Незабываемый вальс
Шрифт:
— Нетрудно догадаться, как опасна такая позиция.
— Еще как опасна! Отто рассказывал мне, что был у короля Пруссии Вильгельма, который обращался к нему за советом по медицинской части. Его Величество не желает войны, это вне всякого сомнения. Он уверял Отто, что меньше всего на свете хочет воевать.
— Но вы все же боитесь, что французы развяжут войну? — допытывался граф.
— Отто говорит — а он, поверьте человек проницательный и неплохо во всем разбирается, — что, с одной стороны, герцог де
Леди Дансфорд резко выдохнула и сказала с гневом:
— Почему они так безрассудны? Страшно подумать, сколько молодых людей так глупо погибнет из-за упрямства и амбиций людей, стоящих у власти.
Граф догадался, что она намекает на герцога де Граммона. Она между тем продолжала:
— Отто уверен: граф Бисмарк решил, что война с Францией только укрепит германскую федерацию.
— А что же французская сторона?
Леди Дансфорд оглянулась по сторонам, будто боялась, что кто-то может подслушать разговор, и сказала:
— Герцог не понимает, что французская армия больше бахвалится и размахивает знаменами, но она совсем незнакома с современными приемами ведения войны.
— Вы точно знаете все это?
— Я не раз слышала разговоры на эту тему за обедом у герцога. А Отто пересказал мне свою беседу с министром обороны. Он ознакомился с состоянием армий обеих сторон.
Она немного подумала и добавила:
— Я знаю, я даже более чем уверена, что эта война станет великой трагедией, великой и, к сожалению, неизбежной. Никто уже не в силах спасти Францию от этой войны.
Граф неожиданно понял, что именно эту информацию и хотел получить от него премьер-министр Дизраэли. Никто лучше этой женщины не мог знать всю правду о положении страны. Она изо дня в день слушала за ужином споры политиков, а они открыто говорили при ней обо всем, ведь любовница герцога не имеет большого веса в обществе политиков.
— Я благодарен вам за все, что вы мне сейчас рассказали, миледи, — сказал граф.
— Если бы только англичане не дали французам потерять все то, что те с таким трудом приобрели в Севастополе и Сопернио, они бы сослужили Европе великую службу, — рассуждала леди Дансфорд. — Но, по-моему, императора не под силу вразумить никому, кроме самой императрицы, а она лишь уговаривает его принять командование армией.
— Но, насколько я знаю, император болен.
— Да, — подтвердила леди Дансфорд. — Очень болен. И Отто утверждает, что стояние постоянно ухудшается.
Граф уже ель; пал от виконта, что у императора камни в мочевом пузыре и он ездит верхом с большим трудом, если вообще в состоянии взобраться в седло. Нелепо даже предполагать, что он, пораженный таким недугом, сможет управлять французскими войсками. Но императрица и не посмотрит на эти
Леди Дансфорд встала.
— А сейчас, милорд, — сказала она, — я собираюсь написать письмо графине де Колонне, моей подруге в Риме. Осмелюсь просить вас еще немного принять участие в судьбе моей дочери и помочь Батисте добраться до нее.
Она подошла к письменному столу и выразительно взглянула на графа своими глубокими голубыми глазами, молчаливо умоляя его самого отвезти туда Батисту.
Граф ничего не ответил, все еще находясь под впечатлением сказанного матерью Батисты.
Леди Дансфорд села за стол и сказала:
— Я уже написала завещание, милорд. Я сделала его еще три недели назад, когда Отто открыл мне глаза на мое состояние. Должно быть, вы не знаете этого, но в Англии у меня осталась приличная сумма денег. Моими деньгами распоряжается муж и будет вправе распоряжаться ими вплоть до моей смерти.
— Вы завещали их Батисте? — догадался граф.
— Конечно, — ответила леди Дансфорд. — Она сама владеет большим состоянием. Однако она не может получить деньги, пока не умрет ее отец или она не выйдет замуж.
Леди Дансфорд вынула из ящика стола солидного вида конверт, положила его рядом и продолжала писать письмо.
Граф стоял и ждал, когда она закончит, повернувшись спиной к камину.
Он подумал, что представлял себе мать Батисты совсем иной. Ему, однако, следовало ожидать, что она окажется доброй, мягкой и милой не в пример своему жестокому, безумному и злому мужу. Граф понял, что Батисте и впрямь нельзя оставаться с матерью.
А леди Дансфорд, словно почувствовав, что он думает о ее дочери, повернулась к нему и с тревогой спросила:
— А что вы скажете Батисте?
— Я как раз думал об этом.
— Я не хочу, чтобы вы обманывали ее. Не говорите ей, что я уже умерла. Это очень расстроит ее.
— Что же мне сказать ей? — спросил граф.
— Скажите, что я в Африке, я ведь действительно скоро поеду туда. Скажите, что по возвращении я буду рада видеть ее.
В ее голосе слышалась безысходная тоска.
— Это правда. Пока я жива, я постараюсь во что бы то ни стало увидеть мою Батисту. Только я ни в коем случае не хочу навредить ей.
— Она очень любит вас, — сказал граф.
— А я люблю ее, — отозвалась леди Дансфорд. — И я никогда не прощу себе, что она так страдала из-за меня.
— Не стоит больше говорить об этом, — сказал граф мягко, искренне сочувствуя этой женщине. — Все уже позади. И если, конечно, отец не найдет ее, она может спокойно наслаждаться жизнью. И поверьте мне, сейчас Батиста чувствует себя хорошо.
— Ей посчастливилось встретить вас, — мягко улыбнулась ему леди Дансфорд.