Неживая вода

Ершова Елена

— Это они любят — подчиняться, — ухмыльнулся черт. — Перед авторитетом… да силой… люди с радостью на колени падают. А ты их… оправдать хочешь?

— Нет, — Игнат молча покачал головой. — Какое тут оправдание… Ведь не Марьяна — так Ульяна. Не в Солони — так где-то еще…

— Мстить задумал?

— И это тоже нет, — Игнат еще ниже опустил голову, облизал отчего-то пересохшие губы. Близость нави давила на него, словно вытягивала жизненные силы.

— Не хочу я мстить… а вот исправить бы хотел.

Щеку обожгло горячей каплей — это слеза выкатилась из покрасневших

глаз, и Игнат, не стесняясь черта, оттер ее рукавом.

— Навь обещала вернуть мне мою Званку, — хрипло произнес он. — Видел я на хрустальном гробе рисунок вещей птицы с человечьей головой. И где она махнет левым крылом — там потечет вода мертвая. А где взмахнет правым — живая. Так кому, как не тебе, научить меня, где ее найти? Когда ни надежды, ни помощи нет, одна дорога остается — идти к черту.

Навий молчал, думал. Свечи плакали восковыми слезами, оплывали в подставленных блюдцах, и тени стали гуще, контрастнее.

— А знаешь ты… что я раньше человеком был? — вдруг спросил черт.

Игнат удивленно вскинул голову, всмотрелся в неживое лицо, исчерченное шрамами — не шутит ли?

— Был, — повторил черт. — Были мечты… и надежды… только перечеркнула все навь.

— Навь? — эхом повторил Игнат.

Тот усмехнулся снова, отчего его лицо исказилось, словно в кривом зеркале.

— Чертом стать легко, — продолжил он. — Достаточно… переступить через свои идеалы… найти оправдание своим поступкам… любым… даже самым страшным…

— Добрыми намерениями дорога в пекло вымощена, — пробормотал Игнат.

— Вот и думай… не в пекло ли тебя… твоя дорога заводит?

Они замолчали снова. К запаху приторной сладости примешивался теперь тяжелый запах крови, которая продолжала впитываться в прижатый к раненному боку рушник. Этот запах напомнил Игнату страшный вечер в тайге, и алую строчку следов на снегу. Да ведь разве не решил он забыть все, как тяжелый сон? Разве не звала его Марьяна в жизнь новую и светлую?

Игнат обернулся, словно ожидал, что в дверь сейчас войдет Марьяна, возьмет его за руку и скажет: 'Довольно. Едем!'

Но никто не зашел. Извилистые языки теней припадали к ногам, лизали Игнатовы пимы, и что-то темное, зарождающееся под сердцем, толкнуло его в грудь, и он сказал — совсем не то, что хотел изначально. А, может, кто-то произнес это за него:

— А все-таки, не будет мне покоя, коли я дело не завершу, — упрямо сказал он. — Виноват я перед ней, что не смог спасти. А потому хоть после смерти попробовать должен.

— Что ж, — ответил черт. — Пусть будет… по-твоему. Только… и ты мне службу сослужи.

Игнат поежился.

— Что же ты от меня взамен захочешь? — спросил он.

Черт рассмеялся, словно опасения Игната были ему приятны.

— Не бойся… кожаного ремня у тебя не попрошу, — сказал он. — А обещай мне… если найдешь мертвую воду… принеси мне от нее семь капель… с навью у меня свой разговор есть… только слаб я… не справлюсь… принесешь до Навьей седмицы — я тебе пригожусь.

— Принесу, — пообещал Игнат. — Теперь расскажешь, как мне ее найти?

Черт довольно улыбнулся, поманил Игната

ближе, и, понизив голос, проговорил:

— Слушай…

10

Сосновец был из тех небольших, ничем не примечательных городков, что в большинстве своем раскиданы по всем северным землям, начиная от Хамарской гряды на востоке и заканчивая зараженными необжитыми территориями у полярного круга.

Дома здесь не вырастали выше трех этажей, а улочки с приходом весны становились непролазными, стирая грань между пешеходной и проезжей частью. Гостиница тут тоже была одна — в нее-то и заселились ребята с подачи бывалого Витольда и не без его материальной поддержки.

— Вы уж простите, что я вас дальше не повезу, — сказал он при расставании. — Нельзя мне тут слишком задерживаться, сами понимаете, — он подмигнул Марьяне и похлопал по охотничьей сумке. — Увидят пушнину, сразу упекут в каталажку. А мне это без надобности.

— А ты бы это дело бросил, — простодушно предложила Марьяна. — Попробовал раз, другой — и ладно. Ведь можно и честно на свете прожить.

— Честно-то можно, — не стал спорить Витольд. — Да только кто моих семерых по лавкам кормить будет? И у жены запросы растут. Вот я ей с этих соболей шубу новую сошью, а не принесешь добычу — и не поцелует сладко, и киселя не сготовит. Одно слово — бабы.

Он подмигнул снова, на этот раз Игнату. Мотай на ус, мол.

В заброшенную избушку ведьмы Витольд вернулся, как и обещал — к новолунию. Привез ей в благодарность немного дичи, да круп, да прочей хозяйственной мелочи. Более всех, конечно, его возвращению была рада Марьяна — ей давно опостылели и непроходимые безлюдные чащи, и трескучий мороз, и все ведьмы с чертями вместе взятые.

Что же касается черта, то о разговоре с ним Игнат не рассказал никому, как ни упрашивала его пытливая Марьяна. К воротам он больше не выходил, да и к сараю тоже не тянуло — там теперь обосновался страшный постоялец ведьмы. Изредка оттуда доносился стук железа по железу, а в немытых окнах мелькали бело-оранжевые искры сварки, и что там происходило — никому не было ведомо, но до самого своего отбытия черт никому не показывался на глаза. Не увидел его и Витольд, только рассказывал, как встретился ему по дороге снежный вихрь: "Видать, нечистый дух мимо пронесся".

На прощанье Витольд отдал Игнату свою дорожную карту и немного денег на расходы.

— Вам надо до дома добраться да свою жизнь обустраивать, — сказал он. — Сосновец — единственный городок в Опольском уезде, где железнодорожная станция есть. Поезда тут ходят нечасто, но с пересадками доберетесь. Вы, я так понял, в Новую Плиску собрались?

— Не в Солонь же! — хмыкнула Марьяна. — Дома и стены помогают, а на первое время Игнат может у нас пожить. Правда, Игнаш?

Она обратила к нему улыбчивое лицо, но парень промолчал. В кармане его парки притаилась скрученная в тугой рулон карта, а на шее на вощеном шнуре висел амулет — трехгранная металлическая пластина с вырезанным на ней причудливым вензелем. Подарок черта.