Незабываемые дни

Лыньков Михась

— Ну ладно, хлопцы, выздоравливайте и будем вместе восстанавливать наши стежки-дорожки.

И надо же было тут Майке сунуться со своим замечанием:

— Они, товарищ командир, правильно шли.

Василий Иванович оглянулся и, пряча улыбку, серьезно, даже слишком серьезно посмотрел на Майку:

— А я и не заметил, что наш уважаемый радист тоже здесь. Куда, думаю, он делся? И третьи сутки голоса не подаст. А он, оказывается, вознамерился с одним пистолетом полицейские отряды рассеивать!

— Дядечка! — взмолилась Майка.

— Слышу, слышу,

племянница. Жаль только, что нет у меня специальной землянки под гауптвахту, чтобы приютить мою дорогую племянницу этак суток на десять.

— За что, дядечка? — густо покраснев, тихо спросила Майка.

— А хоть бы вот за что: станет ли человек, если он в здравом уме, нападать с пистолетом на полицейский отряд? Станет ли он стрелять, чтобы выдать и себя с головой, да и других подвести под удар? И, наконец, правильно ли поступил наш радист, самовольно отлучившись из штаба?

— Дядечка… Товарищ командир! — голос у Майки дрожал, срывался, а ее веснушки словно загорелись, так побелело ее лицо. — Я не могла иначе. Я не могла… не стрелять! Не могла!

Она стояла бледная, возбужденная, даже глаза, кажется, посинели, да слегка дрожали стиснутые кулаки. Василий Иванович посмотрел на нее, и лицо его посветлело, прояснилось. И когда он начал говорить, в голосе исчезли жестковатые нотки, которые звучали в его предыдущих словах:

— Я знаю, Майка, что ты иначе не могла поступить. И каждый из нас иначе не поступил бы, если б увидел, что может погибнуть наш человек. Но лезть на рожон не следует. Атака в лоб с малыми силами всегда равносильна поражению. Тут нужны и военная хитрость, и выдержка, и точный расчет, и смелость, конечно. Нужен и разумный риск. Ты ведь помнишь, Майка, как наш Копуша и лейтенант Комаров немецкие танки жгли? Не так уж много было у Копуши людей, а им удалось не только нанести ущерб врагу, но вогнать его в такую панику, что целая гитлеровская дивизия удирала от небольшой группы наших людей. И еще как удирала!.. Однако я заговорился с вами, да и больным мы здесь мешаем.

Василий Иванович, Надя и Майка вышли из землянки. Майка уже успокоилась. Вся ее обида на Василия Ивановича, который вогнал ее в такой стыд перед этими двумя хлопцами, прошла, растаяла.

Шедший впереди с Надей Василий Иванович вдруг спросил Майку:

— Говорят, ты одного полицая насмерть уложила?

— Я, дядечка, жалею, что не всех трех. Очень уж волновалась я тогда!

— Когда же ты наловчилась так метко стрелять?

— Да еще в комсомольском стрелковом кружке. Я ведь ворошиловский стрелок.

— О-о! А я и не знал, что у меня такая боевая племянница. А теперь отправляйся к своему приемнику и приведи его в порядок, хлопцы привезли новые батареи, снова можно будет слушать.

Когда Майка вышла, Василий Иванович пригласил в свою землянку Надю. Он подробно расспрашивал ее обо всем, чего она еще не успела рассказать, о людях Мирона Ивановича, о городке, о Минске. Про депо не спрашивал, знал от Александра Демьяновича про сугубо личное отношение Нади к этому вопросу. Под конец

спросил ее и про сестру Галю.

— Вот что я тебе скажу, Надя. Ты сама понимаешь, что не обязательно рассказывать ей обо всем, что ты увидела и узнала. Мы с тобой люди взрослые и знаем, что можно и чего нельзя. Одно скажу тебе — пусть она не уклоняется от своей службы. И еще надо ей сказать, чтобы она не слушала, не поддавалась уговорам разных людей, подбивающих ее на необычайные дела. Ну, скажем, могут найтись неплохие хлопцы в городе, которые станут ее толкать на какую-нибудь мелкую диверсию в немецкой столовой или клубе. Пусть не слушает их… Она нам нужна для важных дел. Если ее захотят перевести на другую работу хотя бы и к самому Кубе, пускай идет. А когда она нам понадобится, мы свяжемся с нею через тебя, а может, выберем другого человека для связи.

Василий Иванович дал Наде еще несколько поручений по городу и для отряда батьки Мирона.

— Если собираешься в обратный путь, можешь завтра поехать с нами. Подвезем.

— А вы куда думаете ехать, Василий Иванович? — машинально спросила Надя и сразу очень смутилась, сообразив, что вопрос ее неуместен.

Василий Иванович увидел ее замешательство.

— На небольшую прогулку собираемся! — И такая теплая улыбка появилась на его лице, что Надя сразу успокоилась и благодарно рассталась с Василием Ивановичем.

17

Байсак был мрачен как ночь. Он сидел с низко склоненной головой, подперев щеку ладонью. Пальцы правой руки нервно теребили бахрому скатерти. Вот они скользнули выше и попали с самогонную лужицу, капли брызнули в лицо. Байсак уставился мутным взором в порожний стакан, в грязноватую бутылку.

Схватил стакан и с такой силой швырнул его на пол, что со звоном разлетелись во все стороны осколки, а вечно сонный гармонист проснулся и еде не свалился с давки, на которой дремал. Протер глаза, приподнялся:

— Может, сербияночку прикажете?

— Хватит! Довольно! К дьяволу всех! — Он так ударил ногой по табуретке, что та едва не влипла в печь. Гармонист со страху попятился от стола подальше. Сомик едко сказал ему:

— Съел?

На него прикрикнул Сыч:

— Когда разговаривает начальство, молчать!

— Так я тебе и стану молчать, нашелся мне начальник!

— Молчать, говорю! — вскипел Сыч.

— Хватит, хватит, разошлись вояки! — обвел их мутным взглядом Байсак. — В начальников любите играть, негодяи. Думать надо, как нам быть дальше!

— О чем тут особенно думать, товарищ командир? Вопрос совершенно ясен: надо нам как-нибудь примкнуть к партизанскому соединению, ну… и подчиняться… всем приказам.

— Подчиняться, говоришь? Разумно сказано. А что ты пел раньше, почтенный мой комиссар? Отвечай мне, что ты советовал неделю тому назад, месяц тому назад? Отвечай, или я тебе прочищу мозги! — Пьяный, растрепанный Байсак сюпой надвигался на Сыча.

— Да что вы, что вы, товарищ командир? Я только заботился о вашей чести, о вашем авторитете…