Невская битва

Сегень Александр Юрьевич

Вдоль всего побережья залива располагались в больших количествах богатые селенья, много здесь было для человека промыслов — рыбная ловля, охота, грибы и ягоды, а главное — место сие лежало на торго­вом пути из Пскова и Новгорода в Юрьев, который вот уже скоро двадцать лет оставался под владычеством Тевтонского ордена. Доблестный князь Вячко тогда не сумел отстоять город и сам погиб честной смертью в битве с жадными до наших земель иноплеменника­ми. Но ничего, дай только срок, одолеем Андрияша, наберемся еще сил и пойдем отвоевывать славный град Ярослава Мудрого. Не век же ему носить позор­ное иноземное наименование Дарбете.

Однако после глупого Переяскина рассказа

до чего же круто в животе взыграло! Так и ворочается все там, будто в неводе, переполненном уловленной рыбой. Кстати, о рыбе — архиепископ Спиридон сказал, что готов благословить перед битвой вкушение рыбы, но никто не выразил по сему поводу восторга. От ведь какие — понимают, что перед священным сражением лучше всего будет соблюсти Божий пост.

А вот каши — другое дело! Сельский староста Ко­быльего Городища Пересвет обещал после полудня ус­троить всему воинству пышный великопостный пир — наварить каш, каких только хочешь. Горохо­вых с морковью и луком, ячменных с грибами и ре­пой, пшеничных с кореньями и сушеными ягодами, из сарацинского пшена с шепталами и провесным ви­ноградом, из ошастанного проса с маком и медом122 .

— Эх! — воскликнул Александр. — Хорошо, что Мавридон за нас каши не съедает!

Глава девятая

ГОВОРЯЩАЯ ГРАМОТА

Вночь с пятницы на субботу княгиня Феодосия Игоревна получила у игумена новгородского Юрьев­ского монастыря благословение помолиться у гроба своего сына Феодора. Вечером она поручила десятилет­ней дочери Дуне уложить спать остальных детей, кото­рые находились в сей Великий пост при ней в Новгоро­де, — годовалого Василько, двухлетнюю Машу, пяти­летнюю Ульяшу. Старшие же ее сыновья были теперь кто где: восьмилетний Ярослав и двенадцатилетний Михаил — при отце во Владимире, пятнадцатилетний Данила — в Переяславле, семнадцатилетний Афана­сий — в Полоцке. А Костя, коему в это лето исполня­лось девятнадцать, вчера отсюда отправился на Чуд­ское озеро, где Андрей и Александр, может быть, уже побились с немцем, а может, еще только намереваются сражаться.

Феодосия находилась в той редкой поре своей жиз­ни, когда чрево ее отдыхало, не вынашивая нового че­ловечка. И она уже начинала скучать по беременнос­ти, ставшей ее привычным и естественным состояни­ем. Она подумывала о том, что когда приедет Ярослав, надо будет не отпускать его от себя до тех пор, покуда не появятся признаки, что она вновь отяжелела.

Но теперь шел Великий пост, и она с удовольстви­ем строго его соблюдала, вновь живя при гробе стар­шего сына, часто молясь у гробового камня. Той зи­мой, когда они все бежали из Новгорода от безрассуд­ных крамольников, Феодосия уж было твердо решила просить мужа перевезти гроб с Феодором в Перея-славль. Но тогда же случилось первое исцеление — од­на жена новгородская, тяжко болевшая сливной коро­стой, сердечно помолившись у гроба Феодора Ярославича, вдруг получила избавление от недуга. Потом и другая такая же. Третьим исцелился купец, страдав­ший костоедою. Эти чудеса стали одной из причин общего вразумления, когда зажатые со всех сторон нем­цами, новгородцы взмолились о возвращении к ним Александра Ярославича. Теперь уж и никак нельзя было увозить отсюда Федю, коль он сделался чудес­ным залогом будущего новгородского послушания!

А все же не своей он смертью помер. Отравили его. Не зря чуяло ее сердце. Теперь, когда начались чудес­ные исцеления, стало ясно, что он мученическую смерть принял, что он — святой. Сейчас, читая при его гробе Евангелие, Феодосия

отчетливо вспомнила, как однажды маленький Федя похвастался отцу, вернувше­муся из очередного похода: «А я тут послушный был, молитвы учил, в церкви не баловался, святой молодец был!» Вот и сбывались его детские словечки — святой он и впрямь. Не зря, будучи маленьким, так любил свя­тую воду пить. Как-то раз сказал: «Мы святую воду пьем, пьем, а у нас в животе хра-а-амы вырастают!»

Погодите-ка, или это Саша так сказал?..

Нарожав и вырастив стольких детей, не мудрено, что Феодосия частенько путала, кто как себя проявлял, что говорил и какие совершал поступки. Вот кто, на­пример, из них говаривал: «Пойдем в церковь — зажг-нём свечки»? Она уж не помнила. То что свечки люби­ли все зажигать, это точно. А вот кто просфорки любил и помногу их съедал? Федя? Саша? Андрюша?.. Все-та­ки, кажется, Саша… Бывало, Федю накажут за шалос­ти, а он его жалеет, тайком возьмет просфорку, обмак­нет в мед и несет наказанному для утешения.

И вот теперь этот наказанный лежит в каменной раке, а утешитель — с римлянами воюет, с прокляты­ми немцами. Живой ли?..

Торопливо утерев набежавшие слезы, княгиня вновь принялась за чтение: «Бысть же в субботу второ-первую идти Ему сквозе сеяния, и восторгаху ученицы Его класы и едяху, стирающе руками. Нецыи же от фарисей реша им: «Что творите! Сего же не достоит творити в субботы!» И отвещав Иисус, рече к ним: «Ни ли сего чли есте, еже сотвори Давид, егда взалкася сам и иже с ним бяху, како вниде в дом Божий, и хлебы предложения взем, и яде, и даде и сущим с ним, ихже не достояше ясти, токмо единем иереем». И глаголаша им: «Яко господь есть Сын Человеческий и субботе!»

Она продолжала читать, а мысли своевольно уно­сились к детям. Если сейчас им, мужественно проти­востоящим немцу, захочется скоромного, прости им, Господи, сие прегрешение. Для подкрепления сил поз­воль им вкусить непостной пищи! А я за них нано­шусь, совсем вкушать пищу перестану, на одной свя­той воде буду стоять. Помилуй их. Боже правый!.. Фе­денька, пошли братьям своим тот свой испарятель! Помнишь?..

Однажды Федя придумал смешную игру — нашел где-то в лесу причудливый корень и говорит: «Это у ме­ня такой испарятель. Всех врагов может испарять. Всякое вредное, что есть для русского человека, испа­рит без остатка. Все может испарить. Кроме Бога».

А однажды ему приснился сон про говорящую гра­моту: «Матушка! Мне говорящая грамота присни­лась!» — «И что же она тебе сказала, сыночек?» — «Ничего не сказала. Упала с неба — и молчит». — «Какая ж она тогда говорящая, коли молчит?» — «А на небе сильно говорила». — «Что же она на небе сказывала?» — «Не помню».

В другой раз она ему читала книгу перед сном, а ему сокрушительные слова в голову лезли… Да нет же! Это Саше! Она им обоим как-то читала перед сном книгу, а Саша ни с того ни с сего:

— Афителька!

Она продолжала читать. Он слушает, слушает, вдруг опять так громко:

— Афителька!

— Что еще за афителька такая? — удивилась Фео­досия.

— Не знаю, мамочка, слово такое в голову мне ле­зет— «афителька». '

— Потому что ты невнимательно слушаешь.

— Ну я же не виноват, что мне такие сокруши­тельные слова в голову лезут!

Федя сам не любил книги читать, любил слушать. А Саша наоборот — еще бывало ни одной буквы не зна­ет, а возьмет книгу, откроет и якобы читает — то на­хмурится, то удивленно вскинет брови, то улыбнется: «Ишь ты!» И так подолгу мог сидеть, изображая чте­ние. Потом надоест ему, подойдет и сердито спросит, указывая пальчиком в страницы книги: «Чо пысано? Мама, чо пысано?»