Нежная буря
Шрифт:
Мужчина отступил на шаг.
— В чем дело? Почему я должен отвечать на какие-то вопросы?
— Потому что вы оказались свидетелем по делу об убийстве.
— Убийство? Не понимаю, о чем вы. — Он обошел Делорм и двинулся назад, к своей машине.
— Уверена, что не понимаете. Но поздно вечером в понедельник вы видели здесь, на стоянке, молодого человека. Вы сидели в его машине. В «джипе-рэнглере». Помните?
— Вы не имеете права меня ни о чем спрашивать. Не смейте меня беспокоить. — Он открыл дверцу машины. — У меня очень хороший адвокат.
— А еще у вас есть
Мужчина скрестил руки на груди. Он опустил глаза и покачал головой:
— Просто не верится.
Делорм подошла ближе:
— Послушайте, меня совершенно не интересует ваша сексуальная жизнь. Мне просто нужно, чтобы вы подтвердили несколько фактов.
— Превосходно. Как будто у меня нет дел поважнее.
— Боюсь, что в данный момент это именно так. — Делорм подала знак Симмонсу. Тот вылез из машины и, обойдя ее, встал рядом с водительской дверцей. До него было метров двадцать. — Узнаёте его?
— Да. Ну и что? Все происходило между взрослыми людьми, по взаимному согласию, так это называется. Теперь мне можно идти?
— Во сколько вы были с ним в понедельник?
— Не знаю. Около полуночи.
— Речь идет об убийстве. Постарайтесь вспомнить поточнее.
— В первый раз я его заметил около половины двенадцатого, когда входил в магазин: перед тем как войти, я посмотрел по сторонам. А когда я вышел, он еще был здесь. А чуть позже мы в его «джипе»… ну, провели какое-то время вместе.
— С какого времени по какое? Скажите точно.
— Примерно с полпервого до часу. Потом я сразу поехал домой, и когда пришел, часы на каминной полке пробили полвторого.
— Итак, вы уехали отсюда около часу ночи. А он тоже?
— Когда я уезжал, он оставался здесь.
— Хотелось бы посмотреть ваши документы, на случай, если нам еще придется с вами связаться по поводу этого дела.
— Не понимаю, зачем вам мои…
— Покажите документы, будьте добры.
Мужчина вынул водительское удостоверение. Делорм переписала себе данные и отдала его обратно.
— И мою перчатку, пожалуйста.
— С этим придется пока подождать. Но спасибо вам за сотрудничество.
— Можно подумать, у меня был выбор.
Мужчина забрался в машину, захлопнул дверцу — и через десять секунд его уже не было.
— Он ведь подтвердил мои слова? — спросил Симмонс. — Что он сказал?
— Сказал: «Не связываться бы с этими лошадниками».
— Повезло, что он забыл у меня в машине перчатку. Иначе он бы вряд ли сознался.
— Послушайте, капрал Симмонс. Я никому об этом не скажу ни слова, разве что в случае острой необходимости. Сейчас я такой необходимости не вижу. Но я бы вам посоветовала подыскать себе работу, на которой не будет иметь никакого значения то, что вы гей.
— Великолепная идея, детектив. Всегда мечтал стать парикмахером.
— Подумайте, как бы это смутило мисс Кейтс. Все эти годы, когда вы за ней ухаживали… она и представить не могла, что служит для вас только прикрытием. Хотя она наверняка догадывалась о вашей ориентации.
— Ничего вы не понимаете, детектив. Уинтер
Делорм посмотрела, как он уезжает. Снова пошел дождь; даже подростки решили укрыться в помещении. Делорм какое-то время постояла под тяжелыми ледяными каплями, пытаясь уложить в голове итоги сегодняшней работы. Но думала она об одном: сколько бы она ни работала в полиции, сколько бы она ни жила на свете, — она никогда (и мысленно она подчеркнула слово «никогда») не научится понимать мужчин.
17
Кардиналу удалось успеть на последний рейс, вылетающий в эту среду из Торонто в Алгонкин-Бей.
— Слава богу, ты вернулся, — сказала Кэтрин, едва он сошел с трапа. Лицо у нее было бледное, черты заострились.
— Как он?
— Положение стабильное. Не совсем понимаю, что это означает, но врачи говорят — стабильное.
Они поехали к Городской больнице — вниз по холму Эйрпорт-хилл, поблескивающему льдом. Кардинал старался не поддаваться панике.
— Ему стало трудно дышать, — рассказывала Кэтрин. — Вот как это было: я завезла его домой и уехала. Он вынимал продукты из сумок и вдруг почувствовал, что не может дышать. Но он смог позвонить своему кардиологу, который, слава богу, вызвал «скорую». Теперь он в палате интенсивной терапии.
Отец казался ему человеком во многих смыслах несокрушимым, но Кардинал вдруг испугался, что тот станет инвалидом и что ему придется жить с сыном и Кэтрин, что они будут свидетелями последних месяцев или лет его жизни, будут возить его в кресле, менять ему памперсы. Но потом в Кардинале пробудился католик и стал грозить ему столетиями адского пламени за эти себялюбивые мысли.
В палате интенсивной терапии им сообщили, что Стэна Кардинала перевели на четвертый этаж, в кардиологию. Медсестра сказала Кардиналу, что его отец отдыхает и ему достаточно комфортно.
— Мы модифицировали курс препаратов, и его организм неплохо на это реагирует. Думаю, завтра его выпишут.
— Можно мне с ним увидеться?
— Только не больше пяти минут. Ему нельзя утомляться.
— В какой он палате?
— Извините, но он не в палате, а в одном из «мэнтисов» — там, в коридоре, есть такие ячейки, они отделяются друг от друга занавесками.
— Подождите. У моего отца сердечный приступ, а вы его положили в коридоре?
— Простите. Правительство сократило финансирование. Койка в коридоре — это лучшее, что мы сейчас можем предложить.
— Я его уже видела, — тихо сказала Кэтрин. — Можно, я подожду тебя здесь?
Так называемых ячеек Мэнтиса было три. Ячейка отца Кардинала оказалась последней, задняя занавеска была отведена в сторону, чтобы к нему проникало хоть немного света из окна, в котором виднелись железнодорожные пути и двор Алгонкинского колледжа. Стекла были мутные от дождя.
Койка была закреплена под углом тридцать градусов. Стэн Кардинал лежал, утонув в подушке, словно его голова не выдержала веса прозрачной пластиковой трубки, прикрепленной к ноздре. Глаза у него были закрыты, но когда Кардинал приблизился, веки, дрогнув, поднялись.