Нейтральной полосы нет
Шрифт:
— Пятнадцать лет? — переспросил Громов, когда Вадим назвал предположительно причитавшуюся ему по УК статью. Он встал, засунув руки в карманы, медленным, каким-то напряженным шагом прошелся по комнате. Заглянул в зарешеченное окно, вниз во двор, место прогулки заключенных. Глухой стеной была отгорожена часть двора — место прогулки приговоренных к высшей мере… Почти все подавали на кассацию, на это уходило время, иным и смягчался приговор. Им тоже полагалась прогулка.
Раза два прошелся он от стены к окну, обратно. Вадиму вспомнилось, как сказала о Громове
— Пятнадцать? — Громов рассмеялся. В смехе его не было наигрыша, он от души смеялся. — Ну что вы? Я же интеллигентный человек. Пятнадцать лет — это тягостно. Я сбегу.
Бабаян внимательнейшим образом следил за ходом дела, и Вадим был ему за это благодарен. Очень уж он устал и опасался, что может чего-то не заметить, упустить.
Но пока Бабаян — он-то все-таки побывал в отпуске, и голова у него была посвежее — одобрял все действия Лобачева. Бабаян знал, разумеется, что Громов отказался разговаривать с ним («У меня есть мой следователь»), он тоже считал, что Громов «тянет».
— Он не только тянет, он еще зачем-то бережет Волкову, — сказал Бабаян, проглядев протокол последнего допроса. — Она показывает против него. Учитывая его власть над ней — а власть эта, бесспорно, имела место, — он мог бы требовать очной ставки, чтоб при личной встрече на нее лично воздействовать. Было бы логично, если б он хотя бы попытался это сделать. Бывали случаи, когда в подобных ситуациях с женщинами достигался успех. Мне кажется, Волкова поддается внушению.
— Об очных ставках он не заикается.
— Он тянет. Ну пусть тянет. А ты пока не торопи его, не дергай. Все передачи проверять жесточайшим образом. И еще. Сразу себе пометь! Чтоб потом не забыть. Когда закончишь дело, при передаче в суд не забудь, во-первых, приобщить копии протоколов его допросов из предыдущего уголовного дела как характеризующие личность обвиняемого. А во-вторых, — смотри не забудь! — отметь особо: преступник опасный, способный организовать преступную группу, склонен к побегу.
Ни Бабаян, ни Вадим не сомневались, что дело увенчается обвинительным заключением, будет передано в суд. И все-таки Бабаян, так же как и Вадим, ждал еще от этого дела. Громов, как бесхозный кот, угодивший в виварий на опыты, будет до последнего бороться за меньший срок. Но куда ушли икона и картина?
— Я все-таки рассчитываю на Иванова, — сказал Бабаян. — Считай хоть интуицией, хоть верхним чутьем собачьим, но, судя по тому, что говорят Утехин с Браславским, это четвертый. Фото его Завариной предъявляли?
— Фото не из важных. Корнеев предъявлял. Она сомневается. Уверенно сказать не может.
— Как только Иванова возьмут, немедленно проведите опознание. Когда они собираются брать?
— Да днями собираются, — сказал Вадим. — Завтра Браславский ко мне обещал зайти.
Поскольку работы с Ивановым оказалось много, да было еще решено примерить к нему два «глухих», нераскрытых дела по ограблению церквей, вопрос этот выделили, и им занимались отдельно Браславский
Бабаян оставался дежурить в управлении, был сегодня в форме, при полковничьих погонах, подтянутый, поджарый. С очками на сухом, строгом лице он чем-то напоминал Вадиму Грибоедова. У Бабаяна и жена — юрист, и сыновья учатся на юридическом. Будет своего рода юридическая династия.
А почему, собственно, своего рода? Почему не просто рабочая? Или юристы не рабочие люди?..
Между прочим, однажды, когда они вот так же остались после шести часов одни на опустевшем тихом первом этаже, Вадим высказал Владимиру Александровичу эти крамольные соображения.
— Не знаю, дорогой, не знаю, — серьезно ответил Бабаян. — Думаю все же, что профессия наша стоит в ряду, так сказать, интеллигентных. Меня, например, недавно один весьма могучего вида пьяный оттеснил от папиросного ларька со словами: «Посторонись, шляпа, гегемон идет!»
Вадим с удовольствием слушал выступления Бабаяна. Тот умел быстро ладить с любой аудиторией, включая студенческую, которая, как известно, не из самых доступных и легко покоряющихся.
В прошлом году Бабаян, Вадим и совсем молодой следователь Утехин ходили, именно ходили — через улицу Герцена перешли — на встречу со студентами юрфака. Все трое в разное время учились здесь. Отсюда Вадим протанцевал свой крестный путь до метро.
Но Бабаян-то учился здесь давно, интересно было убедиться, как сохраняются в людях рефлексы молодых лет. Владимир Александрович разговаривал на лестнице со стариком профессором, которому сам «сдавал». И стоял он перед стариком, как-то незаметно подтянувшись, и пепел с сигареты стряхивал не глядя, но точно в урну, стоявшую здесь всегда.
На этой встрече Бабаян рассказывал студентам о том, о чем каждый из них читал в учебниках, но можно поручиться, не совсем ясно себе представлял в конкретности.
— Так ведь, товарищи, — отозвался Бабаян на вопрос. — Не забывайте о простой вещи. Когда вы приступаете к следствию, начинаете первый допрос, над вами с первого же дня висит строжайший срок, в течение которого это следствие вы обязаны закончить. Вы должны спешить. Но того, кто сидит перед вами, не подгоняют никакие сроки. Он может вообще не захотеть с вами разговаривать. Он будет молчать, и вы ничем не можете заставить его отвечать на ваши вопросы.
— А как же? — завопил кто-то с последней скамейки.
Бабаян мягко поднял руку.
— А вот так же. Готовясь к допросу, соберите все, что можете, об этом именно человеке, ибо одинаковых людей нет, а следовательно, не может быть стандарта и в вашей работе. Вы должны убедить человека в том, что располагаете достаточно доказательными фактами и материалом для разговора с ним.
Он должен поверить — и это действительно так, — что вы вовсе не заинтересованы в том, чтобы он получил более, а не менее строгое наказание.
Человек должен поверить, что контакт со следователем необходим ему самому, коль он оказался перед вами в качестве подозреваемого, а потом и обвиняемого.