Нежить
Шрифт:
Загородившись мною как ширмой, он пинком закрыл заднюю дверцу, обошел машину и добрался до водительского места. Двигаясь тандемом, мы оказались за рулем, и руки Ричи отпустили мою шею.
— Оставайся ближе ко мне, — сказал он. — Переберись чуть пониже. Так, чтобы я смог переключать передачи, но будь ближе ко мне.
— Шейла! — крикнула Марти.
Окно со стороны водителя было опущено.
Ричи завел машину.
— Шейла! На заднем сиденье живая женщина!
Таванде было все равно, и Мэри тоже, и я вовсе не была уверена в том, что это интересно мне. Ричи переключил передачу
Когда он собрался дать полный газ, я потянулась вверх — туда, где на рулевой колонке была коробка передач, — и перевела механизм на парковку. Затем сломала рычаг переключения передач.
— Ты обещала слушаться меня, — упрекнул он, вглядываясь в мое лицо.
Ричи выглядел так, словно его предали: глаза широко распахнуты, брови нахмурены, линия рта обмякла… Двигатель рычал, но машина не трогалась с места.
Во мне полыхнул огонь. На этот раз он причинил мне немалую боль в наказание за то, что я сделала больно Ричи. Мука скрутила меня. Я закашлялась, подавилась собственным языком, горло распухло и запылало, как в огне; запястья и лодыжки тоже горели, и грудь жгло неимоверно, а между ног бушевал целый столб пламени, устремлявшийся вверх, в меня… Я хотела попросить прощения, но лишилась голоса.
— Ты же обещала, — голосом маленького обиженного мальчика повторил Ричи, глядя вниз, на меня.
Я кашляла. И чувствовала, как силы покидают меня, руки и ноги коченеют, как, впрочем, и полагается трупу. Я с мольбой подняла парализованные руки ладонями вверх так высоко, как только смогла, но теперь я могла лишь сгибать локти. Таким был последний жест Таванды.
— Не двигайся, — послышался голос. — Руки на руль.
Мы обернулись на голос. Рядом с машиной стоял человек и через открытое окно целился в Ричи.
Рука Ричи, минуя руль, незаметно потянулась ко мне.
— Еще одно движение, и я стреляю, — предупредил мужчина. Рядом с ним возник еще один человек; первый немного подвинулся, все так же держа голову Ричи под прицелом, а второй надел на Ричи наручники.
— Вот и все, — проговорил первый, и оба они — первый и второй — вздохнули с облегчением.
Скрючившись, я лежала на сиденье: руки согнуты в локтях, ноги — в коленях. Когда они вытащили Ричи из машины, я соскользнула с его коленей и так и осталась лежать окоченевшей. Шея изогнулась под неестественным углом, голова откинулась на сторону.
— Ей нужна медицинская помощь! — крикнул кто-то.
Я слышала, как с заднего сиденья вытаскивают женщину, и размышляла о смерти Таванды и Мэри.
Таванда подняла меня из могилы и унесла за столько миль от нее. Мэри, должно быть, умерла в тот час, когда бабушка прокляла меня и выгнала из дома. Но Шейла? Можно сказать, что я была годами беременна Шейлой, и родилась она в могиле. Она все еще смотрела на мир моими глазами и слышала моими ушами, пусть даже остальная часть меня умерла. Шейла бодрствовала во мне и все чувствовала в то самое мгновение, когда смертная
— Да она в стадии трупного окоченения! — воскликнул кто-то.
Я почувствовала на руке манжетку аппарата, измеряющего давление. Мое тело соскользнуло с сиденья, съехало к двери.
— Погоди, — сказал кто-то еще, — мне надо сфотографировать.
— О чем вы говорите? — послышался еще один голос. — Всего десять минут назад она ходила и говорила!
Вспышки сверкали у меня под носом, но я не мигала.
— Ты что, с ума сошел? — снова заговорил первый. — Даже скоротечное трупное окоченение не наступает так быстро.
— Спроси кого хочешь, Тони. Мы все ее видели.
— Попытайся нащупать пульс. Может, он просто поддерживал ее и передвигался с ней как с куклой? Но это не объясняет…
— Ты закончил со снимками, Крейн? — спросил один из полицейских. Потом он же весело обратился ко мне: — Давай-ка, подружка, вставай скорее. Что ты лежишь здесь и позволяешь ему фотографировать тебя, словно какой-нибудь труп? Ты же не знаешь, что он потом сделает с твоими фотографиями.
— Подожди, когда здесь не останется гражданских, а потом уж шутки шути, — сказал кто-то другой. — Может, она просто в шоке.
— Шейла? — со стороны пассажирской дверцы раздался голос Марти.
— Марти, — слабо шепнула я.
Я задыхалась.
— Шейла, ты сделала это. Ты смогла.
Что сделала? Позволила ему меня убить, а потом убить во второй раз? Внезапно я так разозлилась, что просто не смогла лежать недвижимой. Гнев напоминал прежде живший во мне огонь, но не такой сильный и явственный. Я вздрогнула и села.
Кажется, теперь воздух с трудом ловил мужчина со стороны водительского сиденья.
— Вот видите! — торжествующе воскликнул тот, кто ратовал за теорию шокового состояния.
У одного из них в руках оказался фонарик, и он направил луч на меня. Я вздернула подбородок и посмотрела ему прямо в глаза, тоненькие косички рассыпались по плечам.
— Господи!
— Боже мой!
Они попятились.
С трудом пропустив воздух в распухшее горло, я сказала:
— Мне нужно прокатиться. Вы хотите пощупать мне пульс? Думаю, не стоит этого делать, сами здоровее будете.
Марти вновь подала мне свою куртку. Мы вместе ехали в «кролике», за нами следовали машины полицейских и фургончик судебно-медицинских экспертов. Марти лучше меня самой знала, где нашла меня.
— Как тебя зовут на самом деле? — спросила она по дороге. — Могу ли я с кем-нибудь связаться и рассказать о тебе?
— Нет. Для них я уже несколько лет как мертва.
— Ты уверена в этом? Ты хоть созванивалась с ними?
Я призадумалась, а потом спросила:
— Если бы твоя дочь стала проституткой, а потом умерла, ты бы хотела узнать о таком?
— Да, — тут же ответила Марти. — Всегда лучше знать горькую правду, чем пребывать в неведении.
Я опять немного помолчала, а потом назвала имена родителей и их телефон. По правде говоря, меня не заботило, расстроит их новость или нет.