Нежна и опасна
Шрифт:
— Знаешь, я много раз прилетал в Лос-Анджелес, но с тобой все по-другому. У меня ощущение, что наконец-то моя жизнь становится такой, как я мечтал.
36. Картонная гасиенда
Маше очень шла беременность. Ее грудь стала еще пышнее, карие глаза сияли радостью, а блестящие волосы завивались в тугие мелкие колечки. Она обняла меня сразу после того, как мы прошли таможенный и паспортный контроль.
— Спасибо, что согласилась приехать, — сказала она, целуя меня в щеку — и не
— Да не очень. Пока еще заклеено пластырем, но скоро заживет.
Я сама не ожидала, что мне так приятно будет увидеть Машу. Она пахла вкусными духами, искренне радовалась встрече и лучилась позитивом. Ее руки, когда она обнимала меня, были теплыми и мягкими. Я не могла в очередной раз не вспомнить, что моей маме было бы приблизительно столько же лет. И, может быть, она бы тоже брызгалась духами, беззаботно смеялась и тискала меня после разлуки.
После меня Маша бросилась на шею отцу, мрачному и уставшему после долгого перелета, потом брату, потом жениху. Молчанов притиснул ее к себе и чмокнул в подставленные губы.
Я прислушалась к себе. Ничего. Не так больно, как я ожидала. Почему-то я изначально не ревновала к Маше. Возможно, потому, что сама хорошо к ней относилась. Или потому, что признавала ее право на Молчанова, — выстраданное, вымечтанное и пронесенное через годы. Я тоже его хотела, но я хотела его всего два месяца, а она хотела его всю жизнь. У нее было преимущество, и мне в голову не приходило его оспаривать.
Меня больше напрягало то, что когда-то он женился на Леночке. Вот Леночку я недолюбливала, несмотря на ее статус жертвы. Я даже ревновала к ней.
Пока дружная семейка Кохановских-Молчановых обнималась, целовалась и справлялась о здоровье друг друга, как будто они не виделись десять лет, Олег руководил сортировкой багажа, вызовом такси и распределением гостиниц. Он болтал по телефону на английском языке, одновременно давая указания двум парням из СБ, прилетевшим с Борисом Михайловичем. Также он взял на себя общение с пассажирами, которых мы привезли из Питера.
Мне вдруг показалось, что он слишком суетится. Раньше я за ним такого не замечала.
Маша оторвалась от папы, брата и жениха и подошла поздороваться к Олегу:
— Голубев, ты феерический дятел, — сказала она, вставая на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. — Ты почему раньше не побрился? Я уже и забыла, какой ты красавчик.
— Ну вот потому и не брился, — ответил Олег. — Чтобы ты не приставала.
Она громко рассмеялась:
— Голубев, я все оценила! Вечером готовься, я накачаю тебя вином и буду грязно к тебе приставать.
Нашу группу, стоявшую в центре зала прилета, обтекал плотный людской поток. Мы явно всем мешали. От неумолчного гомона и усталости у меня закружилась голова.
— Вечером я буду дрыхнуть в гостинице, а не пьянствовать с беременной женщиной.
— Да щаз! — возмутилась Маша. — Никаких гостиниц. Отец,
— Ну, Маша, ну нафига… — попробовал возмутиться Олег, но она его не слушала.
После недолгого обсуждения было решено, что Борис Михайлович, двое охранников и второй пилот Саша поселятся в гостинице. Они будут спокойно отдыхать (то есть спать днем во избежание джетлага), знакомиться с городом (кушать удон в Литл Токио) и заниматься бизнесом (у слуги народа были назначены деловые встречи). Остальные — мы с Кириллом и Олег — поселимся в доме Маши и Молчанова. А «запасные» пилоты со стюардессами планировали улететь в Питер уже сегодня вечером, чтобы вернуться за нами через неделю.
Свадьба была назначена на следующий четверг.
Пока стояли в пробках и медленно продвигались на север в сторону Голливуда, я теснилась на заднем сиденье между Кириллом и Олегом. Маша вела «джип» уверенной рукой выспавшегося человека, а мы все клевали носами. Кроме, возможно, Молчанова. Тот привык к смене часовых поясов и выглядел бодрее остальных. Его галстук, распущенный в кабине, снова крепко обхватывал шею. Только лицо чуточку осунулось и побледнело: все же двенадцать часов за штурвалом не прошли бесследно.
Минут через сорок мы подъехали к белоснежному дому, скрытому в зарослях папоротника и цветущих розовых кустов. По периметру участок окружали кипарисы и высокие раскидистые пальмы. Пахло морской солью, горячим песком из пустыни, сосновой смолой и тропическими цветами. Я поняла, что запомню этот пряный насыщенный запах на всю жизнь, — первый орешек в мою кладовую памяти.
Мы выгрузились из машины и подошли к дому. Кирилл оценивающе посмотрел на арочные проемы окон, колонны, обрамлявшие веранду, причудливую ковку перил, и воскликнул:
— Паша, а что это за усадьба плантатора? Как вы здесь очутились, скромные питерские интеллигенты?
— Да что ты понимаешь! — ответила Маша, распахивая дверь и жестом приглашая нас войти. — Это гасиенда-стайл — благородная испанская архитектура колониального периода.
— Так это гасиенда?! — расхохотался Кирилл. — А где тут рабыня Изаура? Помню, мне было шесть лет, когда я по уши в нее влюбился. Мечтал поскорей вырасти, поехать в Бразилию и выкупить ее из рабства. Даже деньги копил!
— О да! — воскликнула Маша, скидывая босоножки. — Ты всегда был добрым мальчиком, спасающим девочек из беды.
— Заткнись, Кирилл, ты не в Бразилии, — беззлобно сказал Молчанов, внося чемоданы в гостиную. — Мы с Машей торопились и попросили Светлану подыскать нам дом на первое время.
— Маму?! Нашли кого просить! Ты что, не знаешь вкусов своей тещи? Как можно было поручить ей такое важное дело? Она выбрала самый помпезный дом во всей Калифорнии. Это даже не гасиенда-стайл, а…
— Мексикано-наркобароно-стайл, — промолвил подошедший Олег.