Незапертая Дверь
Шрифт:
Под вечер позвонил Женька и позвал покататься на его престарелом ИЖе. Словно бес меня дернул согласиться! В каком-то безрассудном отчаянии хотела бросить вызов и найти утешение, ворвавшись в поток воздуха.
Ворвалась и нарвалась.
Около восьми вечера Женька заехал за мной, вызвав недовольство соседей, пристальное внимание сидевших поблизости девиц и пересуды зашептавшихся старух. Впрочем, меня не особо волновало их шушуканье и косые взгляды. Едва я устроилась сзади, Женька лихо рванул с места, устремившись по узкой аллее к полупустой дороге.
Никогда не понимала, как пацаны справляются с этим рычащими
Через два квартала к нам присоединился незнакомец. С давних пор, при виде парня в черном блестящем мотошлеме, меня бросало в трепет. Но со дня, как стала кататься с Женькой и Лешкой, это чувство ушло. Они игнорировали положенную экипировку, предпочитая щекотать нервы опасением нарваться на ГАИ. И вот спустя столько времени, меня вновь охватило это будоражащее ощущение: смесь страха, эстетического удовольствия и безотчетного влечения. Этот некто поравнялся с нами и глянул в мою сторону. Скрытый под пластиком взгляд впился в меня до боли, и я вцепилась в бока Женьки, похолодев до кончиков пальцев.
— Ты чего? — оглянувшись, озадаченно спросил Женька.
— Я хочу сесть спереди!
Женьку явно удивил мой неожиданный порыв, так как обычно я боялась сидеть у руля, полагая, что мешаю водителю. В тот момент мне было все по фигу. Когда Женька пристроился на обочине, я поспешно перебралась вперед, и мироощущение враз изменилось. Раскинув руки, я рассекала хлещущий меня ветер, и мне казалось, что я господствую над стихиями. Я снова проваливалась в ТОТ мир, балансируя между сном и явью, и эта грань была такая тонкая и острая!
Грань между мной и мной. Одна я летела на мотоцикле, вторая — подпрыгивала на огромном коне, всем телом ощущая сидевшего сзади паладина. Я поймала свое отражение в «забрале» «черного рыцаря» и даже не ужаснулась восторженной улыбки, вьющимся волосам и хризолитовому блеску глаз. Это было не мое лицо, не мой смех, не моя улыбка! «Элпис…» – прошептала я, наслаждаясь звуком этого слова. Оно меня больше не пугало. Оно было моим именем!
Да кто же устраивает пикники в голом поле у лесопосадки? Только наши сумасброды до этого додумаются! Туда-то мы и приехали, чтобы организовать благотворительный ужин голодающим комарам.
Загадочным парнем во всем черном, что подрезал Женьку и возникал то с одной стороны, то с другой, оказался Лешка. Моему разочарованию не было словесного описания. Как я могла его не узнать? Или в тот момент я была Элпис, которая не знает моих дружков?
— Ки… Кибелая, — подойдя ко мне, заговорил Лешка. — Познакомься, это да… Даша.
Я скептически осмотрела худосочную девочку лет восемнадцати, которую Лешка уломал с ним встречаться. Такая правильная, скромная, стеснительная! Еще недавно она и представить не могла, что осмелится ослушаться мамочку и взгромоздиться на мотоцикл, чтобы гонять в такой компании. В компании взрослых дядек!
— Очень рада, — протянув руку и подергав холодные пальцы Даши, сказала я. — Лешка давно обещал нас познакомить. Но решил лучшее оставить на потом, вначале представив Марину, Катю, Дину, Соню. Я никого из твоих девочек не пропустила, Леха?
— Даша! — кинулся за своим
— Надо же, обиделась, бедняжка, — хмыкнула я, направляясь к остальным. — Вирус! Привет! А где твой старичок-боровичок? Никак радикулит прихватил?
— Значит, и ты туда же, — пробурчала Верка, взбалтывая безалкогольное пиво. Как они с Али пьют эту бурду? — Думала, хоть ты воздержишься.
— Ты же знаешь, мне твое счастье превыше всего! Не могу тебя представить с этим престарелым женишком. Со старикашкой! Двадцать пять лет разницы. Ты собираешься замуж или намереваешься записаться в сиделки до самой кончины нанимателя? У него сын – твой ровесник. Через пять-шесть лет ты на него без жалости или отвращения не взглянешь. Неужели ты этого не понимаешь?
— Он хороший человек. Он заботится обо мне и помогает всему моему семейству. И многого от меня не требует.
— Ну что же, тогда давай выпьем за ваше семейное благополучие и простимся. Ведь скоро ты отойдешь от всего этого. Никаких гонок на мотоциклах по ночному городу, сумасшедших пикников и посиделок в кафетериях. Ты будешь ездить на зеленом, как жаба, «Фольксвагене», поправлять тех, кто будет принимать твоего мужа за отца, и нянчиться с ребенком, которому его отец будет годиться в деды. А станет постарше, начнет стесняться своего старого родителя и врать дружкам, что это – его помешанный дедушка. Ах да, и еще говорить, что тот ничего не понимает в жизни.
Верка посмотрела на меня так, словно сомневалась, что перед ней ее подруга, желавшая им с Романом счастья. Искренне желавшая. Ничего не сказав, она всучила мне свое пиво и отправилась к остальным.
— За… зачем ты это сделала? — так и не уговорив вернуться Дашу, обиженно спросил дернувший меня за локоть Лешка. — Рехнулась со… совсем, что ли?
Да, я рехнулась. Однозначно и бесповоротно. Остается пенять на зеркало, на отражение девицы, живущей в книжном царстве. Я не властна над своими деяниями и мыслями. Я уже не принадлежу себе. Денька вечно все собирала по кусочкам. Я же яростно стремилась к разрушению. Потому увлекла за собой Лешку и заставила откликнуться на мой безмолвный приказ, перечеркнув десять лет дружбы.
Поработила, завладела, взяла свое.
Эх, видел бы Лешка вернувшуюся за ним Дашу-растеряшу! Да куда ему, он же был страшно занят упрямыми пуговицами моих шорт. Я сладостно улыбнулась, когда он прижал меня к дереву и принялся оторопело целовать в шею. Даша помотала головой, закрыла рот ладонью и убежала. Ох, как помчалась! Только каблуки засверкали. Настоящая газель… маршрутная газель…
Лешка был в шоке. Вряд ли понимал, что это происходит с нами наяву. Этот страх в широко распахнутых зрачках! Блаженный ужас от моего незнакомого смеха, которым я заливалась в его неуклюжих, скованно-нервозных объятьях! Секунды, как бусины, нанизанные на нить. Первая – ликую, вторая – ужасаюсь, третья – паникую, четвертая – сожалею. Наверное, я в какой-то момент потеряла сознание, прежде до крови оцарапав Лешке лицо. С трудом поборов сотрясающий конечности озноб, шатаясь и потирая виски, я побрела домой, даже не вспомнив, что до него – несколько километров. Мне смертельно хотелось плакать и молить о прощении. Лешку и его Дашу, Женьку и Верку, Либру и даже Романа, кого всяко выставила.