Невыдуманные истории
Шрифт:
— О-о-о-ой, Марья Осиповна! Давно вас не было! Как поживаете?!
В отличие от бабушек, чьи разговоры напоминали собрание клуба по интересам, дедушки
были немного агрессивнее. О тортах не вспоминали, говорили о заводах, танках, самолетах, миллионах рабочих мест и бесплатных квартирах. Говорили о советской власти. Говорили о
войне. Когда старики вспоминают войну, мне хочется плакать. Не то чтобы возражать или
комментировать, а вопросы уточняющие задавать неудобно. Несмотря
литературы о «правде той войны». Может, это и глупое благоговение, но по-другому не могу.
Не умею.
Я замерзла окончательно. У меня промокли ноги и окоченели пальцы. Состояние выдавал
цвет носа, ко мне подошла бабушка с какими-то листовками в руках. Я потянулась к бумажке
автоматически, чтобы не обидеть.
— Замерзла, деточка? Иди домой, грейся. Хотя как сейчас дома согреешься? Батареи ж еле
топят. Ох-ох-ох, вот когда я была такая, как ты, ТАК топили. Прикоснуться нельзя было к
батарее, кипяток!
Я побрела к автобусу. Буду проникаться на ходу, пешком не могу больше. Автобус
покатился по тому же маршруту в обратную сторону: «Ломбард — вождь». Я думала, батареи-
кипяток — это хорошо, а то, что люди жили по 10 человек в одной квартире (нельзя было ни
купить, ни снять жилье) — плохо. Вкусные торты — хорошо, километровые очереди за ними
— плохо. Танки по тысяче в день — хорошо, а то, что это были не стиральные машины —
плохо. Хорошая игра, в нее можно играть бесконечно. Я приехала в редакцию, громко стуча
зубами.
— Ты на площадь идешь? — коллеги засобирались на улицу.
— Я только что оттуда.
— Ты что?! Все только начинается!
Вечером на площади Свободы (какая ирония — называть главную площадь именно так) собралось несколько тысяч человек. Красные, желтые, синие, зеленые флаги стягивались из
разных концов города. Грузовик, микрофон, музыка. «С чего начинается Родина» в
профессиональных динамиках. Транспаранты, лозунги, пенсионеры с гвоздиками, молодежь в
буденновках, у молодых мужчин алые знамена на добротных древках. Началась политика. Те, что в синем, окружили тех, что в черном, и заглушали их двадцатиголосное «Геть-ганьба!»
спинами.
Другие «безыдейные», те, что по работе, суетились с блокнотами и камерами, выискивая
место получше — между красными и желтыми флагами, там, где вероятнее всего могла
получиться «сенсация». Не надо думать, что журналисты людей не любят. Любят. Просто
митинг — пресно, митинг с рукоприкладством — сенсация.
«Есть у революции начало…» — начитывали коллеги стендапы на фоне развивающихся
флагов.
Я позвонила папе, спросить, как его здоровье, и, безыдейная и замерзшая, побрела домой.
Нет у революции
P. S. По дороге домой я купила заварное пирожное. Фу. Какая гадость, должна я вам
сказать…
Еженедельник «MediaPost» № 22 от 23 ноября 2006 г., колонка «Невыдуманная история»
МАМА, Я ГЕЙ
Он сказал это в реанимации. Сказал, когда пришел в себя, после неудачной (или удачной) попытки покончить с
жизнью. Она не разговаривала с сыном почти год. Год понадобился взрослой женщине, чтобы произнести такие
знакомые, почти банальные слова: «Знаешь, я подумала, главное, чтобы ты был счастлив…»
На фразу «guy as you» я наткнулась случайно в Интернете. В свои «немного за тридцать» я
«і гадки не мала», что ГЕЙ — это аббревиатура. Переводится как «такой же парень, как и ты».
Вообще, идея покопаться журналистскими щупальцами еще и ТАМ меня не то чтобы
преследовала, но периодически посещала. А тут еще праздник со странным названием «день
толерантности». Короче, не вижу повода «не».
Пятница.
— Кто пойдет со мной в гей-клуб?!
Саркастический смешок коллег игнорирую, но на всякий случай добавляю:
— По работе.
— Лес рук! — как любила говаривать моя классная руководительница.
Юлька робко пытается задавать уточняющие вопросы:
— А где? А как? А безопасно?
— Я пойду, — твердо заявляет Маша Малевская — смелая женщина. И Юлька, поколебавшись, тоже записывается.
Возле входа в клуб очередь за входными билетами. «Командировочных» у нас нет, поэтому
вопрос актуальный.
— Скажите, сколько стоит вход?
— Для женщин сорок гривен.
— Ого! Сколько же тогда мужчинам? — сокрушаемся мы, дети современной гендерной
политики.
— Двадцать, — отвечают нам в окошке, и мы замолкаем. То ли перевариваем смысл, то ли
оцениваем свои возможности, а может, и то, и другое.
В сторонке от входа беседуют двое мужчин с разноцветными воздушными шарами.
— Смотрите, они целуются! — шепчет Юлька и неприлично смотрит на них в упор.
Фраза «Здравствуйте, мы из газеты» радует своим идиотизмом — «а шо делать?», вариантов нет. Подходим:
— Мы долго думали, как подойти, но решили сказать правду. В общем, мы журналисты, хотели бы написать статью в газету. О геях. Гей — это не обидное слово? Ищем героев, вот, смотрим, вы с шариками, может, посоветуете что-нибудь?
Все это я выпаливаю на одном дыхании, ощущая абсурдность произносимого почти