Невозможная птица
Шрифт:
Это было похоже на то, как если бы он ощупывал дерево с помощью глаз. Оно стало объектом ОЧАРОВАНИЯ. Жизнью прописными буквами. Дэниел изучал его, словно в нем заключалось какое-то удивительное содержание. Хотя что оно собой представляло, он не мог бы сказать. Дэниел вспомнил – это был приход. Он называл это «окаменением в настоящем». Ничто больше не приносило боли. У него не было никаких забот. Никаких стрессов. Никаких долгов. Время прекратило движение; завтрашнего дня не существовало, и кто-то другой был на страже, неся за него вахту и заботясь о мелочах.
Как будто он снова стал ребёнком.
Дэниелу вспомнился их таинственный опекун. Тот, кого они называли «Исполнение Желаний».
Каждый
Это был тот редкий случай, когда соблюдались все условности. Они надевали свои накрахмаленные воскресные костюмы. Они тщательно высмаркивали носы. И, прижавшись голова к голове на исцарапанной бордовой кушетке, передавая друг другу телефонную трубку, придирчиво исследуя свои начищенные до блеска выходные ботинки, Майк и Денни знали, что они счастливчики. Они знали, что ни у кого из соседских мальчишек не было своего человека на Северном Полюсе, как у них. И они держали это в секрете. Годы спустя, когда они уже не верили в Санта-Клауса, они все ещё испытывали благоговейный трепет перед Алоизиусом и восторженно предвкушали его сверхъестественный телефонный звонок.
Они не знали тогда, что это будет его последний звонок.
Алоизиус всегда хотел знать, были ли они «хорошими мальчиками». И каждый год они уверяли его, что были. Это была совершенно искренняя новогодняя амнезия. Они не упоминали о том, кто стащил из кружки деньги, которые сестра Шаберг собирала в фонд помощи детям язычников, кто раскрасил красной краской львов на веранде у миссис Крэбтри, из чьей рогатки был произведён выстрел, разнёсший окно в эркере у миссис Кемпбелл, кто опустошил тыквенные грядки на огороде Скарфонов, кто прихлопнул дверью ноги старого мистера Грегори, когда он лежал на животе, выманивая из-под крыльца своего Эдселя, кто испражнялся в розовых кустах мистера Амброджо, какой малолетний садист побрил налысо любимого пуделя Робина Уотсона, какой безумный парикмахер обстриг в церкви косички у Пегги Стек, и кому могла прийти в голову мысль об освобождении народа золотых рыбок в пруду миссис Власопуло, пока та проводила свой отпуск в Румынии. Их длинный и пёстрый ежегодный список мелких мальчишеских грехов оставался никем не засвидетельствованным и нигде не зарегистрированным, и благодаря этому, когда под Рождество Алоизиус проводил проверку их морального облика, их репутация оставалась незапятнанной.
Обычно его речь в трубке была многословной и нечленораздельной – как у взрослого после трех коктейлей. Он признавался, что за плечами чрезвычайно утомительный период. Ужасно хлопотливый год. Эльфы абсолютно не желают сотрудничать. Хоть бы раз заплели как следует соломенные хвосты деревянным бизонам… ээ, пони. Он имел и виду пони. Ох уж эти эльфы! Безалаберно относятся к своим иголкам. Постоянно витают в облаках. Беззаботные как стрекозы. Все время что-то щебечут. Ох, сколько раз у него болела голова из-за них! Вся эта их бессмыслица. Сколько раз оставляли северного оленя без еды. А груды радужных лент, которые приходится импортировать огромными рулонами из Центральной Америки, а непрестанный стук молотков, когда эльфы без конца мостят свои мостовые, отчего у бедного Алоизиуса разыгрывается мигрень!
– Что такое мигрень? – спросил Майк у брата, но тот шикнул на него.
Единственным утешением этого трудяги-эльфа была ежедневная порция горячего шоколада, который миссис Клаус приносила ему лично в завершение дневных трудов. Обновление – так называл это Алоизиус. Сладчайший, пьянящий напиток, равного которому вы никогда не пробовали. Дымящийся, покрытый звёздочками зефира, над которыми поднимаются в воздух облачка тонкой сахарной пудры, от
– Что такое локон? – спросил Майк, но в ответ опять раздалось лишь шиканье.
Ну что ж, ему пора идти. У него осталось ещё глотка два шоколада, и было бы преступлением пренебречь таким угощением. Он снова позвонит им через год, в это же время. И он заверял мальчиков, что будет следить за ними – где бы они ни были, куда бы они ни шли, он будет следить за ними. Ему, может быть, и двести лет, но его зрение не ослабело с годами. Он никогда не пропустит «подстрекателя» или «доносчика». В нем вызывают особенную неприязнь подстрекатели и доносчики. Таких людей он никогда не выносил.
– Что такое подстрекатель? – спросил Майк.
– Это ты, – прошептал Денни, сам озадаченный. Единственный раз в жизни он слышал это слово в исповедальне от отца Отто. «Хороший мальчик все рассказывает, Дэниел. Он не станет покрывать подстрекателей».
И возможно, продолжал Алоизиус, мальчики примут во внимание, что золотые рыбки – одно из самых любимых творений Санта-Клауса; каждая из них сделана из особого замороженного огня, который горит только на Северном Полюсе, и когда языки пламени обрезают золотыми ножницами, они падают в хрустальные кубки эльфов, следящих за огнём, а потом их морем отправляют в зоомагазины по всей Северной Америке, чтобы потом раздавать хорошим мальчикам и девочкам.
Майк и Денни ошеломлённо переглянулись.
– Хорошая штучка, – пробормотал человек с лягушкой неожиданно высоким голосом.
– Угу, – отозвался Дэниел, осознавая, что они в течение довольно долгого времени не разговаривали.
– Повторим?
Мгновение спустя они зашлись смехом. Это было все равно что предложить минет после лучшего секса в вашей жизни.
Потом он оторвал взгляд от серой коры дерева и заметил гнездо. Птичье гнездо на ветке. Шёлковый носовой платок, оранжевый как вечерняя заря, вплетённый в его стенку среди веточек и всякого мусора. Было в нем что-то зловещее. Гнездо было пусто – покинуто. Дом, в котором давно никто не живёт.
И тут образы снова ворвались в его мозг, как вспышка магния. Сначала – картина, от которой он каждый раз вздрагивал: рука мальчика, ломающаяся пополам; буква «I» , превращающаяся в букву «L».
И затем – образ серого древесного ствола, такого же, как тот, что был за окном, падающего прямо на него. Увернуться было невозможно, но картинка останавливалась : »а секунду до удара, как если бы в камере закончилась плёнка.
Дэниел покрутил головой и взял себя в руки. Паранойя, подумал он.
Интересно, похоже ли это на то, что ожидает его в самом конце? Слайды воспоминаний, на большой скорости мелькающие перед внутренним взором.
Он совсем свихнулся. Он, должно быть, совсем свихнулся. Почему он сидит здесь, укуриваясь до одури с каким-то незнакомцем? Куда девалась его решимость? Как насчёт его задания? Пропавшие без вести – почему он не прилагает все усилия, чтобы их отыскать?
Он просто трус.