Невольничий караван
Шрифт:
— Мы ползти к пленным, и нас совсем не заметить. Мы взять острые ножи и резать у пленных веревки.
Когда Шварц услышал последние слова, план этих двоих, которые готовы были пожертвовать жизнью ради своих земляков, перестал казаться ему столь уж бессмысленным. Он немного подумал, затем посоветовался с Пфотенхауером и, наконец, сообщил неграм свое решение:
— Хорошо, я не имею ничего против вашего замысла, но вы должны будете в точности выполнить все мои предписания.
— Лобо и Толо сделать все, что добрый белый господин приказать.
— Тогда слушайте внимательно!
— Да, понятно.
— Тогда вы можете идти, но сначала я хочу пробраться на ту сторону, чтобы посмотреть, свободен ли для вас путь.
— Нет. Не господин, а Лобо ползти через дырку. Лобо черный, и ночью ему хорошо ползти; он уже ползал в селении до дома Абдулмоута.
Шварц слышал об этом и решил доверить Лобо произвести разведку. Он кивнул головой в знак согласия; негр пролез в отверстие засеки и моментально растворился во мраке. Со стороны ущелья его тоже нелегко было разглядеть, потому что с наступлением вечера Шварц приказал потушить все огни, и ведущий вниз коридор оказался погруженным в глубокую тьму. Примерно через четверть часа Лобо благополучно вернулся и доложил:
— Быть все хорошо. Бедные беланда совсем сзади. За ними — охранники. В середине костер. Справа наверху стоит палатка Абуль-моута. Недалеко только шесть охранников должны наблюдать. Но они сидят рядом друг с другом и что-то рассказывают. Лобо два раза мимо них проползал, а они не увидели. Можно теперь Лобо и Толо уходить?
— Да, идите с Богом, но будьте осторожны, не натворите глупостей и не забудьте сделать все точно так, как я вам сказал!
Теперь оба негра протиснулись через лаз и исчезли из поля зрения. Оставшиеся по эту сторону засеки напряженно прислушивались: не выдаст ли какой-нибудь шум, что храбрые беланда попали в беду, — но, как и прежде, в ущелье царила глубочайшая тишина.
— Вот вам достойный пример, — заметил Шварц, — два живых представителя той группы людей, которых в Европе презирают и ставят чуть не на одну ступень с животными. А ведь среди тысячи белых едва ли найдется один, который решился бы ради своих друзей на такой риск, на какой, не задумываясь, пошли эти два отличных парня!.. Но теперь, я думаю, настало время и для нас. Вы готовы начать гримироваться и переодеваться для участия в нашем маскараде?
— Да, — ответил Пфотенхауер. — Покамест мы, можно считать, в безопасности находимся. Если они там, внутри, и смекнут, что мы что-то задумали, то они наверняка позднее нас будут поджидать. Одним словом, давайте начнем наше превращение.
Отец Листьев принес черную циновку, оба немца сняли с себя всю одежду, затем надели набедренные повязки и с ног до головы намазались сажей. Отец Аиста выглядел устрашающе, и вовсе не его серая (а теперь, разумеется, черная) борода была тому причиной. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы проникнуться непоколебимой уверенностью в том, что ни разу за всю историю человечества не рождалось
Не успели они скрыться из виду, как словак выудил откуда-то вторую циновку, которую он приготовил и спрятал, пока Шварц был наверху. Затем он, Хаджи и Сын Тайны разделись и принялись усердно натираться сажей. Увидев это, оставшийся теперь за главного капитан поинтересовался, что они собираются делать. Отец Одиннадцати Волосинок поспешил успокоить его заверением, что они выполняют предписание обоих ушедших «негров», которые велели им немедленно следовать за собой. Прежде чем капитан успел что-либо возразить, трое заговорщиков пролезли в дыру и тоже пропали во тьме.
Оказавшись по ту сторону засеки, Шварц и Пфотенхауер легли на землю и медленно, бесшумно поползли вперед. Они еще не успели далеко продвинуться, когда заметили перед собой шестерых часовых, о которых говорил Лобо. Тогда разведчики круто забрали вправо и благополучно миновали опасный участок. Шварц оказался прав: черная краска служила для них превосходной защитой.
Друзья взобрались на дамбу, за которой стояла палатка Абуль-моута. Они во что бы то ни стало хотели добраться до нее, так как предполагали, что те, кого они ищут, находятся где-то вблизи или даже внутри жилища обоих главарей.
Внизу, по левую руку от лазутчиков, горел костер, вокруг которого уютно расположились ловцы рабов. Между костром и входом в ущелье не было никого, кроме шестерых часовых. Впереди, там, куда разбойники согнали рабов, было темно и тихо.
Над головами Шварца и Пфотенхауера едва слышно шелестели на ветру верхушки пальм. Продвинувшись еще на некоторое расстояние, немцы увидели перед собой какой-то белый предмет, резко выделявшийся на фоне темных скал. Это был шатер Абуль-моута; друзьям удалось достичь его без каких-либо помех.
Каркас палатки состоял из тринадцати жердей. Двенадцать из них были по кругу воткнуты в землю и связаны вверху с еще одной, самой длинной жердью, которая возвышалась в центре. Сверху было натянуто светлое полотно. Палатка была обращена входом к костру, а в задней ее части, на высоте около трех футов от земли, к жердям были каким-то образом прикреплены несколько деревянных планок. Нижний край полотна в этом месте не был прибит колышками прямо к земле, а свободно лежал на планках. Таким образом, в палатке был сооружен дополнительный отсек, куда ее обитатели поместили все мешавшиеся им под ногами предметы. Стену этого отсека образовывала скала, к которой вплотную примыкала палатка.
Изнутри последней донесся чей-то голос, а другой ему ответил.
— Это Абуль-моут с Абдулмоутом, — прошептал Шварц.
— Да, я тоже узнал эти голоса, — ответил Пфотенхауер. — Что-то эти негодяи на наш счет больно спокойны: даже поста у двери не выставили!
— Они слишком полагаются на то обстоятельство, что у них есть два заложника. Но слушайте!
Снова послышался замогильный голос Абуль-моута. В ответ прозвучал другой, но это не был голос второго вожака бандитов.