Незафиксированность
Шрифт:
– Его физически нет.
– Физически нет? А журнал посещений?
Кирилл показал ему журнал. Хотя последствия ещё не наступили, Кирилл чувствовал какую-то невнятную вину. Как если бы вина была в нём заложена заранее и Колпаком, и Великановым, и всем коллективом. Вина за то, что он не такой, каким его должны были сделать эти люди в отделе. Как будто каждый из них имел право схватится за рукоятку лезвия и нанести удар.
Проверяющий сфотографировал на телефон серверные стойки и доски на полу. Кирилл надеялся отделаться малой
– Ничего постороннего в серверной не должно находится, – сказал мужчина. – Пойдёмте обратно.
В отделе их встретил Колпак с улыбкой – настолько лицемерной, что Кирилла передёрнуло.
– У нас всё плохо? – улыбался Колпак. В его интонации не было ни капли беспокойства.
– Не знаю, – ответил проверяющий. Он посмотрел на экран ноутбука, и вся его бесстрастность слетела к чёртовой матери. Он вылупился на увиденное и проговорил с неистовым возмущением:
– Почему у вас на ведомственном ноутбуке установлена иностранная операционная система?
Никто не решился ему ответить.
– Вы под суд хотите?
У Кирилла разболелось сердце. Он ни о чём не думал, он просто стоял. Проверяющий пододвинул к себе стул:
– Дайте я сяду.
И в ту же секунду как он взялся за телефон, чтобы сделать снимок, оглушительно запищали бесперебойники, экраны ноутбуков вспыхнули белым светом, что-то громко щёлкнуло и электричество погасло – полностью. В темноте раздался голос Колпака:
– Кирилл, посмотри что там в щитке. Опять, наверно, предохранитель выбило.
Интерлюдия № 2
Встреча с Евгенией обошлась Кириллу в пять тысяч рублей. Молодая милая девушка, излишне на взгляд Кирилла деловитая для такой сферы, встретила его в нижнем белье. Рассматривая гостя, наблюдая за ним, она курила айкос. В её квартире пахло благовониями. Где-то под кроватью царапал коготками котёнок. Перед началом Евгения сказала:
– Трусы на тумбочку клади, не оставляй на полу, а то котёнок утащит. Один уже без трусов ушёл.
Она поманила котёнка и ласково прижала к себе, потом отпустила в коридор.
– Беги отсюда, тут восемнадцать плюс.
Кириллу девушка не очень понравилась, она была слишком худой, на фото этого не было заметно.
– Я так в первый раз, – сказал он.
На её лице отразился страх.
– В смысле за деньги.
– А, – девушка расслабилась. – А почему решил?
– Среда заела.
– Ты военный? Обычно военных среда заедает.
– Не совсем. Я в полиции работаю, но я не полицейский.
– Мне интересна мужская психология, поэтому и спрашиваю.
Во время разговора она смотрела в телефон, набирая сообщение. Кирилл коснулся её лифчика.
– Можешь снять.
Девушка разделась, опять взяла телефон и надиктовала:
– Ты определись,
– Деловая, – сказал Кирилл.
– Бабки сами себя не заработают.
– Долго у тебя эта профессия?
– Почти год. Как я в Крым переехала. Он уже стал для меня родным.
Евгения отложила телефон подальше и легла рядом с Кириллом.
– Ну, как ты хочешь?
У них случился волшебный акт. Столь полного чувственного наслаждения Кирилл не испытывал очень давно. Ответственность, что висела на нём, множество обязанностей, проблемы, засевшие глубоко в душе метания – всё сгорело в тот момент, когда он и Евгения полностью раскрылись друг другу.
Кирилл не хотел ничего вспоминать. Он раскинулся на кровати довольный и изнеженный. Девушка ушла в ванную, и он позвал к себе котёнка:
– Кис, кис, кис.
Ненароком он увидел своё отражение в зеркале. Ему померещилось, будто глаза его приобрели тёмно-красный цвет – цвет обложки заграничного паспорта. Добавить тут было нечего, кроме слов, которые прозвучали несколько минут назад: это. моя. работа.
Последствия
Кирилл вышел из здания ФСБ. На него только что составили административный протокол. Ему обещали, что протокол этот нигде не всплывёт. Там вошли в положение.
Кирилл направился в парк, где вздремнул на лавочке. Он проснулся таким же уставшим, каким и был. Он подумал, что тот, кто верит в организацию, неизбежно и себя видит не иначе как внутри организации – на той или иной ступени иерархии, на той или иной должности. Так внутри обесчеловеченной машины рождается душа – и уже невозможно уйти от стремления утвердить себя в рамках организации.
В тот же день он написал заявление на увольнение. Отработал он до конца месяца (благо оставалось чуть больше недели), и в последний вечер, в 18.05, вышел на улицу, зная, что теперь он свободен. Он ничего не видел в своём будущем. Он смотрел в пустое небо, и ужас охватывал его.
Hello Kitty!
Девочки сидели за уличным столиком кафе. Они щебетали как пташки. Лиза говорила:
– Мне это далось тяжело, но ты сама понимаешь – стерпится-слюбится.
Оля отвечала:
– Дура.
На столике стояли два высоких стакана с чаем – сладкий цитрусовый чай для Лизы и обычный чёрный, крепко заваренный и без сахара для Ольги. Там же красовались и две тарелочки с десертами: на одной облитые густой сгущёнкой тёплые сырники, на другой – нетронутый кусочек торта «Наполеон».
Был разгар дня, солнце находилось в зените. Улицы утопали в сложном запахе весеннего города – в нём улавливались цветение каштанов и прохлада сухого фонтана, мягкое дыхание выпечки и сладость майской клубники. Рядом с фонтаном дурачились мокрые с ног до головы ребятишки.