Нежная мятежница (др. преревод)
Шрифт:
Глава 44
— Ты не собираешься опять уходить, надеюсь?
— Вообще-то собирался, — ответил Энтони, который как раз намеревался натянуть перчатки.
Стоявшая у двери гостиной Рослин подошла к нему ближе. Домой они вернулись около часа назад, и все это время она набиралась храбрости, чтобы начать разговор. Однако храбрость стремительно улетучивалась. Неужели ей не удастся и сейчас воспользоваться открывшейся возможностью? Нет, она должна довести начатое до конца.
— Я бы хотела кое о чем поговорить.
— Хорошо. —
— Не здесь, — быстро произнесла Рослин, слегка краснея при виде вопросительно изогнувшихся при этом бровей мужа. — В моей комнате. Нам там никто не помешает… Мне хотелось бы, чтобы мы были одни, когда я скажу то, что хочу.
В доме, кроме них, был Джереми. Ей хотелось исключить малейшую возможность вмешательства в предстоящий разговор.
— Что ж, веди меня к себе, дорогая.
Судя по безразличному тону, Энтони отнюдь не собирался облегчить ей задачу. А что, если ему и в самом деле все равно? Не окончится ли ее попытка тем, что она в очередной раз просто выставит себя дурой?
Гоня прочь подобные мысли, Рослин быстро зашагала вверх по лестнице. Энтони шел следом. Ноги едва слушались — он сильно опасался, что будет отнюдь не в восторге от сообщения жены. По его мнению, время для того, что он так жаждал услышать от нее, еще не пришло. Нужно несколько недель, чтобы она поняла до конца, что уже не хочет и не может спать одна. Только тогда Рослин не станет упрямиться.
Когда Энтони вошел, она уже сидела в шезлонге. Коль это место было уже занято, а расположиться на кровати не позволяли правила приличия, ему пришлось сесть на низкий табурет, стоящий в нескольких футах от туалетного столика. В ожидании разговора он машинально передвинул несколько флаконов с духами и повертел валявшийся рядом с ними сложенный лист бумаги. Развернул он его столь же рассеянно. Но уже первого взгляда на записку было достаточно, чтобы полностью сосредоточить на ней внимание. Написана она была рукой Джеймса!
— Не мог бы ты наконец взглянуть на меня, Энтони?
Заметив, как сердито сощурились глаза мужа, Рослин продолжила уже не так громко:
— Я не знаю, как это сказать… В общем, я была не права.
— Не права?
— Да. Я не должна была настаивать на каких-либо ограничениях в наших супружеских отношениях. Я… я бы хотела все начать сначала, как будто моих условий не было.
Она подняла голову, посмотрев в глаза Энтони.
В них горел гнев. Рослин ожидала все что угодно, но только не этого.
— А не с этим ли связано неожиданное изменение в твоем сердечном расположении? — спросил он, показывая записку, которую с какой-то брезгливостью держал двумя пальцами.
— Что это такое? — насторожилась Рослин.
— Не стоит затевать новую игру, дорогая. Что это такое, тебе прекрасно известно, — последовал резкий ответ.
— Нет, я не знаю! — громко возразила Рослин, забывая, что затеяла весь этот разговор, чтобы помириться с мужем. — Где ты взял эту бумагу?
— На твоем трюмо.
— Это невозможно. Я переодевалась
— Существует один способ выяснить истину. Правильно?
Энтони был зол на брата за то, что тот решил все-таки вмешаться в его семейные дела, но еще больше сердился на Рослин. Как она могла устроить весь этот ад, а потом из-за какой-то обыкновенной записки вдруг признаться, что была не права? Он не нуждается в ее прощении, черт побери! Ему нужно, чтобы она желала его, несмотря ни на что. И было бы именно так через некоторое время. Тогда и только тогда он собирался доказать жене, что ее обвинение в его адрес было несправедливым с самого начала.
Он высунулся в коридор и громко позвал Джереми. Джеймс мог передать Рослин записку только в порту, в чем Энтони сомневался, так как все время находился там рядом с ней. Значит, скорее всего брат передал свое послание через Джереми. Как бы то ни было, позволять жене себя обманывать он не собирался.
Из двери комнаты Джереми показалась голова племянника.
— Отец поручал тебе передать что-то моей жене? — не теряя времени, перешел к делу Энтони.
Из уст парня вырвалось нечто похожее на стон.
— Провались все пропадом, Тонни. Я думал, ты ушел. Я только что положил… Ты не должен был видеть этой бумаги, — закончил он заикаясь.
— Ладно, все нормально, юнга. Ничего плохого ты не сделал.
Теперь Энтони сердился на себя за свою дурацкую подозрительность. Рослин не видела письма. Это очевидно. А это значит… Черт побери, да он же сам воспротивился тому, к чему все это время стремился!
Он прикрыл дверь и обернулся к Рослин. Она уже поднялась с шезлонга и стояла, указывая рукой на бумагу. Горящие глаза не предвещали собеседнику ничего хорошего.
— Давать мне это, будь так любезен.
— Нет, — ответил Энтони не очень решительно. — Послушай, я уже сожалею о своем ошибочном предположении. Извини. А записка совершенно не важная. Что…
— Я сама хочу определить, важна она или нет. Раз письмо лежало на моем столике, то и предназначалась она мне, а не тебе.
— Что ж, держи.
Он протянул ей лежащую на ладони скомканную бумагу. Но когда Рослин взяла ее, Энтони сжал ее руку в своих, не давая развернуть.
— Ты сможешь почитать письмо чуть позже, — мягко произнес он. — Но сначала скажи мне все-таки, что ты имела в виду, говоря о своей неправоте.
Рослин мгновенно забыла о злополучной записке, оказавшейся наконец у нее.
— Я говорила тебе… об ограничениях… Мне не следовало… Я не должна была выдвигать какие-либо условия.
— Правильно! Это все, что ты хотела сказать?
Энтони улыбался. И это была та самая улыбка, превращающая ее в воск, тающий в сладком меду.
— Я приходить к тебе только ради ребенка. Я не должна была… Но я боялась, что слишком привыкну быть с тобой, так, что все, кроме этого, потеряйт значение.