Незабываемая ночь
Шрифт:
Прислушиваюсь, спрятавшись за шкаф. Слышу: няня, кряхтя, поднимается с колен. Шаги ее зашаркали к моей двери. Стараюсь не дышать.
— Иринушка, спишь? — шепчет няня. Ну, конечно, я сплю!.. Шаги няни удаляются. Ушла к бабушке!.. Скорей!
И вот я в коридоре. Совсем темно. А вдруг кто-нибудь из прислуги еще не спит? Вдруг бабушке станет хуже и поднимется переполох!.. Открываю дверь в столовую. Никого! От уличных фонарей совсем светло. И бегом, на цыпочках, я мчусь через столовую и зал к Володе.
Я была так поглощена
Из дневника Владимира Тарабанова
24 октября. Поздно вечером.
Я почти не бываю дома. Мы готовимся… Подробно записывать некогда, — сейчас придет Ирина. Но главные события хочу записать. Это же — история. Это надо запомнить на всю жизнь!
Вчера назначены комиссары во все воинские части. Военно-революционный комитет объявил их неприкосновенными.
А сегодня уже начались столкновения. Керенский решил закрыть нашу газету «Рабочий путь», послал броневики к типографии, велел занять ее. Красногвардейцы отстояли типографию, не подпустили к ней; броневики уехали ни с чем. Сегодняшний номер газеты вышел! Вот он — лежит передо мной! Каждая строчка зовет к оружию. Свергнуть Временное правительство! Вся власть Советам!
…Что же не идет Иринка? Или няня еще не заснула?
Андрей забегал сегодня ко мне на минутку. Как Ирина вскрикнула и убежала, когда он заговорил об отце! Испугалась? Чего? Жду ее и волнуюсь… Точно перед экзаменом… Сумею ли рассказать ей так, чтобы поняла?
Андрей ругал меня, когда я рассказал ему все. Согласился со мной, что поговорить с сестрой необходимо, и разрешил мне остаться для этого на ночь дома. Весь десяток уже с вечера в «Тихой долине». Я должен быть там не позднее шести утра.
Андрей передал нам слова Ленина: «Нельзя ждать! Можно потерять все, если упустить момент! История не простит нам промедления. И — только вперед! Не отступать ни на шаг!»
Завтра будем ждать приказа о выступлении. В полной боевой готовности. Завтра! Завтра! Ух, хорошо!..
Эти дни не раз попадался на глаза Шаров. Кажется, он шпионит за мной и Андреем.
Ага, вот и Ирина!
Продолжение воспоминаний Ирины Дмитриевны
Я постучала чуть слышно. Володя сразу открыл дверь и впустил меня в комнату. Я в изнеможении упала в кресло.
— Вот и молодчина! — сказал Володя вполголоса и рассеянно потрепал меня по голове. — Слушай, Ирина… Как мне трудно говорить с тобой!.. А нужно.
— Почему трудно, Володя?
— Трудно потому, что ты — куколка,
— Я не понимаю, о чем ты, Володя, — прошептала я. — Я думала, ты мне расскажешь о нашем папе! Расскажешь?
— Расскажу, Иринка. Но сначала расскажу о себе. — Володя начал ходить по комнате. Потом остановился передо мной.
— Няня, по-видимому, подозревает правду, сестренка. Я большевик.
Я вскочила с кресла, глубоко возмущенная.
— Зачем ты шутишь сейчас, Володя! Как не стыдно — смеяться надо мной! — голос мой сорвался.
— Я не шучу, Ирина, — сказал Володя очень серьезно, — я большевик. Уже больше года, как я вступил в партию.
— Ты? Нет! Неправда! — крикнула я.
— Правда, Ирина. И я горжусь этим.
— Володя, зачем ты пугаешь меня? Ты! Ты, мой Володя, — бунтовщик?! Разбойник, грабитель?! Нет!
Володя усмехнулся.
— Так, по-твоему, большевики — разбойники, грабители?
— Все так говорят! Бабушка и доктор, и няня, и все знакомые! Все! Все!
— Все? — Володя сел в кресло, взял меня за руки и притянул к себе. — Да, все, кто тебя окружает, Ирина. Но это неправда. Народ этого не говорит.
— Народ? Какой народ?
— Какой народ? Солдаты, рабочие, крестьяне.
— Так они же все бунтовщики! — перебила я Володю. — Солдаты не хотят воевать, а ведь должны мы довести войну до победного конца! Рабочие не хотят работать, а крестьяне…
— Довольно, Иринка! — строго перебил меня Володя. — Ты же, как попугай, повторяешь то, что говорят взрослые. А у тебя своя голова есть? Или нет?
— Володя! — обиделась я.
Володя вскочил и взволнованно прошелся по комнате, ероша волосы.
— Черт знает! Какую я ошибку сделал, что так поздно за тебя взялся! Как успели искалечить тебя за эти годы!
— Чем же я искалеченная?
— Ты искалеченная, Ирина, — очень убежденно сказал Володя, продолжая взволнованно ходить по комнате. — И в этом виноват я. Но это случайное в тебе. Наносное. Дочь Дмитрия Тарабанова должна быть достойной своего отца!
Дрожа с головы до ног, я бросилась к Володе.
— Но кто же он? Кто? Говори!
Володя обнял меня за плечи и подвел к письменному столу. Выдвинул ящик, откуда-то из глубины достал фотографическую карточку и подал мне.
— Вот он, Ирина.
Руки мои тряслись, когда я схватила карточку.
— Володя!.. Это же ты!.. Нет… не ты…
Странно знакомое и чужое лицо. На меня смотрели строгие, требовательные и живые глаза, — такие похожие и такие не похожие на Володины. Над большим лбом вились темные волосы — совсем как у Володи. Только рот был не Володин. Володю я привыкла видеть почти всегда веселым, — у человека на карточке губы были плотно сжаты и в углах их лежали глубокие скорбные складки.