Невозможность страсти
Шрифт:
– А ты?
– А у меня бельё чёрное, сойдёт и так. – Ровена стянула топ и юбку, бросила их в багажник. – Давай мигом, я купаться хочу – просто сил нет.
Ровена могла плавать часами. Она не любила море и никогда не стремилась летом во что бы то ни стало поехать к морю, ей всегда хватало реки. Её даже звали так, как звали одну из рек – Рона, и подруга утверждала, что все реки мира – это одна река. Она могла плескаться в воде часами, бродить по берегу или сидеть на парапете Набережной. Лена никогда этого не понимала: река пугала её своим течением, на берегу водились лягушки и змеи, водоросли щекотали ноги, в них тоже водилось
– Ленка, ты чего?
– Ты же знаешь, что я боюсь всего маленького, безмозглого и кусачего.
– Ой, смотри, какая стрекоза!
Словно и нет вокруг гремящего задымлённого города, который делит на две части река. Здесь зелено и тихо, стрекозы кружат над ветками ивняка, растущего по берегу, и над жёлтыми кувшинками, колыхающимися на воде и словно вылитыми из воска.
– Идём купаться, смири свои фобии и наслаждайся.
Они прошли по горячему песку сквозь заросли, Лена опасливо поглядывала по сторонам – вдруг ящерица или гадюка, песок пёк ноги даже через подошвы резиновых шлёпанцев, и Лена почти бежала за Ровеной, которая пробиралась впереди, как атомный ледокол, держа в руках пляжную сумку.
– Рона, подожди!
– Торопись, Ленка, этот гадский песок скоро закипит. Жжётся, зараза!
Они выбрались к берегу, и Лена ощутила ногами спасительную прохладу – здесь песок был влажный, и она, сняв шлёпанцы, даже застонала от блаженства.
– Боже, как хорошо.
Только сейчас она поняла, как устала, перегрелась и как ей хочется войти в воду и погрузиться с головой в прохладу, и плевать на водоросли и лягушек.
– Пить будешь? – Ровена бросила ей кока-колу. – Только банки в пакет складывай.
Лена откупорила банку и отпила – холодный шипящий напиток охладил её, она отхлебнула большой глоток и икнула. Всегда шипучка действовали на неё так, и она её не пила, но Ровена не признаёт других напитков, так что Лена, вздохнув, снова сделала глоток. Ну, один-то раз можно.
– Я купаться. – Ровена сбросила халат и тапки на траву. – Ты как?
– Пожалуй, и я искупаюсь.
Лена оглянулась – прибрежная трава с вкраплениями каких-то ярко-жёлтых цветочков выглядела вполне чистой, но в одежду запросто могла заползти гадюка, а значит, по возвращении надо осторожно потыкать шмотки палкой, мало ли…
– Ленка, вода божественная, что ты там копаешься!
– Она же никуда не денется. – Лена уложила халатик поверх одежды Ровены и ступила в реку. – О-о-о, супер!
Прохладная прозрачная вода остудила её ноги, и Лена вдруг почувствовала лето. Вот было оно, это лето – с тополиным пухом, первыми черешнями, клубникой – но она не ощущала его так, как когда-то, не чувствовала щенячьего восторга от свободы, синего неба и запаха реки, перспективы прожить этот день так, чтобы вечером гудели ноги, и, лёжа в чистых прохладных простынях, осязать, как разомлевшее отмытое тело горит от загара. А сейчас, ступив в воду, Лена вдруг почувствовала себя так, как в детстве. И ещё была Ровена – всё та же безрассудная, предоставленная сама себе, она плыла впереди, её волосы намокли и колышутся в воде, словно диковинные водоросли, и сама она, такая весёлая и безмятежная, словно и нет где-то там жизни, которой жить просто невозможно. Жизни, от которой болит в груди и давит в висках. Словно нет ничего, что делает её невыносимой и иногда очень страшной. Словно не касается
– Ленк, смотри, какие кувшинки.
Ровена заплыла в заросли речных цветов. Она могла держаться на воде, практически не шевеля конечностями, – Лена так не умела, плаванье было для неё спортом, а Ровена не уставала абсолютно. Вот и сейчас она вплыла в заросли кувшинок и будто встала на отмель – руки её свободно дотрагивались до восковых чашечек, гладили широкие листья, она что-то высматривала среди стеблей – а Лена только и могла что плыть, потому что здесь глубоко, так стоять в воде она не умеет.
– Как это у тебя получается?
– Стоять в воде? – Ровена ухмыльнулась. – Сто раз ты меня спрашивала.
– Спрашивала, да. – Лена фыркнула. – И стоять, и лежать на воде ты можешь, и плыть несколько километров, даже не запыхавшись, не то что…
– Ну, не знаю я, Ленк. – Ровена ловко перевернулась и улеглась на воду, тело её заколыхалось в такт волнам. – Не знаю, сто раз тебе говорила. Вот легла и лежу – держит меня вода. И плыть могу, почти не шевеля конечностями, – вот и не устаю. Но это только в тихую погоду, когда волн нет.
– Не утешай меня.
– У тебя макияж потёк.
– Ну, и хрен с ним.
Они переглянулись и захохотали. Лена с восторгом ощутила то, чего не ощущала давно: лето и свободу. И то, что грызло её изнутри, просто исчезло. Всё неважно, оказывается. Вода всё смыла, река унесла, она и не заметила, когда.
– Есть хочу…
– Там шаурма в сумке имеется, поплыли на берег. – Ровена осторожно проплыла сквозь кувшинки. – Люблю я эти цветы…
– А не рвёшь никогда.
– Потому и не рву, что люблю. Сорву – цветок завянет, умрёт, и всё. А я хочу, чтоб он жил – ведь всю зиму мёрзнет на дне, ждёт лета, как и я. Только летом можно жить.
– Тебе в Африку надо.
– Там негры, змеи, болезнетворные микробы и жуткие гады.
– Змеи и тут есть.
– Есть. – Ровена вышла из воды, и Лена в который раз с завистью отметила, что тело подруги варварски прекрасно, хоть и не модельное. – Ленк, тебе с острым соусом или так?
– Давай так, знаю я твои острые соусы, есть невозможно.
– Тоже верно.
Ровена достала из сумки плед и расстелила на песке. Туда же последовал увесистый пакет с едой, банки с колой и пачка салфеток.
– Ты просто пикник устроила. – Лена уловила запах еды, и её рот наполнился слюной. – Чёрт побери, жрать-то как охота.
– Ну, так вперёд, чего ты ждёшь?
Ровена развернула пакет и подала ей шаурму. Лена, питавшаяся по диетической программе полезной едой, в ужасе зажмурилась, но запах сводил её с ума, и она откусила – вкус оказался непередаваемым.
– Ты, Ленка, ешь всякую траву, вот и превратилась в кильку. – Ровена отпила из банки шипучку и блаженно потянулась всем телом, сидя по-турецки. – Давай выкладывай.