Невозможность путешествий
Шрифт:
Годы коллективизации и сталинские репрессии не прошли даром для великого казахского народа. Многие семьи потеряли кормильцев во время Великой Отечественной войны. Но и в оттепель, наступившую после ХХ съезда КПСС, и в перестройку, коренным образом изменившую характер наших отношений на государственном уровне, мы вступали вместе, плечом к плечу.
Наступили годы размежевания. Казахстан избрал для себя особую стезю и стал независимым государством. Несмотря на это, наша дружба не ослабела, но стала еще сильнее и
В заключение хочется высказать слова благодарности всем людям доброй воли, которые сделали мое нынешнее пребывание на гостеприимной казахской земле комфортабельным и плодотворным.
Благодарю за внимание.
Конечно, «казахское вино» — это перебор, я понимаю. Но «водка» не обладает представительской респектабельностью… Нужно было бы упомянуть кумыс, но кумыс, понятное дело, не может стоять и крепнуть (как дружба между народами) долгие-долгие годы.
Алма-Ата-1 — Алма-Ата-2
(Расстояние 4017 км, время в пути 3д. 9 ч 29 мин.)
В Алма-Ате дождь.
На заплаканном перроне меня встречает Ольга, прилетевшая накануне.
Тель-Авив
Шестнадцатая маршрутка (1)
Водители маршруток, считающие мелочь, у них есть такая штука рядом с рулем, в два полушария которой они скидывают монетки. На светофорах водитель запускает руку в медные россыпи, выуживает монетки, раскладывая их по столбикам. У некоторых водил это входит в привычку. Я помню одного молодого парня, который купал руку в копеечках по инерции, просто так.
Шестнадцатая маршрутка идет от Алленби до Шалема в Рамат-Гане
Все водители, кстати, знают русский; и технички, и продавщицы в супере
Клины перелетных птиц. До Африки уже недалеко
Календарики с доступными дамами, рассыпаемые на набережной и втыкаемые за дворники
Священники в рясах, идущие кромкой моря ако посуху
Их прихожанки в платках
Арабы, купающиеся в одежде
Запах пляжной косметики
Кошерные Макдоналдсы
Парковки на пустырях
Блуждающий центр
Дизенгоф
Бульвар Ротшильда, упирающийся в долгострой Габимы с бронзовым Лошариком на пустой площади
Трущобы центральной станции с выбитыми передними зубами
Длинная-длинная набережная
Сон, наваливающийся вместе с пятичасовой темнотой
Точнее, не сонливость, но вялость, вареность
Указатели улиц на трех языках
Кошки. Голуби. Кошки. Голуби
Мусорные клетки для пластиковых бутылок, стоящие на тротуарах. В человеческий рост
Порт
Холмы
Пальмы
Хамсин
Трущобные кварталы рядом с небоскребами
Самолеты, низко летящие над городом за город
Яффо на горизонте
Огни проспектов
Баянисты, стоящие на голове над входом в башню Оперы
Эвкалиптовые рощи
Суданская роза
Фонтаны
Песок. Камни
Камни. Песок на зубах
Олеандры, грейпфрутовые деревья, финиковые пальмы
Хасиды на билбордах
Лавочки с пенсионерами
Разнобойные, разномастные светофоры
Ни одной библейской святыни
Скобка моря
Сны о доме
Тель-Авив
Шестнадцатая маршрутка (2)
Первой заходит крашеная блондинка не первой молодости с пищащей картонной коробкой, которую она ставит на пол. В коробке прорези для дыхания цыплят. Затем входит, не нагибаясь, глазастый школьник с удивленным взглядом и активной жизненной позицией: с видимым удовольствием он каждый раз включается за процесс передачи сдачи.
На кроссовках у него цепочки. А я представляю, как вечером вся семья этого мальчика соберется за столом. Соберется, ну и все — у этой моей грезы нет морали. Жарко, мозг расслаблен.
Где-то на подъезде к южному Тель-Авиву вваливается ортодокс с пейсами. Белая рубашка, белые носки, черная одежда. Ортодокс утыкается взглядом в лобовое стекло — перед нами едет автобус, на задней стороне которого реклама нижнего белья. Автобус подолгу стоит на светофорах.
На повороте к Левински (значит, большая часть пути уже позади) впархивают две молодые негритоски со стаканчиками пепси.
В маечках. С торчащими в разные стороны сосками. Волосы у них разобраны на мелкие косички; допив газировку, они наливают новую порцию из бутылки, завернутой в бумажный пакет, точно это алкоголь.
Вместе с ними вползает загорелый ашкеназ, похожий на верблюда с пачки «Кемел», который долго устраивается на задах, теряет мелочь, школьник помогает ему собрать монетки, а затем школьника и вовсе пересаживают к «верблюду», так как на очередном перекрестке в маршрутку втискивается громкоголосая бабка, которой хочется сесть поближе к водителю.
Садится. Тут же начинает гортанно горланить, вовлекая в разговор не только водителя в шляпе, постоянно сплевывающего в окно, но и крашеную, слегка пожухшую тетку с цыплятами.
Где-то в середине долгой Левински негритоски, допив пепси, выпархивают, а их место занимает семья, пахнущая индусскими благовониями: маменька и пузатый папенька, оба в шортах, и кудрявая деточка с ангельским личиком.
Затем в маршрутку, где личный состав продолжает меняться, залезает претенциозная тетка с морщинистой кожей в странной полупрозрачной хламиде, многократно прожженной сигаретами; это, вероятно, у нее фан такой, свой способ быть модной. В ее мочках болтаются круги — такие же большие, как и под ее глазами, кажется, худоба ее дурно пахнет. Фея, как я называю ее про себя, начинает громко говорить по телефону, забивая говорливую бабульку с первого сиденья. Общий разговор вянет.