Нейромания. Как мы теряем разум в эпоху расцвета науки о мозге
Шрифт:
Компания Фаруэлла Brain Fingerprinting Laboratories расположена в Сиэтле. В дактилоскопии мозга используется спорный электрический индикатор опознания человеком материала, который Фаруэлл назвал MERMER (Memory and Encoding Related Multifaceted Electroencephalographic Response — Многофакторная ЭЭГ-реакция, связанная с памятью и запечатлением), главный компонент которой — та самая волна Р300. Если это кажется похожим на BEOS, то это не совпадение. Работа Фаруэлла вдохновила разработку теста, использованного в следствии по делу Шармы (18).
Психологи-криминалисты обвинили Фаруэлла в безответственных заявлениях. Он мало что опубликовал в профессиональных изданиях и отказывается давать независимым специалистам доступ к своей работе для ее оценки. Очень напоминающий шоумена Фаруэлл и съемочная
Фаруэлл и индийские следователи, допрашивавшие Адити Шарму с помощью BEOS, использовали в качестве базовой технологии ЭЭГ. Другие же исследователи опробовали парадигму, основанную на выявлении осведомленности виновного, используя фМРТ. Вместо регистрации электрической активности мозга исследователи следят за характером BOLD- сигнала, зависящего от уровня оксигенации крови (blood oxygenation level
dependent) в области, связанной с памятью, в то время, когда человеку предъявляются элементы сцены преступления. Данные могут указать на то, что сцена знакома исследуемому. Неважно, какой метод используется, во всех случаях представление о нейронной репрезентации событий в памяти, которая проявляется в виде нечеткого всплеска электрической активности мозга или более детализированного паттерна активации, является сутью подхода, основанного на выявлении осведомленности виновного, и в то же время его ахиллесовой пятой.
Фаруэлл заявляет, что дактилоскопия мозга определяет, «хранится или нет в мозге» определенная информация. Но эта метафора абсолютно не соответствует тому, как работает мозг. Мозг — не беспристрастный видеомагнитофон, и он не является хранилищем статических воспоминаний. Память — несовершенный инструмент, иногда очень наглядно демонстрирующий это. Далеко не все запоминается, а то, что запоминается, часто бывает искажено. На каждой стадии что-то может нарушиться: при запечатлении события, при его хранении, формировании постоянной репрезентации или при воспроизведении. И люди, совершившие преступление, могут все же «пройти» проверку потому, что в пылу страсти или ярости человек не замечает значительные детали преступления. А если что-то остается незамеченным, мозг не может закодировать это в памяти. И даже если детали закодированы, они не хранятся постоянно. Следы памяти подвергаются нормальному угасанию и со временем смешиваются с более ранними или поздними воспоминаниями. Такие смешанные воспоминания могут быть такими же живыми и абсолютно реалистичными, как и подлинные (20).
Сконструированные воспоминания о событиях трудно отличить от реальных. Это хорошо известная проблема для свидетельских показаний и опознания преступников, особенно когда вспоминать приходится детям, которые легко поддаются влиянию. Психологи Аризонского университета создавали ложные воспоминания у испытуемых, чтобы определить, будут ли они так же вызывать Р300, как и истинные. Используя хорошо известный психологический тест, они читали испытуемым
серию связанных по смыслу слов: «укол», «наперсток», «стог», «шип», «ранка», «инъекция» и «шприц». Слово «игла», естественно связанное по смыслу со всеми остальными, не было включено в этот список. Однако когда исследователи спрашивали испытуемых, было ли это слово среди тех, которые они только что слышали, многие участники отвечали утвердительно. При тестировании на предмет Р300 те, кто уверенно сообщал о том, что «игла» была в списке предложенных слов, показали одинаковый характер электрической активности мозга в ответ как на это слово, так и на те слова, которые они действительно слышали. Короче говоря, выяснилось, что тест на осведомленность виновного в большей степени измеряет уверенность, чем правдивость (21).
Тот же эффект был продемонстрирован и с использованием фМРТ, что подтвердило прежние данные о том, что воображение и восприятие основываются на сходных мозговых механизмах. Психолог Джесси Риссмэн (Jesse Rissman) со своими коллегами сканировали мозг испытуемых, когда те запоминали свыше двух сотен лиц. Затем
Ненадежные воспоминания могут приводить к ложноотрицательным результатам теста на осведомленность виновного, но могут случаться и ложноположительные исходы, поскольку реакция Р300 или паттерн активации на фМРТ не являются характерными исключительно для того знания, к которому адресован тест. Аналогично как у подвергшегося проверке на полиграфе невиновного человека могут вспотеть ладони или увеличиться пульс из-за того, что он волнуется, самое большее, что можно сказать про реакцию РЗОО, — что она отражает узнавание чего-то особенного и знакомого исследуемому. В случае визуальной подсказки, например пистолета, использовавшегося в ходе преступления, волна РЗОО в ответ на заданный стимул может отражать тот факт, что подозреваемый читал об оружии и живо представил его себе или что он видел такой пистолет раньше в другой ситуации.
И наконец, тест на осведомленность виновного сталкивается с серьезными техническими сложностями. Место преступления должно оставаться практически или полностью нетронутым до приезда следователей. Если обстановка была изменена и информация, используемая для выработки тестов с выбором из множества альтернатив, неточна, виновные подозреваемые не продемонстрируют возбуждения, связанного с узнаванием, и могут показаться невиновными. И наоборот, если подробности просочились в прессу, невиновный человек, следящий за новостями, может продемонстрировать признаки узнавания и показаться виновным. Кроме того, следователи должны иметь доступ к достаточному количеству элементов информации о месте и характере преступления, чтобы сконструировать осмысленный тест с выбором из множества альтернатив. В силу всех этих причин тест на осведомленность виновного хотя и остается хитроумным следственным инструментом, но таким, который лучше всего работает в контролируемых рамках лаборатории.
Теперь перейдем ко второму, более популярному типу детекторов лжи, использующих данные об активности мозга: детектору лжи, основанному на идее, что системы мозга, активирующиеся, когда человек врет, отличаются от тех, которые активны, когда он говорит правду. Если бы исследователи, используя фМРТ, на самом деле нашли конкретные мозговые корреляты обмана, это открытие было бы святым Граалем для области детекции лжи. Господствующая теория определения лжи на основе фМРТ состоит в том, что некоторые конкретные области мозга работают интенсивнее, когда человек врет, — предположительно оттого, что мозгу сначала надо подавить правду, а затем состряпать фальшивую историю (23). В теории вычитание связанных с ложью сигналов фМРТ из тех, которые связаны с правдивыми высказываниями, должно выявить паттерн активации, характерный для обмана. Иными словами, в соответствии с этой моделью фМРТ выявляет конфликт между нечестностью и правдивостью.
Мозг - не беспристрастный видеомагнитофон, и он не является хранилищем статических воспоминаний.
В 2005 году психиатр Ф. Эндрю Козел опубликовал результаты одного из наиболее цитируемых экспериментов по детекции лжи с использованием фМРТ. Он и его коллеги пригласили добровольцев поучаствовать в разновидности так называемой фиктивной кражи. В ходе исследования специалисты препровождали испытуемых одного за дру- ( гим в комнату, где стоял письменный стол, и давали им указание взять один предмет из ящика стола — кольцо или часы — и запереть его в шкафчике по соседству. Перед сканированием испытуемые получали важное указание отрицать, что «украли» часы или кольцо, когда их об этом спросят. Это означает, что когда на экране компьютера, расположенного в томографе, зажигался вопрос исследователя: «Вы взяли часы?» или «Вы взяли кольцо?», испытуемые всегда нажимали на кнопку «нет» (24).