Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление

Хорни Карен

Невротическая гордость, основанная на внутренних предписаниях, может показаться на первый взгляд более устойчивой, но, на самом деле она столь же шаткая, как и другие виды гордости, поскольку неизбежно переплетена с претензиями на что-то. Мать, которая гордится тем, что она идеальная мать, обычно идеальна лишь в своем воображении. Человек, гордящийся своей уникальной честностью, не говорит, может быть, очевидной лжи, но пропитан бессознательной и полусознательной нечестностью. Те, кто гордится отсутствием эгоизма, могут не предъявлять открытых требований, но мучить других своей беспомощностью и страданиями, принимая свои Нельзя на здоровое самоутверждение за добродетель смирения. Кроме того, Надо сами по себе не имеют объективной ценности, а могут иметь только субъективную, служа невротическим целям. Таким образом, например, невротик может гордиться тем, что не просит и не принимает никакой помощи, даже если разумнее было бы поступать

иначе – хорошо известная социальным работникам проблема. Одни гордятся тем, что провели трудную сделку, другие – тем, что никогда не торгуются, все зависит от того, Надо ли им всегда выигрывать или Надо никогда не стремиться к собственной выгоде.

И наконец, может быть гордость самой высотой и суровостью компульсивных норм. Тот факт, что ему известно «добро» и «зло» уже делает человека богоподобным, как Змий обещал Адаму и Еве. Очень высокие нормы невротической личности позволяют человеку чувствовать себя чудом нравственности, которой стоит гордиться, неважно, каков он на самом деле и как себя ведет. Находясь в анализе, он может признать у себя яростную тоску по престижу, слабое чувство справедливости, мстительность, но все это не делает его ни капли скромнее, не заставляет чувствовать себя менее возвышенно нравственным существом. Для него эти действительные недостатки – не считаются. Его гордость не в том, чтобы быть нравственным, а в том, что бы знать, каким ему Надо быть. Несмотря на то, что временами он признает тщетность своих самоупреков, и даже иногда ужасается, насколько они ошибочны, он так и не смягчается в своих требованиях к себе. Ну и что, если он страдает? Разве его страдания не доказывают лишний раз его возвышенную нравственную чуткость? Следовательно, эта цена по карману его гордости.

Когда мы спустимся от этого обобщенного взгляда к особенностям индивидуальных неврозов, мы сначала придем в замешательство. Оказывается, нет ничего, чем нельзя было бы гордиться. То, что кажется восхитительным достоинством одному, позорная помеха для другого. Кто-то гордится своей грубостью, другой стыдится всего, что могут принять за грубость, и гордится своей чувствительностью. Кто-то гордится своей пробивной способностью, другой стыдится и намека на нее. Этот гордится тем, что верит людям, а тот столь же горд своей недоверчивостью и т.д. и т.п.

Но это разнообразие удивляет нас лишь до тех пор, пока мы рассматриваем особые виды гордости вне контекста личности в целом. Как только мы посмотрим на общую структуру характера личности, у нас появится общий принцип: потребность невротика гордиться собой столь настоятельна, что он не может вынести мысли о себе как о существе, находящемся в тисках потребностей; поэтому он использует свое воображение, чтобы превратить эти потребности в добродетели, трансформировать их в качества, которыми можно гордиться. Но проходят эту трансформацию только те компульсивные потребности, которые служат его влечению воплотить свое идеальное я в действительность. Напротив, те, которые мешают этому влечению, он склонен подавлять, отрицать, презирать.

Его способность к такому бессознательному выворачиванию ценностей наизнанку совершенно удивительна. Лучше всего впечатление от нее передал бы мультфильм. В этом жанре наиболее живо можно изобразить, как человек, огорченный нежелательной чертой, берет кисть, закрашивает это место яркими красками и показывает нам с хвастливой гордостью картину своих достоинств. Таким образом, непоследовательность превращается в безграничную свободу, слепой бунт против существующих норм морали – в намерение «быть выше предрассудков», табу на то, чтобы сделать что-нибудь для себя, – в святое отсутствие эгоизма, потребность кого-то ублажать – в чистую доброту, зависимость – в любовь, использование других – в силу, мстительность – в справедливость, техника фрустрации – в разумную самозащиту, отвращение к труду – в успешное сопротивление «ужасной привычке работать» и т.д.

Эти бессознательные процессы часто напоминают мне о троллях из «Пер Гюнта» Ибсена, для которых «черное белым слывет, уродство слывет красотой, великое – малым, а грязь – чистотой». Самое интересное, что Ибсен объясняет это извращение ценностей сходным путем. Пока ты живешь в самодостаточном мире сна, как Пер Гюнт, говорит Ибсен, ты не можешь быть верен себе. Между двумя мирами нет моста. Они слишком разные, чтобы позволить какое-то компромиссное решение. И если ты не верен себе, а живешь эгоцентричной жизнью воображаемого величия, то проматываешь и свои истинные ценности. Твоя шкала ценностей становится такой же перевернутой, как у троллей. И в этом действительно главный смысл того, о чем говорится в этой главе. Как только мы пускаемся в погоню за славой, мы перестаем заботиться о верности себе. Невротическая гордость, во всех ее формах, – это ложная гордость.

Уяснив общий принцип, что предметом гордости служат

только те склонности, которые помогают воплощать идеальное я, аналитик легко проследит скрытую гордость в любой позиции пациента, за которую он упорно держится. Связь между субъективной ценностью черты и невротической гордостью ею представляется мне постоянной связью. Увидев один из этих факторов, аналитик спокойно может заключить, что здесь, по всей вероятности, присутствует и другой. Иногда один, иногда другой появляется в фокусе внимания первым. Таким образом, пациент в начале аналитической работы может гордиться своим цинизмом или своим умением фрустрировать других. И хотя на этом этапе аналитик не понимает значения, которое данный фактор имеет для пациента, он может быть уверен, что роль этого фактора в данном неврозе весьма значительная.

Для терапии необходимо, чтобы у аналитика постепенно сложилась ясная картина, какие именно виды гордости присутствуют у данного пациента. Естественно, что пациент не рассматривает влечение, установку или реакцию в качестве проблемы, которую надлежит устранить, до тех пор, пока он бессознательно или сознательно гордится ею. Пациент, например, может сознавать свою потребность перехитрить других. Аналитику может быть очевидно, что это проблематичная склонность, за которую следует взяться и в конце концов преодолеть, поскольку он отстаивает интересы подлинного я пациента. Он понимает компульсивный характер потребности, нарушения, создаваемые ею в межличностных отношениях, потери энергии, которую можно было бы направить в конструктивное русло. Но пациент-то как раз считает, сам того не сознавая, что именно эта способность (всех перехитрить) делает его высшим существом; и он тайно гордится ею. Следовательно, он заинтересован не в анализе тенденции перехитрить остальных, а в анализе внутренних факторов, мешающих ему делать это в совершенстве. Пока различие подходов аналитика и пациента скрыто, у них различные планы и цели их анализа скрещены, как шпаги.

Невротическая гордость покоится на таком шатком основании, что неустойчива, как карточный домик, и рушится, как и он, от малейшего щелчка. В терминах субъективных переживаний она делает человека уязвимым ровно в той степени, в какой он одержим ею. Задеть ее одинаково легко снаружи и изнутри. Две типичные реакции уязвленной гордости – стыд и унижение. Нам стыдно, если мы делаем, думаем или чувствуем что-либо, насилующее нашу гордость. Мы унижены, если другие делают что-то, задевающее нашу гордость, или не делают того, чего требует от них наша гордость. При любой реакции стыда или унижения, представляющейся неуместной или не соответствующей происшествию, мы должны задать два вопроса: Что в данной ситуации вызвало такой ответ? Какая именно тайная гордость была при этом задета? Вопросы эти тесно переплетаются, и ни на один из них нельзя дать быстрого ответа. Например, аналитик может знать, что мастурбация вызывает сильнейший стыд у человека, который, в общем, придерживается рационального, благоразумного взгляда на проблему и не стал бы осуждать за это других. Здесь, по крайней мере, провоцирующий стыд фактор кажется ясным. Но так ли это? Мастурбация может означать разное для разных людей, и аналитик не может с ходу догадаться, какой из многочисленных факторов, имеющих отношение к мастурбации, отвечает за возникающее чувство стыда. Означает ли мастурбация для данного пациента сексуальную активность низшего порядка, поскольку она отделена от любви? Может быть, получаемое удовлетворение сильнее, чем при половом акте, и тем самым нарушает представление, что оно должно быть связано только с любовью? Может быть, дело в фантазиях, с ней связанных? Может быть, она означает признание самому себе, что тебе все-таки что-то нужно? Это слишком большая снисходительность к себе для стоика? Она означает потерю контроля над собой? Только в той степени, в какой аналитику удалось уловить, насколько все эти факторы имеют отношение к данному случаю, он может задаваться вторым вопросом, какую именно гордость пациента задевает мастурбация.

Вторая иллюстрация тоже призвана показать, как необходима точность при разборе факторов, вызывающих стыд или унижение. Многие незамужние женщины глубоко стыдятся того, что у них есть любовник, хотя на сознательном уровне лихо пренебрегают условностями. В данном случае важно сперва выяснить, страдает ли гордость женщины из-за ее нынешнего любовника. Если так, связан ли стыд с тем, что он недостаточно хорош или предан? С тем, что она позволяет плохо к себе относится? С ее зависимостью от него? Или ей стыдно, что у нее вообще есть любовник, независимо от его статуса и личности? Если так, является ли замужество для нее вопросом престижа? Или ее ситуация (у нее есть любовник, но она остается «одинокой» женщиной) представляется ей доказательством того, что она непривлекательна и никчемна? Или ей Надо быть выше сексуальных желании, весталкой?