Незаметные
Шрифт:
– Заткнулся бы ты.
Я пошел в кухню, вытащил из холодильника банку пива, открыл и выпил. У меня горело лицо, и его приятно обдувала прохлада из холодильника.
В кухню вошел Стив.
– А можно и мне?
Я вытащил банку и протянул ему.
Он минуту постоял, вертя ее в руках.
– Слушай, – сказал он, помолчав. – Я знаю, что ты об этом думаешь, но мог бы ты пересмотреть свою точку зрения?
Я выглянул из-за дверцы холодильника.
– На что?
– На изнасилования. – Он протянул руку, предупреждая мой ответ. – Я знаю, что ты хочешь сказать, но ты посмотри на это с нашей стороны. Уже много времени
Я вздохнул. Совсем не хотелось мне сейчас в это лезть снова.
– Я не против секса. Я против изнасилований.
– Ладно, тебе же не обязательно в этом участвовать. Ты даже знать не будешь, когда мы это будем делать. Если хочешь, мы от тебя будем скрываться. Только не... не заставляй нас вести себя точно так, как ты. – Он снова помолчал. – Некоторые женщины любят насилие. Какая-нибудь жирная корова, которая знает, что иного секса у нее не будет. Она нам еще спасибо скажет. Ей понравится.
– Тогда спроси ее, хочет ли она. Если она согласна, то нет проблем.
– Но она же не будет согласна. Остальной мир... они не так раскованны, как мы. Они не могут чувствовать то, что мы, они должны говорить то, что от них ждут. Вот эта жирная корова – она наверняка фантазирует, как ее зажмет группа молодых здоровых жеребцов вроде нас.
Он улыбнулся, пытаясь сделать свою улыбку победительной, но вышла она болезненной и жалкой.
Я посмотрел на Стива, и мне его стало жаль. Он говорил всерьез и сам верил в свои доводы. Для него серьезная теория Филиппа о нашем существовании и назначении была не более чем оправданием его ничтожных действий и мелких желаний. Очень ограничен был его ум, его мир и его кругозор.
«Может быть, вообще нет никакого предназначения», – подумал я. Может, нет причины у всего этого. И остальные правы, что мы должны делать все что хотим, просто потому, что мы это можем. Может быть, нам и не полагается тормозов, искусственно наложенных ограничений.
Стив все еще крутил пивную банку, нервно ожидая моего ответа. Он и в самом деле верил, что живет без секса потому, что я против изнасилований. Я посмотрел на него. Да, между нами были различия. Большие различия. Оба мы были Незаметные, и во многом – почти во всем – одинаковы, но в наших системах ценностей, в наших убеждениях много было определенно разного.
С другой стороны, вот я: убийца, вор, террорист. Кто я такой, чтобы наводить мораль? Кто я такой, чтобы говорить своим собратьям: делай то, не делай того? Я захлопнул дверцу холодильника.
– Вперед, – сказал я Стиву. – Насилуй хоть всю улицу.
Он посмотрел на меня с удивлением:
– Правда? Ты не шутишь?
– Трахай кого хочешь. Это не мое собачье дело.
Он расплылся в улыбке и хлопнул меня по плечу.
– Ты герой и настоящий мужчина!
Я вяло улыбнулся:
– Знаю.
Мы вернулись в гостиную.
На следующее утро мы проснулись, позавтракали на скорую руку, поехали побродить по торговым рядам и попали на утренний сеанс дерьмового научно-фантастического фильма. Когда он кончился, мы вышли на солнечный свет. Филипп заморгал, вытащил
– Поехали ко мне.
Мы вдруг затихли.
К нему домой.
К Филиппу.
Я видел, что другие поражены не меньше меня. За последние месяцы мы постепенно привыкли гостить друг у друга. У каждого, кроме Филиппа. Конечно, для этого были причины. Хорошие причины. Логичные. Но у меня всегда было чувство, что Филипп подстраивалтак, чтобы к нему заезжать оказывалось неудобным, что он, по какой-то странной причине, не хочет, чтобы мы видели, где он живет. Подозреваю, что это чувство было у всех.
Филипп лукаво покосился на меня:
– Если не хочешь, можем поехать к тебе.
– Нет-нет, – торопливо возразил я. – К тебе – это отлично.
Он хихикнул, явно радуясь моему остолбенелому удивлению.
– Я так и думал.
И мы поехали к нему.
Не знаю, чего я ожидал, но это был не одинокий дом при дороге. Дом стоял в Анахейме, в типично среднем районе, окруженный рядами других домов точно такого же вида. Филипп заехал на подъездную дорожку, припарковался, и я встал за ним. Остальные поставили машины на улице.
Я был... ну, разочарован. После всех этих ожиданий, этой таинственности, я ожидал чего-то другого. Чего-то большего. Чего-то лучшего. Чего-то, что действительно стоило бы тайны.
А может, именно поэтому он и таился.
Не дожидаясь нас, Филипп вышел из машины, прошел к двери, открыл ее и вошел. Я поспешил за ним.
Интерьер дома был столь же разочаровывающим. И даже более, если это возможно. В большой тусклой гостиной было удручающе мало мебели. Были часы и лампа на простом фанерном столе, неопределенного вида диван, длинный неотделанный кофейный столик и телевизор в деревянном ящике. Точка. На стене висела одна картина – из тех, что продаются прямо с рамами: мальчик идет по сельской дорожке с удочкой на плече, а рядом с ним бежит собака. Других украшений в комнате не было. Все это было чем-то неприятно похоже на что-то из старого дома моих бабушки с дедушкой.
Я ничего не сказал и попытался не выразить эти чувства на своем лице, но внутри у меня была странная пустота. И неприятное, незваное, мелкое чувство превосходства. Я-то думал, что вкус Филиппа будет... отличаться. Будет смелее, новее, моложе. Экстравагантнее, ярче. Что-то в этом роде. Я не ожидал увидеть дом старой леди с мебелью в стиле Джуна Кливера и с его оглупляющей ординарностью.
– Сейчас вернусь, – сказал Филипп и вышел в холл.
Я кивнул. Остальные террористы вошли за мной. И ничего не сказали. Только Бастер разливался, как ему здесь нравится. Я видел, как Джеймс закатил глаза к небу.
Вернулся Филипп.
– Будьте как дома, ребята. В холодильнике есть чего поесть и выпить. А мне только надо кое-что сделать.
Он снова исчез в холле, а Джуниор, Томми и Пит пошли на кухню. Джон включил телевизор, нашел дневное ток-шоу. Я сел на диван.
Рядом со мной на полу, наполовину задвинутая под стол, лежала пачка исписанных листов из блокнота. Верхний лист был похож на черновик отчета или доклада. Я нагнулся, поднял лист и прочел, что осталось после зачеркиваний и вставок: «Мы – благословенные. Нам показали, что мы – ненужные, использованные, выброшенные. Мы освобождены для других, более великих дел».