Нейропат
Шрифт:
Нора попросту действовала по сценарию, начертанному в ДНК, с благословения эпох, когда разбивались сердца и прогрессировала адаптация, бессознательно следуя старому, как мир, биологическому императиву. На самом деле у нее не было никаких причин подрывать его доверие, разбивать его сердце. Ровным счетом никаких.
Это был первый вывод, к которому пришел Томас.
Он весь день провалялся в кровати — листки стенограммы в беспорядке были раскиданы кругом, — прежде чем понял то, что и так знал.
Нора трахалась с Нейлом,
Томас не состоялся как муж. Как мужчина. А теперь не состоялся и как отец.
«Боже мой, Фрэнки...»
На этом реальность заканчивалась.
27 августа, 13.09
Когда в дверь позвонили, Томас подумал, что это пришла Сэм с новостями.
— Привет, Томми, — сказала Нора, улыбаясь из-под темных очков. На ней была черная юбка и серая блузка с жемчужным отливом, словно она оделась для похорон. — Я была рядом и подумала, что, может, мне повезет и Рипли захочет вернуться домой пораньше.
Томасу захотелось влепить ей пощечину. Она всегда любила разыгрывать сценки, но такая игривость после развода...
«Если дети захотят» в одностороннем порядке означало, что надо менять планы, приспосабливаясь к ее расписанию. «Привези их домой» значило привези их в настоящий дом. Это дерьмово смотрелось даже в лучшие времена. Но как могла она теперь?..
Томас свирепо взглянул на нее.
— Где она? — спросила Нора, внимательно оглядываясь. — Рипли!
— Она еще у Миа, — объяснил Томас — Хочешь, чтобы я ее привел?
Нора закусила губу.
— Нет, нет, ничего, все в порядке. Я заеду попозже...
Две слезы скатились из-под темных очков. У Томаса дыхание перехватило от чувства собственной вины и угрызений совести.
«Как всегда с ней трудно».
— Не глупи, — сказал он. — Будешь кататься туда-сюда. Я соберу ее вещи... Ах да... Что же ты не заходишь?
«Только умоляю — ни слова о нашем мальчике!»
Нора вытерла слезы, затем молча прошла в гостиную.
И снова Томас невольно поразился, какие они разные с Сэм. Нора была темноволосой и смуглой, тогда как Сэм вся словно светилась; Нора была по-матерински мягкой в тех случаях, когда Сэм все еще оставалась напряженной, как школьница. Томаса волновал не результат сравнения — обе были красивы, каждая по-своему, — главное был сам процесс.
От привычного, нормального не осталось и следа.
— Хочешь кофе?
Нора кивнула, снимая очки. Глаза у нее были красные, тушь размазалась.
— Помнишь, какой кофе я люблю? — спросила она.
— Два кусочка сахара, сахарский черный, — сказал Томас, изображая радость. — А ты помнишь, какой люблю я?
— Один сахар, скандинавский с молоком, — ответила Нора, улыбаясь или пытаясь улыбнуться.
У Томаса сжалось сердце. Это была одна из тех расхожих прибауток, с помощью которых муж и жена замазывают тончайшие трещинки в своей близости. Глупость всегда помогала наводить глянец.
Пока
«Пока порядок, — подумал Томас — Будем делать вид, что ничего не замечаем».
— Ой! — воскликнула Нора. — А где ее альбом? Помнишь, фотографии, которые мы подарили ей, когда Бар был щенком?
— В кабинете, наверное, — ответил Томас — Там, на полках... Думаешь, это хорошая мысль?
Нора уже была на полпути к гостиной.
— Не знаю, Томми. Я решила, что...
Конец фразы потонул в бульканье кофеварки. Немного позже он нашел ее в кабинете. Нора стояла перед постером с картой Земли: Британская Колумбия и Аляска сине-зеленым пятном выступали из-за ее плеча. Она смотрела в небольшой фотоальбом, будто изо всех сил старалась что-то там выискать. Быстро взглянув на Томаса, она закрыла альбом и почти благоговейно положила его на стол.
— Нора?
Она прислонилась к постеру и начала сползать на пол. Очки выскользнули у нее из руки.
— Я забыла, — сказала она, слабым движением указывая на альбом. — Забыла, ч-что там фотографии... фотографии...
Она расплакалась.
Томас сжал ее в объятиях, даже не заметив, когда успел пересечь кабинет. Нора вздрагивала и рыдала.
— О, Томми, — тяжело вздохнула она. — Пожалу-уйста, пожалу-уйста...
— Тсс... Нам остается только ждать, милая... Покажи, что ты сильная, хотя бы Рипли.
— Рипли, — вздохнула Нора. — Рипли... — повторила она, как если бы это была ее последняя мантра, последняя оставшаяся у нее молитва.
Она смахнула мокрую от слез челку, посмотрела на Томаса полными такой муки, такими ранимыми глазами. Она казалась такой искренней, такой брошенной и беззащитной. Такой настоящей.
Они поцеловались. Это был медленный, нежный и обнадеживающий поцелуй. У Норы был привкус мяты.
Тут же губы ее отчаянно впились в его губы. Ее руки блуждали по его спине. Она прижалась к нему. Он стиснул ее правую грудь, почувствовал ее дыхание у себя во рту.
Левой рукой он задрал ее юбку и просунул ладонь дальше, между бедер, коснувшись теплого мягкого хлопка. Теперь она совсем задыхалась. И не отпускала его, обхватив его член холодными руками.
Он разорвал ее трусики и прижался к этому влажному, горячему. Она перебросила ногу через его бедро, и внезапно, ошеломительно он вошел в нее.
«Нет», — шепнуло что-то у него внутри, но было слишком поздно.
Она вскрикнула, ее влажные губы проехались по его щеке. Он толчками входил все глубже и глубже.
— М-м-м, — стонала она, — м-м-м...
Она вцепилась в него руками и ногами, и он ощущал этот мягкий, умоляющий, жаждущий центр, средоточие всего. Ненасытный рот.
— Наверх, — выдохнула она.