Невозможно остановиться
Шрифт:
Молодец, Юра! Талант. Развивайся в том же направлении, благо, никто теперь не чинит преград. Глядишь, со временем (если не окочуришься от инфаркта или инсульта) эта ни от кого не зависимая, почти абстрактная жизнь обернется чем-то неожиданным — например, невиданно удачными книжками-детишками, продолжателями рода Теодоровых…
И неожиданно засыпаю на этих воспоминаниях. И просыпаюсь при высоком уже солнце, заливающем комнату сильным светом.
Тяжелая, неподъемная голова, жажда — кто испытал, тот знает.
И вот, наскоро ополоснув лицо (нет, харю, морду, рыло! ибо таких лиц, как у меня сейчас, в упорядоченной природе не бывает), бреду по улице Сергея Александровича. Погода тихая, ясная, а на душе гарь и муть. Не вписываюсь я в желтые поля одуванчиков. Не понимаю сейчас потаенную, мудрую жизнь молчаливых сопок. Бесприютен я на многолюдной улице. Тут подбегает кудрявый мальчишка, грязный Гаврош. Просит:
— Дядя, дай рубль!
Я останавливаюсь. Тупо смотрю на него.
— Зачем тебе рубль?
— Жвачку куплю.
— Жвачку, малыш, нынче за рубль не купишь.
— А у меня еще есть. Вот!
— Хорошо, — говорю я. — Дам тебе рубль. Но при одном условии: никогда не пей, ладно?
Вручаю ему бумажку и подхожу к телефону-автомату. Набираю библиотечный номер Клавдии. Долгие гудки, затем ее нетерпеливый голос:
— Да, да! Слушаю!
— Дело в том, — говорю я без предисловий, — что вчера я не сумел прийти на свидание с Ольгой. Как она? Очень расстроилась?
Пауза. Затем:
— А ты как думаешь?
— Дело в том, что меня не было в городе. Срочно пришлось выехать.
— Неужели? — язвит Клавдия.
— Да.
— Дело в том, — вторит она мне, — что Оля видела тебя на улице из окна автобуса. Еще есть версии?
— Ладно. Скажи ей, что я был сильно занят.
— А почему я должна врать, можешь объяснить? Ты пьянствуешь, как богодул, а я должна тебя покрывать? Нет, уволь! Оправдывайся перед ней сам.
— Пусть она завтра зайдет ко мне часов в одиннадцать. Я буду дома. В квартире относительно чисто. Посторонних нет. Я трезв. Передашь?
Моя бывшая жена некоторое время молчит.
— Как жаль, что она тебя любит! — наконец, слышит Теодоров. — Но смотри, Юрий! Если…
— Только без угроз, Клавдия. Прошу.
— Ты платишь хоть за квартиру? — вдруг спрашивает.
— Нет.
— Ну, ясно!.. Бедная
Прощаюсь. Звоню на службу Илюше, в дирекцию Чеховского фонда (есть у нас такой). Не надеюсь, что застану на месте, но он неожиданно откликается неожиданно бодрым голосом:
— Юраша, ты? Здравствуй! Ты живой?
— Относительно, Илья. Точно не знаю. А ты как? Ночевал дома?
— Да, представь, попал-таки! Глухой ночью. Но мне, Юраша, повезло. Жена и дети были у тещи. А утром я сбежал пораньше, оставил записку. Поезд, понимаешь, опоздал. Авария на железной дороге. Жертв нет. Откуда звонишь?
— С автомата.
— Один?
— Как перст. Приехать не хочешь?
— Хочу, Юра, но не могу. Извини. Накопились делишки. Да и жена должна зайти.
— Что ж… ладно.
— Плохо тебе?
— В физическом смысле терпимо, а в моральном…
— Ты бы сделал паузу, а? — жалобно говорит Илюша.
— Попытаюсь. Ничего, выкарабкаюсь.
— Вы с Егором еще буйствовали?
— Так… слегка.
— Я детали смутно помню. Кажется, порывался уйти с вами. Но Ольга, садистка, не пустила.
— Любит тебя, уважает.
— Вот это и скверно!
— Ладно, Илюша, будь здоров. Если что, я дома, — тяжело выговариваю я.
— Держись, Юра! — напутствует он.
Теперь еще надо позвонить Лизе. То есть Лизе Семеновой. А надо ли, и зачем, собственно? Кто она такая, Лиза Семенова, и чем отличается от своих однополых подруг? — смутно думаю. Пришла, растревожила, разбередила что-то позабытое… ну, и что из того? Как появилась, так и исчезнет, оставив в моей квартире лишь дактилоскопические знаки. И все-таки набираю зачем-то знакомый Жаннин номер.
Откликается женский голос — чей? Я плохо различаю женские голоса — кроме Клавдиного. У них, кажется мне, одинаковая модуляция, тембр — словно сообща разучивали, тренировались и добились полнейшего сходства.
— Могу я поговорить с некой Лизой Семеновой?
— Некая это я. Семенова тоже я, — слышу в ответ.
— А-а! Извини. Не узнал. Это некий Теодоров.
— Я узнала. Так?
— Я зачем, собственно, звоню, Елизавета. Трудно объяснить. Видимо, я хочу узнать, как ты живешь. Как ты живешь?
— Спасибо. Хорошо, — бесстрастно отвечает. — А ты?
— Я, извини, хреново.
— Даже так? С чего бы это?
— А вот так уж. Не хочешь сегодня приехать? Я куплю заварку и, возможно, торт. Если хватит денег.
— Спасибо. Ты очень щедрый. Но я не смогу.
— Не сможешь или не хочешь?
— Честно говоря, и то, и другое.
— Что ж, ладно. Передай привет Жанне и Суни.
— Обязательно.
— Ну, а гипотетически, — говорю я смутным голосом, как в глубоком сне, — мы еще сможем когда-нибудь встретиться, как думаешь?