Неживой
Шрифт:
— Его мудрость, Роймата… — крик глашатая вдруг оборвался, словно ему отрубили голову. Это Тайпен прервал его едва уловим жестом.
— Я ожидал, что сам князь встретит нас, — причудливо чеканя каждое слово протянул Тайпен.
— Князь Вас и встретил, — холодно ответил Горан. — Я правитель Тридании. Горан Вечный, сын Вацлава Триединого.
— Хм, — голос посланника вдруг стал ещё более сухим, лишь на секунду он сфокусировал взгляд на Горане, и тут же опустил глаза, словно новый князь был пустым местом. — Ваш отец… Он ещё жив?
— Да. Жив. Но не в добром здравии. Чем мы обязаны Вашему?..
— Мы встретимся
Рот князя вытянулся в кривой, напряжённой улыбке, затем растянулся в оскале, скулы его заиграли, он стал напоминать пса, который вот-вот прыгнет.
— Моё вокняжение, — проскрипел Горан, — уважаемый Тайпен, состоялось месяц назад.
— Нет.
— Нет?! — голос князя надломился, он едва сдержал гневный крик.
— Нет, — коротко ответил Тайпен и посмотрел прямо в глаза князю так, что тот под тяжестью этого взгляда слегка склонил голову к земле. — Ваш отец достойный человек. Наверное, он был вынужден передать Вам пост из-за болезни или иной, очень существенной причины. Вашего отца уважали и знали за пределами этого королевства… Княжества. С ним считались. Но Вы, даже будучи достойнейшим из его сынов, человек новый в этом большом и сложном мире. В мире, где другие достойные люди могут быть не согласны с тем, что именно Вы достойны править Триданией, после своего отца. К счастью, Империя Тайн принимает Ваше правление и даст Вам свою протекцию. Вскоре это станет известно всем окружающим Триданию государствам.
Князь Горан с шумом втянул воздух и медленно выдохнул, тон его стал официальным и сдержанным. Насколько это было возможно с учётом ярости, бурлившей в нём.
— То есть… Вы, уважаемый Тайпен… Искатель, здесь для того, чтобы благословить меня на княжество и закрепить мирный союз меж нашими народами, начатый моим отцом?
— Да.
— Что ж. Тогда я рад видеть дорогих гостей на берегах моей славной Тридании. Мой дом — Ваш дом. Добро пожаловать в Старший Оплот.
Тайпен ещё раз низко поклонился и, не дожидаясь разрешения и помощи сопровождающих, просто прошёл мимо князя и устремился к воротам. Как по щелчку его рыцари повернулись, сплотили ряды и, чеканя шаг, устремились за ним. Ещё несколько так и не представленных глашатаем вельмож покинули лодки и замкнули процессию.
— Глаз с них не спускай, Мракой! — прошипел князь им в спины. — Выведай всё, что удастся и думай, как нам их быстрее спровадить. Жену мою вывези в дальнее именье под Донцком. Убери её портреты со стен. И представь им вместо княжны одну из моих наложниц, поприличнее. Скажи, что только-только начала носить наследника и обеспечь ей видимую охрану. На случай, если её захотят принимать в Империи. Как заложницу. Или какие-там нравы у этих тварей… я даже не знаю, чего ожидать.
— Я понял, князь. Вы ожидаете худшего, но в этом вопросе, я боюсь, худшее мы даже не сможем представить. Будем решать миром до последнего. Да поможет нам Всематерь.
Горан прошёлся по широкому, но пустому и пыльному залу. Отпил вина из кубка, поставил его назад на резной подоконник из дерева и попытался размять окаменевшую шею.
— Что ж ты мне оставил, старый
В центре полутёмного зала стоял трон, и на этом троне раскорячился немощный старик, то и дело пробиваемый дрожью и вертящий головой словно какой-то чудной попугай, привезённый из-за моря. Отец его не слышал — зим пять назад его начали забирать туманная хворь и падучка. Последние две зимы он уже никого не узнавал, был одной ногой в царстве теней, бормотал что-то несуразное, видел невидимое, почти не ел, не пил и не спал.
Лишь на троне и в своей постели ему было более менее спокойно. Выставлять это позорное достояние в общем зале внизу было бы издевательством. Специально для него, на третьем этаже удалённой и пустующий башни, Горан распорядился воссоздать тронный зал и сам трон, каким его знал отец. Отдал резчикам целое состояние, добиваясь правдоподобности деталей. Чего не сделаешь ради отца?
За ним следили лучшие слуги, в несколько смен они молчаливо стояли рядом, следили, чтобы он не упал или не ушёл шататься в своём безумии по замку, пугать подданных и заморских гостей. Изредка слуги приносили ему еду и воду, в надежде, что ему хватит ясности ума принять их, вечером омывали его и клали спать. Переодевали его, когда он обделывался. Горан платил им хорошо, и они делали всё что требуется.
Его пытались лечить лучшие лекари, бродяжные колдуны и школяры от научных академий, но всём быстро становилось понятно — век Вацлава Триединого идет к концу, и скоро он отправится в новую жизнь. Горан уже не держал на них злобы, не хранил в сердце надежду на хоть какой-то малюсенький успех, и не пытался предпринять хоть что-то. Просто ждал развязки.
До последних недель он не хотел принимать трон. Он хоть и любил власть… то самое чувство, когда люди боятся его и делают, что он велит, но считал сам трон и княжение скорее бременем и помехой. Тем, что обязательно заберёт его жизнь, силы и лучшие годы. Как в случае с его отцом. Чем больше отец напоминал уродливую марионетку, чем больше он дрожал и пускал слюни, смотря в никуда безумными, округлёнными глазами, тем сильнее Горан отдалялся от него и дальше уезжал от замка и своего предназначения. Проводил время в охоте и рыбалке, у девок, на гуляньях, в своих именьях, и в замке у деда в Валашке.
Он даже подумывал продолжить своё обучение, совсем покинуть княжество, найти какую-нибудь заумную академию или пустится в дальние страны, мир посмотреть.
Но вдруг старый пёс Мракой выскочил как чёртик из табакерки, чуть ли не отмутузил молодого княжича и силой притащил в Старший Оплот. Совет бояр, который уже давно правил княжеством вместо отца, надумал выбрать нового князя. И по их мнению Горан для этого был негоден. Эти алчные жиды хотели забрать всё, что построил отец, разорвать на части и пожрать, словно голодные свиньи.
Горану стало страшно от того, что у них может получиться и страшно, что ему не удастся с ними договориться или совладать. Дни напролёт он сидел в этом полутёмном и пыльном зале, надеясь, что хоть на мгновенье отец придёт в себя и скажет ему, что и как сделать.
Но отец молчал. Лишь изредка шептал или выкрикивал что-то нечленораздельное. Это был уже не тот человек, что потратил жизнь на объединение Поморска, Валашки и Донцка. Не тот человек, благодаря которому знамя Тридании развивается над спокойной бухтой Балова моря. Не тот, человек благодаря которому местная чернь перестала голодать, начала жрать досыта и уже порядочно обросла жирком. Того человека стали забывать.