Нежность августовской ночи
Шрифт:
Куделин привел Глеба в спальню – широкая двуспальная кровать, незастеленная, подушка на полу, из выдвинутого ящика торчит кусок простыни. Здесь было душно, жарко, резко пахло мужским одеколоном…
Куделин закрыл за собой дверь и повернулся к Глебу.
– Где Нина? – спросил Глеб, стараясь не вдыхать этот теплый, сонный запах спальни. В этой кровати недавно спала Нина…
– Она уехала. Домой. Час назад. Едва успела выйти, и тут мои вернулись с дачи… – тихо произнес Куделин. – Она уже дома, наверное.
«Разминулись», –
– Я знаю, – сказал Глеб. – Я все знаю. Вы с Ниной уже много лет вместе. Мне доложили…
Убивать Валентина Куделина Глебу больше не хотелось – с того самого момента, как он увидел детей Куделина. Глеб не мог причинить боль этим детям. Перед детьми, даже пусть и чужими, он был совершенно беззащитен.
Валентин Куделин помолчал, то и дело сглатывая. Выглядел он, надо сказать, скверно. И совсем не напоминал счастливого соперника…
– Вот что… – начал Глеб, но договорить не успел – Куделин вдруг опустился перед ним на колени:
– Простите.
– Я к вам и пальцем больше не прикоснусь. Не бойтесь, – остановил его Глеб.
– Я не об этом, – пробубнил Куделин, не поднимая головы. – Не говорите ничего Зине. Если Зина узнает…
Он замолчал и смахнул со щек слезы.
– Не скажу, – тихо, зло ответил Глеб. – Я уйду сейчас.
– Нет, стойте… – вскинулся Куделин. – Стойте… Глеб, давайте поговорим.
– О чем?
– О Зине. Если она узнает…
– Я не скажу ей. Клянусь, – с отвращением повторил Глеб.
– Вы не понимаете, Глеб… – Куделин опять смахнул слезы со щек. Он теперь смотрел Глебу прямо в лицо, снизу вверх, продолжая стоять на коленях. – Что-то ужасное творится, что-то неправильное. Так жить нельзя.
– Опомнился… А о чем ты все эти двадцать лет думал? – Глеб автоматически перешел на «ты».
– Ни о чем. Все было хорошо. Я был счастлив с Зиной, ну и Нина… такой красивый роман… простите.
– Живи и дальше так. Можете спокойно встречаться с Ниной. Я ухожу от нее.
– Нет… Я не то говорю, не так… Мне страшно. – Куделин, кряхтя, встал с колен, отошел к окну.
– Чего тебе страшно?
– Я не хочу так жить. Это неправильно. Нет-нет, я не оправдываюсь! Я исповедуюсь. Знаете, даже рассказать было некому, а теперь… теперь я говорю все это вам, именно вам, Глеб. Если Зина узнает, что я столько лет… – Куделин, не договорив, схватился за голову.
– Что будет?
– Она не выдержит. Вы не представляете, как она меня любит. Как она любит детей… Она – самая лучшая жена на свете. Но она из тех людей, которых нельзя обижать. Нельзя, и все тут! Зина – такая трепетная, нежная… Я готов за нее умереть.
– Как странно… – удивленно произнес Глеб. – Ты готов за нее умереть, и ты изменяешь ей двадцать лет. Как это понять?
– Да. Да! Я поэтому
– Ты идиот. Разве это утешит твою жену? Ведь двадцать лет – коту под хвост. Все вранье. Двадцать лет вычеркнуты из жизни. Не было любви, все – вранье, – четко повторил Глеб. В данный момент он говорил уже о себе.
– Вот-вот! Я думал – ничего страшного, а потом понял, каким это ударом станет для Зины. Разве утешит ее то, что я останусь с ней, что я не брошу ее с тремя детьми? Я уже предал ее… И дети! – с мукой в голосе протянул Куделин. – Если они узнают…
– Я никому ничего не скажу, – в третий раз повторил Глеб. – Они не узнают.
– Мы три раза с Ниной расставались. Вы не думайте, что мы с ней все это время… Потом она появлялась, и все вспыхивало вновь. Так красиво, так романтично… Но когда мы сошлись с ней в третий раз, после рождения Санечки… Это было словно против моей воли. По привычке, наверное. Она позвонила, я согласился на встречу… зачем?.. По привычке, да.
– А что, ты не мог послать Нину?
– Мне страшно. Пожалуйста… заберите ее. Заберите ее от меня.
Глеб был ошарашен. Но тем не менее он понимал Куделина. Нина – женщина упорная. Упрямая. Скала! Просто так не расстанется со своим любовником.
– Значит, Нина тебя любит, – решил Глеб. – Я вот только не понимаю, какого хрена она за меня эти годы цеплялась?..
– Я могу объяснить, – поспешно ответил Куделин. – Она говорила, что женщина не должна жить одна. Это неправильно, неприлично, стыдно и… даже пошло. Нина так и повторяла: «Вот расстанешься ты, Валя, с женой, и я тогда уйду от мужа…»
– На здоровье она не жаловалась? – неожиданно спросил Глеб.
– Кто? Нина? Да нет вроде… вот у меня, знаете, сердце стало пошаливать… Я не для жалости это говорю, а просто… Как будто в груди оно, сердце, так шевелится, прыгает, переворачивается, хлюпает… как живое существо… я его чувствую! И это все из-за вины… Я больше не люблю Нину. Вот сегодня – еле ее выпроводил. Думал – а ну как Зина с детьми чуть раньше приедет?.. Это же ужас… Завтра первое сентября. Всем в школу, в институт, в садик Санечке… Я так больше не могу. Заберите ее. Заберите, Христа ради!
– Куделин. Куделин, вот скажи… зачем Нина аборты делала? Если она тебя так любила… – не слыша собственного голоса, спросил Глеб.
– Так это не мои дети. Это от вас, – просто ответил Куделин. – Я ведь не дурак. Я понимал, что не могу свою жизнь с Ниной связывать. А она… вы простите, она не хотела ребенка от вас, она хотела – от меня. Это у нее целью было, идеей фикс – от меня родить.
– А почему ты так думаешь?
– Так она мне сама об этом говорила, прямым текстом! – удивился Куделин. – «Хочу от тебя ребенка, Валя!»