Нейтрально-враждебный

Арьков Сергей

— Вот и расскажи! — потребовала собеседница.

— Ну, ладно, — согласился Стасик. — Даже не знаю, с чего начать.

— Начни начала, — посоветовала слушательница.

— Хорошо. Попробую.

И Стасик повел рассказ о своей невеселой жизни. Начал с краткого описания родного, неправильного мира. Наиболее болезненные для самолюбия моменты тактично опускал, кое-что намеренно приукрашивал. Делал он это без злого умысла, вовсе не с целью выставить себя в лучшем свете. Просто без основательной цензуры его биография выглядела столь жалко и убого, что хоть записывай ее на картонке, и иди с этим

транспарантом в подземный переход, просить милостыню. Одинокий, забитый подросток, единственная отдушина которого, это видеоигры и интернет — вот что Стасик мог бы сказать о себе, и это была бы исчерпывающая информация. Жизнь его была до того серая, до того скучная, до того бедная на хоть какие-то события, что о ней не то что рассказывать, ее даже жить было невыносимо. Но имелась у него заветная мечта, которая крошечным огоньком грела душу. Мечталось Стасику очутиться в правильном мире, в мире меча и магии, где все его глубоко сокрытые таланты дружно вылезут наружу, как прыщи по весне, а все сокровенные желания тотчас же исполнятся.

На этом моменте Стасик плавно перешел к своим приключениям уже в правильном мире. Собеседница внимала молча, ни разу не перебив его ни вопросом, ни репликой.

В правильном мире его жизнь пошла заметно веселее. Если родная реальность медленно убивала серостью и рутиной, то в новом мире на Стасика обрушились яркие обломы, феерические беды и потрясающие несчастья. Скучать было некогда. Не проходило и дня, чтобы он не проливал реки слез. Опять же, опуская самые постыдные моменты, Стасик вкратце поведал о своих злоключениях вплоть до того момента, как Гамал подобрал его на просторах нейтральной полосы и привел в эту крепость.

— Вот такая она, моя жизнь, — подытожил свой рассказ Стасик, изо всех сил сдерживая слезы. Рассказал о себе и тут же захотелось разрыдаться. А потом пойти и удавиться.

Он ждал от собеседницы слов сочувствия и утешения, но вместо этого воздух сотряс ее громкий крик, полный неподдельной зависти.

— Какая интересная у тебя жизнь! — воскликнула девушка. — Это просто невероятно! Ты такой счастливый. Как бы я хотела пережить хотя бы сотую долю того, что выпало тебе.

— Ты прикалываешься? — обиженно проворчал Стасик.

— Я многого не поняла из твоего рассказа, — продолжила собеседница, — но, тем не менее, это потрясающе. С тобой случилось столько всего интересного.

— Ты так говоришь только потому, что сидишь в темнице, и вообще не видела белого света, — заметил Стасик. — Тебе не с чем сравнивать.

— Где я сижу? — насторожилась девушка.

Голос ее прозвучал напряженно. Стасик подумал о том, что если он попытается просветить собеседницу касательно ее положения, магия двери может воспрепятствовать этому: или нашлет страх на узницу, заставив ту прервать беседу и уйти, или сделает что-нибудь жуткое с назойливым посетителем.

— Нигде. Забудь.

Он помолчал, а затем осторожно спросил:

— А ты не хочешь рассказать мне о себе?

— Да мне и рассказывать нечего, — с горьким вздохом призналась собеседница. — В сравнении с твоей яркой и насыщенной жизнью мое существование даже не стоит упоминания.

— Не скромничай, — подтолкнул ее Стасик. — Давай, расскажи. Как ты живешь? Как проходит твой день?

— Кто?

— Ну,

ладно. Как ты проводишь свободное время? У тебя есть хобби?

— Кто?

— Эх, как же объяснить? Чем ты увлекаешься?

— Увлекаюсь?

— Ну, да. Вот ты просыпаешься утром….

— Просыпаюсь?

Стасик запнулся.

— Ты что, вообще не спишь? — спросил он удивленно и немного испуганно.

— Точно не знаю. А это как?

Пришлось Стасику объяснять, что такое сон. Затем он растолковал, что такое еда. Затем еще множество очевидных любому человеку вещей, о которых его собеседница не имела ни малейшего представления.

— Поразительно, сколько всего ты знаешь! — восхитилась им девушка, и Стасику это очень понравилось. Прежде ни одна девушка не восхищалась им. Даже когда однажды он дал списать контрольную работу однокласснице, и та ограничилась сухим, походя брошенным — спасибо.

— Да нет, — скромно отрекся от лавров мудреца Стасик, — это просто ты знаешь мало. То есть, я не хотел тебя обидеть, не подумай.

— Я и не обиделась, — грустным голосом произнесла девушка. — Это правда. Я совсем ничего не знаю. У меня даже нет этого… Ты в прошлый раз о нем спрашивал.

— Имени?

— Да. А я поняла по твоему голосу, что оно есть вообще у всех, но только не у меня.

— Ну, имя ведь можно и придумать, — подсказал Стасик. — Это не так уж сложно.

В следующий миг стены подземелья содрогнулись от крика:

— Придумай! Придумай мне имя!

Собеседница просила с таким пылом, будто пыталась уговорить Стасика поделиться с ней каким-то невероятным сокровищем.

— Хорошо, я придумаю, — согласился он. — Так, дай-ка секунду подумать….

Он подумал, потом подумал еще. Дело на практике оказалось не столь уж и легким, как ожидалось. Стасик перебирал в уме известные ему женские имена, и ни одно из них не казалось ему подходящим. А еще он боялся, что выбранное имя не понравится его новой знакомой, но она из вежливости постесняется от него отказаться и будет страдать всю оставшуюся вечность…. В общем, как и во всех случаях, когда требовалось принять какое-то решение, у Стасика включился режим паникера.

В итоге он случайно вспомнил эпизод из своего многострадального прошлого. В шестом классе с ним приключилась беда — он по уши влюбился в девочку, что перевелась в их школу и угодила в его класс. Звали ее Светланой. Любовь была пылкой и мучительной — Стасик, страдая, украдкой поглядывал на объект обожания, и даже подумать боялся о том, чтобы подойти и заговорить с девушкой. А вот Колька, его вечный мучитель, не побоялся. Подошел, заговорил, и уже через пару дней активно лапал чужую возлюбленную на переменах.

Для Стасика эта влюбленность обернулась очередной пыткой. Но, вместе с тем, он запомнил и восхитительное томящее чувство, какое-то беспричинное возбуждение и странную болезненную жизнерадостность, так несвойственную ему в обычном состоянии. Пусть эта любовь и была односторонней, она все-таки была. И она оказалась одним из немногих светлых воспоминаний Стасика.

— А что если ты будешь зваться Светланой? — спросил он осторожно.

— Светланой? — осторожно повторила собеседница.

— Да. Сокращенно — Света. Тебе нравится?