Невозможное завтра

Уильямс Эйвери

– В ту ночь, когда в меня стреляли, ты видел невозможные вещи. Ты видел, как тело Ребекки обратилось в пыль – внутри нее жила другая душа. Это как... как я живу внутри Кайли. – Мой голос становится невнятным. Я тяжело сглатываю и продолжаю. – Я родилась в 1334 году в Лондоне. В четырнадцать на маскараде я встретила парня по имени Кир. Он был алхимиком. Ты его узнал как мистера Шоу. Он же та самая душа, что внутри Мэдисон. Ты слышал, что он говорил.

– Он сказал, что любит тебя. – Голос Ноя едва слышен.

– Вскоре после нашей встречи, – продолжаю

я, выбирая не отвечать на его замечание, – меня зарезали на мосту и оставили умирать. Кир спас меня. Он дал мне эликсир, сделавший меня бессмертной. Он освободил мою душу из умирающего тела, и я заняла другое.

– Серебряный шнур, – шепчет Ной, – соединяющий душу с телом. Так это правда? Мистер Шоу рассказывал мне об этом.

– Да, – говорю я. – Да. Мистером Шоу был Кир. Он был жив все это время. Как и я.

– Но Кайли...

Я подаюсь вперед.

– Два месяца назад я сбежала от Кира. Он испорченный. Он жестокий. Он делал мне больно, много раз. – Ной скрещивает руки на груди. Сжимает кулаки. – Я видела автомобильную аварию в Сквере Джека Лондона. Шестнадцатилетняя девушка ведет машину брата. Она разбилась, Ной. Истекала кровью. Была при смерти.

– Кайли, – шепчет он.

– Кайли, – соглашаюсь я. – Я пыталась спасти ее, правда пыталась. Но вместо этого я случайно заняла ее тело. Я не хотела этого, и когда я очнулась в ее теле, в ее жизни, я подумала, что это конец моего пути. Пока не встретила тебя.

Призрак жасминового парфюма и бензина окружил меня, призрак ушедшей девушки с портрета в моем сне.

– Перестань. – Его голос суров. – Больше не говори ничего.

Я вдруг думаю о моем смертном отце – как он проклял меня, когда я пыталась сказать ему, чем стала. А когда он обеспокоился, я была уже мертва.

– Ты веришь мне? – спрашиваю я, мои слова наполнены печалью. Я даже не уверена, что хочу знать ответ. Мне становится интересно, не будет ли лучше занять другое тело и снова постараться влюбить в себя Ноя, только как в другого человека. Но потом я думаю о Кайли – «Не потрать ее зря»– и знаю, что я обязана ей.

– Я не должен тебе верить, – наконец отвечает он, выходя ко мне на тусклый оранжевый свет. Он тяжело садится рядом со мной на узкую больничную койку, движение посылает боль в мой бок. Но не от этого слезы стекают из моих глаз.

– Но все же веришь? – спрашиваю я.

Он не отвечает, только охватывает мою голову руками и прижимает свой лоб к моему. Вдыхает, выдыхает. Мы дышим в одном темпе.

– Просто дай мне немного времени, – в конце концов, говорит он, его слова впиваются в мое сердце сотнями миниатюрных кинжалов.

– Я люблю тебя, – отвечаю я, и его ладони зажимают меня сильнее.

Но он ничего не говорит в ответ. Просто отклоняется и встает.

– Немного времени, – повторяет он, двигаясь к двери. И потом он уходит.

Врывается Шарлотта.

– Слава всем богам, ты очнулась, Сера.

За ней близко следует Себастьян.

– Быстро, – бормочет

он. – Пока родители не пришли. Нас нужно отсюда выбираться.

– Я не уйду, – говорю я.

– В Кира попала пуля, – говорит мне Шарлотта. Я знаю, что будет дальше, даже раньше, чем она произносит это.

– Но он не умер, так ведь?

Кир в своем репертуаре.

– Очень даже жив, – соглашается она. – И он знает, кто ты.

– Он здесь? – спрашиваю я, мое сердце в панике бьется быстрее.

– Нет, – отвечает она. – Сера, его арестовали.

Глава 44

– Мэдисон Кортез, – говорю я охраннику в Государственной больнице Напа, которая ранее была Государственной лечебницей Напа для умалишенных. Он вздрагивает.

– Отделение Т-14? – Он указывает мне на зону ожидания, и я киваю, отчего в моем боку расцветает боль. Кажется, пулевое ранение назвали «чистым», забавный термин для такого разрушительного явления, разбившего два моих ребра и едва не задевшего правое легкое.

Они сказали, что я едва не умерла. Что мне повезло.

Утомленный охранник проводит меня за колючую проволоку, которая окружает отделение безопасности больницы, отведенное для наиболее опасных пациентов: преступников, которых признали психически невменяемыми.

Шарлотте и Себастьяну – в образе «обеспокоенных прохожих», которые быстро догадались доставить меня в больницу – пришлось навестить меня, чтобы рассказать новости о Кире, которые им были только ведомы. Оказалось, «Мэдисон» была поймана в ночь танцев посреди Гарбер-парка, истекая кровью от огнестрельной раны, которую, как определили, сама себе нанесла. Только она не сдалась легко. Ей удалось выпустить обойму на офицеров, проводящих задержание, прежде чем ее схватили, и продолжала бороться даже в наручниках.

– И вот что было самым странным, – сказал один офицер в новостном репортаже. – Она все пыталась поцеловатьменя. Но это не столько вывело нас из колеи, сколько, ну, привело в ужас. – Он добавил о том, что Мэдисон разразилась смехом, когда ее спросили о местонахождении Ребекки Соер, утверждая, что та была мертва уже несколько недель.

Охранник сопровождает меня через холл, мимо коридора с закрытыми дверьми.

– Ее держат в одиночке, – через плечо бросает он объяснение. – Она не перестает говорить о... как же там... Астрономии? Алгоритмах?

– Алхимии, – предполагаю я.

– Точно. Странная штука, очень беспокоит других пациентов. Плюс мы держим ее связанной. Она постоянно пытается кого-нибудь поцеловать.

Я держу рот на замке, пока он набирает код на клавиатуре и открывает другую дверь. Комната, в которую я ступаю, резкая и яркая, обложена белыми кирпичами и содержит только один переговорочный пункт. Несколько камер закреплены на пластиковом стуле, куда охранник говорит мне сесть перед тонкой панелью стекла.

– Жди здесь, – инструктирует он меня, затем уходит. И я остаюсь одна.