в спальню, запереть дверь и оставаться там в одиночестве, что, впрочем, позволяло остальным хоть немного расслабиться и поговорить, несмотря на тревогу за Рона. Потом он так же внезапно мог ворваться обратно и разразиться высокопарной тирадой на любую тему, какая в тот момент взбрела ему в голову. Обычно она была никак не связана с тем, о чем говорили за столом до того. Стоя посреди комнаты, он тараторил как сумасшедший, пока не почувствует усталость, после чего снова бросался в спальню и запирал дверь.
Иногда
Рон все чаще бывал отрешенным и угрюмым, мог целыми днями дуться без повода или обижаться на все и вся, затем в нем вдруг переключался какой-то рычажок – и к нему возвращалась былая общительность. Крах бейсбольной карьеры угнетал его, он предпочитал об этом не говорить. Позвонив, можно было застать его подавленным и несчастным, а в следующий раз – полным сил и веселым.
Родные знали, что он пьет, доходили до них и весьма определенные слухи о наркотиках. Вероятно, алкоголь в сочетании с химией был причиной его неуравновешенности и способствовал резкой смене настроений. Аннет и Хуанита как можно деликатнее попытались его расспросить, но натолкнулись на враждебность.
Потом у Роя Уильямсона нашли рак, и проблемы Рона отошли на второй план. Опухоль в прямой кишке быстро росла. Хотя Ронни всегда был маминым сынком, отца он любил и уважал. И чувствовал вину перед ним за свое поведение. Он уже давно не посещал церковь и имел серьезные проблемы с верой, но пятидесятнической убежденности в том, что всякий грех бывает наказан, не утратил и теперь не сомневался, что его отец, проживший безупречную жизнь, подвергается наказанию за пороки собственного сына.
Болезнь Роя усугубила приступы депрессии у Рона. Он корил себя за эгоизм, за чрезмерные требования, которые предъявлял родителям, – покупать ему шикарную одежду и дорогой спортивный инвентарь, посылать в бейсбольные лагеря и турне, снимать временное жилье в Ашере. И за все это он «щедро» отплатил им единственным цветным телевизором, приобретенным из денег, полученных за контракт с «Эйз». Он вспоминал, как Рой смиренно покупал себе поношенную одежду, чтобы его избалованный сын мог слыть первым щеголем в школе. Представлял себе отца, устало бредущего от дома к дому по раскаленному от жары тротуару с пухлыми чемоданчиками, набитыми образцами специй… И отца, сидящего на верхних, самых дешевых местах стадиона, но никогда не пропускающего ни одной его игры.
В начале 1978 года Рою сделали операцию в Оклахома-Сити, но опухоль дала метастазы, рак быстро прогрессировал, и хирурги уже ничего не могли сделать. Рой вернулся в Аду, отказался от химиотерапии и начал болезненно угасать. В последние дни его жизни Рон, приехавший из Талсы, не отходил от его постели, он совершенно обезумел от горя, безутешно рыдал и без конца молил отца простить его.
В какой-то момент Рою это надоело. «Пора повзрослеть, сын, – сказал он. – Будь наконец мужчиной. Перестань плакать и закатывать
Рой умер 1 апреля 1978 года.
В 1978 году Рон все еще жил в Талсе и делил квартиру со Стэном Уилкинсом, который был на четыре года младше его и работал на металлургическом заводе. Они оба любили играть на гитаре, обожали популярную музыку и часами могли петь под собственный аккомпанемент. У Рона был сильный, хотя и не поставленный голос и многообещающие способности гитариста, владел он, разумеется, дорогостоящим инструментом фирмы «Фендер».
Дискотеки в Талсе были чрезвычайно популярны, и Рон со Стэном часто их посещали. После работы они немного выпивали и отправлялись по клубам, где Рона хорошо знали. Он любил женщин и обращался с ними бесстрашно, без всякого смущения. Понаблюдав за собравшейся публикой, он выделял самую горячую девушку и приглашал ее на танец. Если она соглашалась, он обычно провожал ее потом домой. Его девизом было «Каждый вечер новая женщина».
Несмотря на любовь к выпивке, в процессе поисков партнерши он был осмотрителен. Чрезмерное количество алкоголя могло испортить всю игру. А вот некоторые химические препараты – нет. Кокаин совершал свой победный марш по стране, и достать его в клубах Талсы не представляло никакого труда. О болезнях, передающихся половым путем, тогда всерьез не задумывались. Самым страшным, что можно было подхватить, считался герпес; СПИД еще не появился. Для людей с определенными наклонностями 1970-е были годами разгула и наслаждений. И Рон Уильямсон сорвался с тормозов.
30 апреля 1978 года в квартиру Лайзы Ленч в Талсе была вызвана полиция. Хозяйка квартиры заявила, что ее изнасиловал Рон Уильямсон. Рона арестовали 5 мая, но отпустили под залог в 10 тысяч долларов.
Рон нанял Джона Тэннера, старейшего адвоката по уголовным делам, и признал, что имел интимные отношения с Ленч, но поклялся, что это случилось по обоюдному согласию. Они повстречались в клубе, и она пригласила его к себе домой, где они в конце концов оказались в постели. Тэннер искренне верил своему клиенту, что случается нечасто.
Для друзей Рона мысль о совершенном им изнасиловании казалась смешной – ведь женщины сами вешались ему на шею. Он мог выбрать любую в любом баре, а за юными девственницами в церквях не охотился. Что же касается женщин, с которыми он знакомился в клубах и на дискотеках, то они сами искали приключений.
Хоть обвинение и унижало Рона, он решил вести себя так, словно ничего не произошло: по-прежнему активно посещал вечерами развлекательные заведения и поднимал на смех тех, кто сокрушался, что он попал в беду. У него хороший адвокат. Он не боится суда!
В глубине души, однако, предстоявший процесс его пугал, и к тому были основания. Уже само по себе обвинение в столь серьезном преступлении действовало весьма отрезвляюще, но перспектива предстать перед присяжными, которые могли отправить его в тюрьму на много лет, ужасала чудовищно.
Большинство подробностей дела он от семьи скрыл – до Ады было два часа езды, – но вскоре родные заметили, что он стал еще более подавлен и что настроение меняется у него еще более резко и непредсказуемо.