Нежность августовской ночи
Шрифт:
Валентин вошел внутрь, глядя себе под ноги. В бога он никогда особо не верил. Он просто использовал сейчас последний шанс. Других шансов у него не было.
В храме было полутемно, тихо – еще не время службы, да и день такой… Первое сентября, все заняты. К какой иконе идти? Вон их тут сколько… У старушек, которые толкались у прилавка со свечками и наверняка были в курсе, Валентин спрашивать не стал. Он ни с кем не хотел говорить, да и само ощущение того, что нет смысла в приходе сюда, продолжало его терзать. Театральщина какая-то, бессмыслица… Последняя надежда
«Ну да ладно, раз уж делать больше нечего…»
Валентин подошел к иконе Божьей Матери (с женщиной договориться проще, они добрее), попытался вспомнить, как надо креститься. Заставил себя перекреститься, не поднимая головы.
– Матерь Божья, помоги, – с усилием, едва слышно произнес он. – Спаси Зину, пожалуйста.
Молитв Валентин не помнил, и что еще полагалось говорить в таких случаях – он тоже не знал. Глупо, бессмысленно… Ничего не исправить. Дело сделано. Жизнь не исправишь.
«Грех… – вяло подумал Валентин. – Светка сказала – грех. Мой грех. Не ее, не Зины…»
– Матерь Божья, это мой грех. Пусть Зина выживет. Пусть она будет здорова. – Подумав, шепотом добавил: – Пусть дети наши будут счастливы. Пусть они никогда не станут плакать из-за меня, дурака… Я виноват. Я виноват. Меня накажи…
И тут вдруг случилось что-то странное. Слова нашлись – Валентин медленно, не осознавая того, что делает, опустился на колени, прижался лбом к каменному, холодному полу и зашептал: «Я люблю ее… Я ее всегда любил, Ты же знаешь! Она милая, хорошая, красивая… Она птичка. Она рыбка. Спаси ее!» Валентин говорил долго, он рассказывал о Зине, о себе, о том, как они жили, как он не мог оставить Нину, как приятно и сладко было играть в неземную любовь к замужней женщине – правда, до тех пор, пока не надоело. До тех пор, пока он не понял, что вся его «неземная» любовь давным-давно испарилась, исчезла, превратилась в прах и пепел. А любовь к Зине, любовь Зины к нему была всегда. Как солнце. Разве вспоминают о солнце? Замечают его?..
Когда Валентин рассказывал о Зине, его словно стало выкручивать изнутри. Он заплакал. «Но почему, почему нельзя прожить жизнь сначала?! Я бы все по-другому сделал… Я бы никогда… Я – виноват!»
…Валентин тяжело поднялся с коленей, побрел назад. У перекрестка его окликнула какая-то прохожая:
– Мужчина, где здесь «Утоли моя печали»?
– Что? – вздрогнул Валентин – словосочетание, хоть и знакомое, мучительно поразило его. Ведь его печаль – ничем не утолить. – О чем вы? Я не знаю.
Валентин вернулся на территорию больницы. В его голове звучало, словно колокол: я виноват, я виноват, я виноват… Он открыл дверь, ведущую в приемный покой.
– Куделин! Ну куда же вы пропали? – высунулась из окна регистраторша. – Я вас обыскалась!
…Прохожая тем временем остановилась у церковной ограды:
– Да вот же она, в двух шагах…
На ограде висела табличка – «Церковь иконы Божьей Матери «Утоли моя печали».
– …Фридрих, от всей души спасибо вам за интересную беседу, – закончила
Фридрих Бергер схватился за микрофон и еще раз крикнул напоследок:
– Спасибо Глебу Мазурофф! Он – это я!
– Да-да, мы все благодарим замечательного переводчика Глеба Мазурова, который перевел романы Фридриха на русский язык и позволил нам наслаждаться замечательными, глубокими текстами…
– Спасибо издательству «Эллипс»! – заорал Фридрих.
– Да-да, мы также благодарим издательство «Эллипс», которое обладает исключительными правами на книги Фридриха Бергера и способствует продвижению и сближению… – сладким голосом подхватила ведущая, но Бергер опять ее перебил:
– Спасибо России! – Он обвел зал горящими, возбужденными глазами. – Спасибо русским девушкам!
– Прошу, в очередь… – Ведущая, улыбаясь, попятилась назад. – Не торопитесь, господа, Фридрих Бергер даст автографы всем желающим…
Ведущая спряталась за колонну и наконец позволила себе перевести дыхание. Бергер, этот «анфан терибль», чуть не сорвал встречу своим вызывающим поведением…
Вокруг стола, за которым расположился Бергер, крутилась очередь – в основном из молодых девиц.
– Подпишите – Рите Сысоевой… Фридрих, вы гений! – подскочила самая шустрая девица с раскрытой на титульном листе книгой Бергера.
«Рите Сысоевой», – старательно писал на развороте своей книги Бергер, высунув язык на сторону. Поскольку письменного русского Фридрих не знал, то выводил латинскими буквами – «Rita SisoeFF»…
– Спасибо!
– И мне подпишите… – пищала очередная поклонница. – Меня Вика зовут. Вика Старопименовская…
– Майн готт… Вика Старо… Старопименофф… майн готт… – бормоча, усердно выводил Фридрих.
С Глебом о трудностях перевода взялась беседовать почтенная дама в митенках и шляпе. Потом подошла девица в длинном черном балахоне, с лицом страстным и вдохновенным. Затем толстушка в вязаном свитере…
– Скажите, Глеб, а куда надо поступить, чтобы стать переводчицей?
– Глеб, а каких авторов вы еще переводили?
Глеб терпеливо отвечал и вдруг увидел Свету Злобину, в белом пальто, – она, словно айсберг, сосредоточенно дрейфовала в толпе, неотвратимо приближаясь к их столику. И у нее было такое лицо… Света издалека встретилась взглядом с Глебом и энергично замахала рукой.
– Простите… Фридрих, я сейчас… – Глеб пошел навстречу Свете. – Света! Света, что случилось?
– Абзац полный! – не обращая внимания на людей вокруг, громко произнесла Света. – Мазуров, я в шоке… Надо поговорить!
Глеб повлек Свету за собой. Они скрылись в небольшом зале, целиком посвященном технической литературе. Здесь было тихо, пусто.
– Света, да что случилось-то? – снова спросил Глеб.
– Я не могу… Сейчас. – Света вытерла лоб платочком, высморкалась. – Она из окна выпрыгнула.