Невозвращенцы

Черных Михаил Данилович

Радостно завыла запертая в глубине злая сила. Творение зла ради зла, пусть даже и ради наказания виновных — это было ее любимое занятие. Заманчивые картинки опять накатили на Ярослава, затмив на мгновение мороком окружающую реальность.

…Ты будешь самым справедливым! Ты сможешь наказать всех! Всех! Все перестанут творить зло! Все злодеи будут бояться тебя! Все преступившие положенные тобой законы умрут только по знаку Твоему! Тебе будут…

Привычно уже отогнав искусительные посулы Ярослав вернулся в реальность. Использование только своих собственных, не заемных, сил для того воздействия, что он произвел, очень сильно ослабило его. Картинка мира затуманилась, дом и земля под ногами стали пошатываться, норовя ударить либо в лоб, либо в затылок. Ярослав покачиваясь сделал пару шагов и прислонился к ближайшей стенке. Стало чуть получше. Чуть-чуть

отдышавшись парень протер глаза, отпил пару горстей воды из так кстати оказавшейся тут бочки и посмотрел на плоды своих усилий.

Из шести находившихся в сенях ратников пятеро лежали на полу без признаков жизни: трое из них схватившись руками за шею — сами задушили себя, двое зарезались не стерпев боли, а шестой — десятник кнехтов остался в живых. То ли он оказался покрепче других, то ли ему помог висевший на шее амулет, который сейчас был вытащен из-под кольчуги и сжат левой рукой. В правой руке десятник сжимал короткий пехотный меч, который вытащил из ножен и теперь намеревался применить против Ярослава.

Легко оттолкнув ногой дрожащую руку кнехта с зажатым мечом Ярослав нагнулся, вытащил у того из ножен на поясе нож, приподнял голову и равнодушно перерезал тому горло. Разогнулся, зло ухмыльнулся и пошатываясь пошел в светелку, где лежали раненые. Никаких чувств, кроме может быть легкого удовлетворения от хорошо и верно сделанного дела, он уже не испытывал: ни злобы, ни ненависти — ничего. Все эти чувства покинули его, выплеснутые на кнехтов в сенях. Все с тем же равнодушием он по часовой стрелке стал обходить раненых в комнате, даря каждому быструю и безболезненную смерть. У рыцаря он остановился. С одной стороны — этот, как предводитель отребья, не заслужил легкой смерти, с другой — оставался еще второй дом, где прикрывшись молодухами заперлись остатки банды, в третьих — сил то колдовство потребовало неожиданно много и опершись на стол Ярослав решил немного отдышаться.

Минута отдыха стоила дорого. Резкая боль пронзила правую ногу Ярослава и он с криком рухнул на пол. От боли и от удара об жесткий деревянный пол Яр чуть не потерял сознание. Последний недобитый раненный, которого парень посчитал за уже мертвого, видя что происходит с остальными и глядя на то, как подлый раб склонился над его рыцарем, тихонько подполз, нога у него была перебита, приподнялся на левой руке и правой вонзил нож в бедро своему противнику, всем телом ведя его вниз.

Теперь в комнате стало двое безногих, и борьба перешла в партер. Кнехт пополз к Ярославу, сжимая в руке нож. Ярослав, нож которого остался лежать на столе рядом с бессознательным рыцарем, сумел перехватить удар и теперь боролся за свою жизнь с нависшим над ним кнехтом. Кнехт почти лег на него сверху, всей массой своего тела помогая рукам протолкнуть нож в тело Ярослава, а тому только оставалось схватив обеими руками за руку с ножом отодвигать от своего горла остро отточенный кончик. В борьбе наступила ничья — один давит и не может додавить, другой не может освободить руки для того, чтобы свернуть с себя врага. В подступающей панике — а ведь силы у него истекали вместе с кровью, вытекающей из длинной и широкой раны (слава всем Богам, что удар пришелся с внешней стороны бедра, а не по внутренней), Ярослав стал толкать и бить здоровой левой ногой по кнехту. По счастью, у того тоже оказалась сломанной правая нога, поэтому удары попадали прямо по цели. Пытаясь уменьшить боль кнехт чуть сдвинулся вправо и Ярослав, почувствовав что хватка слегка ослабла из последних сил толкнул руки с ножом чуть вправо, одновременно сам смещаясь влево. Не успев среагировать кнехт продолжил давить и нож, прочертив по горлу Ярослава короткую царапину по шее справа со всей силы вонзился в доски пола, удачно попав между досок пола и плотно засел там.

Окончательно спихнув с себя кнехта, который стал выдергивать нож, Ярослав привстал на колени и зашарил по столу в поисках своего. Убедившись, что нож засел прочно, кнехт принял правильное, но увы уже запоздалое решение, также привстать на коленях и броситься на противника голыми руками, несмотря на боль в сломанной ноге. Как раз к началу броска руки Ярослава нащупали на столе рукоятку своего ножа и кнехт своим рывком сам насадил себя на нож.

Столкнув с себя тело Ярослав, перебирая руками по ножке стола, поднялся на ноги. Стянув со стола несколько тряпок он кое-как перетянул ногу, чтобы кровь не текла так сильно. Потом спихнул со стола рыцаря и заставил его, находящегося в полубессознательном состоянии, а поэтому ничего не соображающего,

подняться на ноги. Левую руку рыцаря закинул себе плечо, свою правую — ему на пояс и в таком виде, не столько придерживая на ногах, сколько опираясь на него, Ярослав осторожно переставляя ноги вышел с во двор и пошел ко второму занятому дому. Сделав знак повыскакивавшим селянам, чтобы не вмешивались Ярослав подвел рыцаря к дому и громко сказал.

— Эй, вы. Ваш рыцарь хочет вам что-то сказать. Я его веду, дверь приоткройте…

Не смея противиться воли своего сюзерена ополченцы разобрали завал и открыли дверь. Чувствуя, что силы на исходе Ярослав доковылял до порога, осторожно перехватил зажатый в правой руке нож так, чтобы теперь он был не спрятан ото всех параллельно его руке, а упирался в правый бок рыцаря и подставил тому ногу. Еще шаг и рыцарь, увлекая за собой Ярослава упал через порог, да так, что его и Яра тела мешали бы закрыться двери.

Ярослав в очередной раз за сегодняшний день переоценил свои силы. Удар был слишком сильный для его потрепанного тела и последнее, что он почувствовал перед долгой потерей сознания, это специфические ощущения, который получает вонзающая нож в тело врага рука и громкие приближающиеся сзади крики и топот селян.

— …Испей. Испей, то поможет тебе.

Вокруг тихо и темно. Что-то тычется в губы, но чтобы разжать их сил требуется кажется столько же, сколько для подъема штанги в сто пятьдесят килограмм весом. Тело чувствуется как огромный кусок металла, такое же тяжелое и мертвое, казалось все поглотила боль в раненной ноге. И апатия. Не хочется ничего. Вообще ничего. Только, может, умереть?

— Что — не пьет?

— Слабый совсем, все по вые стекает. Ничего не попадает…

— Так дело не пойдет.

— Руды много потерял, как еще к богам не ушел?…

— Рано ему, помоги мне.

Тихое бормотание на два голоса, похожее на молитву. Проходит немного времени и постепенно все меняется. Ощущения похожи на те из детства, когда он из глубокого, сырого и холодного подвала вылез на яркое и теплое весеннее солнце, лучи которого быстро согревают тело и душу, на котором хочется, кажется, свернуться калачиком и тихо лежать, впитывая его добрую силу. Для начала уходит боль, тело становиться ощутимым, появляется желание жить… Но вдруг все кончается, как будто солнце зашло за тучи. Возвращаются, теперь уже явственнее, те же голоса, ставшие хриплыми и усталыми.

— Это все, что я могу сделать без его участия, ты же разумеешь. Молиться должен и он сам…

— Понимаю, Владислав.

— Сейчас ему должно стать получше, попои его. И покорми. Есть чем?

— Ото ж! Вот бульончик, ха, куриный. Из его курочки. Курятинки захотел, — по этой фразе Ярослав узнал в своей сиделке того самого старика, что днем раньше, — «А днем ли? И вообще — сколько я тут валяюсь?» пленил его.

— Добро. Если что — зови меня.

— Добре, волхв.

Тихие шаги и хлопок двери показали, что старик остался один. В губы опять тычется что-то. Из этого чего-то льется в стиснутый рот и стекает по подбородку что-то жидкое. Очень вкусное на запах и, губы сами раскрываются, на вкус тоже.

— Вот! Добре. Ну, откушай еще.

Ярослав находит в себе силы и распахивает глаза. От неожиданности дед отшатывается и от сотрясения часть содержимого плошки выплескивается Ярославу прямо на нижнюю часть лица.

— Вкусный супчик. Был. — «Неужели это мой голос? Такой слабый?»

— Да как был! И есть. Много его! Откушай только.

— Помоги подняться.

— Да как же, еще же слаб совсем.

— Помоги подняться.

Что-то вскочило, быстро мелькнуло и хлопнуло дверью. В комнате кроме старика и Ярослава был еще маленький ребенок, который, видимо, был на посылках. Длинная и трудная дорога — путь от кровати до порога дома заняла по субъективным ощущениям половину вечности, а по часам, если бы они тут были, минут пять: после каждого шага — «передых». Наконец Ярослав вышел во двор, собираясь умыться и немного погреться на солнце, и обомлел.

Здесь, на тесном дворе, собралась наверное вся деревня. Многие люди были перевязаны, многие — с заплаканными глазами и стиснутыми в кулаки руками. Как и на предыдущем разбирательстве впереди стоял староста. Он и начал речь.

— Благодарим тебя, воин, за добро тобой сделанное. Кабы не ты, не свидели мы детишек да жен своих живыми. Коли что потребуется — скажи и сполним в раз. А пока, прими наш поклон. — И все кто стояли во дворе: и здоровые мужики и совсем маленькие дети низко, в пояс, поклонились Ярославу.