Незамужняя жена

Соломон Нина

Присутствующие вновь заняли свои места и дружно, с облегчением вздохнули:

— Слава богу, с тобой все в порядке.

Когда Лэз пропал во второй раз, она позвонила одному Кейну.

— Не волнуйся, я его разыщу, — ответил он. — Думаю, я знаю, где он может быть.

Четыре часа спустя Кейн с Лэзом вошли в дом. Оказывается, Лэз сел в машину и просто поехал куда глаза глядят, пока не добрался до обиталища Кейна на озере. Кейн нашел его сидящим на переднем крыльце дома. Грейс помогла Лэзу снять ботинки и уложила в постель, наблюдая за ним, пока он не уснул.

— В следующий раз никого не зови, Грейси, — сказал он, наконец

проснувшись, двое суток спустя. — Никто не понимает меня лучше, чем ты. Даже Кейн. Я всегда буду возвращаться. Обещаю. Поверь мне.

В третий раз он отсутствовал намного дольше — Грейс не могла точно припомнить насколько. Она поклялась никому ничего не рассказывать, каждый вечер ожидая, что Лэз вернется в квартиру, в которой он определенно решил больше не жить.

Последующие несколько отлучек Лэза вспоминались еще более смутно, поскольку со временем Грейс стала придавать им все меньше и меньше значения. Она знала, что любые попытки расспросить его ничего не дадут. Он просто не станет ей отвечать. И хотя Грейс честно пыталась найти лазейку в баррикадах, которыми окружил себя Лэз, ему удавалось ускользнуть от нее за спиной.

Брачные обеты всегда казались Грейс недостаточными. И даже если бы наравне с обетами любви, уважения и заботы Лэз принес ей обет физического присутствия, это все равно не удержало бы его дома.

Исчезновения Лэза не были обычными «мужними загулами». Он не торчал за бутылкой с друзьями, тяжело навалившись на стойку прокуренного бара, не засиживался за покером, не играл с дружками в боулинг и даже не шлялся по стрип-клубам. С такими загулами было бы проще смириться. Дружки — дружками, что уж тут. Но Лэз не ходил «налево». Он попросту исчезал.

В конце концов Грейс приноровилась к ритму его уходов и возвращений, к приливам и отливам в его поведении. Она стала готовиться к каждому исчезновению, удерживая свою осажденную крепость с силой, равной силе его отступничества, так, чтобы к тому времени, когда Лэз даст ей окончательный расчет, не оказаться застигнутой врасплох.

Положив фотографию обратно в ящик, она закрыла кладовку. Из-за слоя пыли и отпечатков пальцев на пластмассе, скрывавших изображение, Лэз и вправду казался почти невидимым.

3

Идеальная пара

По вторникам у Марисоль был выходной, поэтому Грейс вполне могла позволить себе расслабиться и не метаться по дому в попытках создать видимость двух жизней. Действительно, необходимость держать себя под контролем становилась все важнее, так как Грейс часто упускала из поля зрения слишком многое, что само по себе могло дать пищу для подозрений.

Вначале, когда они с Лэзом еще только поженились, Грейс потребовалось время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что кто-то чужой будет прибираться в доме. В ее семье всегда мыл посуду и пылесосил отец. Лэз, сам бывший не из тех мужей, что рьяно берутся за работу по дому, считал, что Грейс слишком неорганизованна. Беспорядок же действовал ему на нервы. Возвратившись из отпуска, Грейс обычно несколько недель не разбирала свой чемодан, пока у нее не кончалось чистое белье. Для нее было подвигом разложить одежду по полкам, а уж тем более развесить на вешалки.

Лэз был из тех людей, которым нравится, когда продукты в холодильных камерах разложены по ранжиру, а галстуки висят на крючках в соответствии с цветами солнечного спектра.

Как только он понял, что Грейс никогда не примет его организованного подхода, он предложил нанять кого-нибудь на полный день. Поначалу, с появлением Марисоль Грейс почувствовала себя уверенней и выработала привычку подметать пол, стирать пыль и мыть посуду до прихода служанки. Но постепенно она стала полагаться на этот навязанный извне порядок, пока не почувствовала, что не может иначе.

Во вторник утром, подкрашивая губы, она заметила, что в тюбике осталось совсем мало ее любимой помады — самое большее на день, — и решила, что пора пополнить запасы косметики. Она пользовалась помадой одного и того же цвета уже многие годы: и тогда, когда Лэз впервые поцеловал ее, и тогда, когда он сделал ей предложение, и тогда, когда они поженились. Обычно она покупала косметику в наборах, чтобы избежать испытующих взглядов косметологов в универмагах; она чувствовала, что они смотрят на нее так, словно она, несведущая бедняжка, даже представления не имеет о том, как применять крем под пудру, пользоваться карандашом для глаз или самостоятельно наложить маску.

Когда Грейс поступила в колледж, ее мать устроилась работать на неполный день в отдел «Эсти Лаудер» в «Бонвите», чтобы заполнить пустоту в своей жизни или, как она это называла, «свое опустевшее гнездо», хотя Грейс жила дома и каждый день ездила по сезонному билету в Бернард. Известная любительница сюрпризов, мать взяла обыкновение неожиданно появляться в комнате Грейс с губками и тампонами, каждый раз вызывая у дочери ассоциацию с хищной птицей, стремительно пикирующей с добычей в виде десятифунтовой косметички. Все дело в том, учила она, чтобы знать, что и как применяется, и иметь под рукой необходимые материалы; искусство придавать себе иной облик нуждается в практике. Мать не столько учила Грейс замечать недостатки своей внешности, сколько совершенствовала технику нанесения макияжа.

Середина ноября была почти что пиком торгового сезона. Едва Грейс вступила в суматошный мир «Блумингдейла», где ее мать некогда заложила основу своих самых нерушимых мифов, как словно вновь перенеслась в детство, со всеми его видами и оттенками неуверенности. Она редко заходила в универмаги, всегда чувствуя, что теряется в шарканье тысяч ног без предводительства закаленного в боях покупателя, каким была ее мать, уверенно штурмовавшая торговые ряды. Первый этаж с его блестящим, выложенным черной и белой плиткой полом был священным полем боя для Полетт — местом, где она преображалась, где в нее вселялась надежда на возможность искупить прежние промахи в каждом последующем отделе. Сразу же за вращающимися дверями, где благоухания, источаемые покупателями и продавцами, спорили за обладание воздушным пространством, все становилось возможным. И на любой спрос всегда находилось соответствующее предложение.

Пока Грейс стояла перед блистающим белизной прилавком оздоровительного отдела, слушая, как косметолог — с накрашенными шоколадной помадой губами, в белом халате — объясняет, что у них больше нет в продаже нужного Грейс оттенка, в уме ее рисовалась гнетуще-мрачная картина, что на свете не существует ни идеальных мужей, ни идеальной помады, разве что в памяти — вроде той помады «бон-бель», которую они с Хлоей заказывали по почте в седьмом классе. Идеальная помада на любой момент — это как та Гераклитова река, в которую нельзя вступить дважды.