Нежность к мертвым

Данишевский Илья

дов, объект массовой истории, самозабвенного рукоблудия,

убийцу учительницы французского.

…как известно, сакральность судебного процесса изведана

до дна. Ее открыли в античном Риме, где один патриций пода-

вал обвинение другому, и кто-либо из них вскрывал себе при-

говоренные к вскрытию вены, конечно, лежа в океане роз; про-

должили в Средние Века, где два рыцаря тянули на себя дос-

тупного для перепихона оруженосца; торжествуют и сейчас,

кланяясь

красоте убийцы. Вот она здесь. Вот она — ЗДЕСЬ! —

среди нас, как ангел, как первый симптом СПИДа, как две

полоски на тесте, как удар молнии, как асфиксия. Смотрит на

305

Илья Данишевский

нас с высоты своих туфель, из-под темных волос, о лезвие

бритвы, смотрит на нас, моложавая убийца учительницы фран-

цузского. Метр шестьдесят пять, одежда куплена в Милане,

парижская стрижка, хладнокровная книгоиздательница с белой

зарплатой, как стоимость Аляски. Она стоит перед судом. И

знаете что? У всех стоит на нее. Так всегда случается. Это

прелюдия к Божественной Справедливости. И знаете что?

Женщин в присяжных больше — ей отвесят пожизненный. Она

покусилась на святая святых. Она одета дороже, чем человече-

ская жизнь. Она должна быть убита. Мир любит богатые похо-

роны. Пусть ее положат, как фараона, в сорок гробов, и пять

тысяч мужчин будут тащить на своей спине погребальную

матрешку. Пусть семь тысяч нищенок в венках акации и нар-

циссов скорбно пляшут на огромном кургане ее могилы, пусть

пригонят кастратов и пусть те поют, пусть кастрируют безра-

ботных, если не найдется кастратов; пусть в городе пустят

слезоточивый газ, чтобы весь город плакал на ее похоронах;

пусть издаются книги о ней. Пусть издаются книги, как бы

написанные ей. Пусть взлетят в топы женщины, похожие на

нее. Пусть будет так, но вначале — смертная казнь. Маленькая

инъекция или электрический трон. Все, что угодно. Пусть от-

менят мораторий. Сегодня очень душный день, чтобы она оста-

лась в живых. Если же так — ее удушат судебными нитками

разжиревшие присяжные. Климакс толкает к убийству, а она —

убила школьную учительницу.

Я завсегдатай громких процессов. Вся человеческая скорбь

в моих ладошках. Мне нравится, когда плачут в мои пальцы.

Иногда я прошу, зазываю «пописай в мои скромные ладошки»,

и иногда они писают, ведь женщину так легко подтолкнуть к

пустоте. Обычно я зарабатываю интервью, менеджер по интер-

вьюированию, среднее звено. Меня интересуют серийные

убийцы, но никто не подпустит меня к их мощным, светящим-

ся эротическим светом

телам. Мне достаются их жены, мужья,

собачонки, подружки юности, случайные любовницы, бармены

в гей клубах или танцовщицы, – в общем, все те, кто когда-

либо пожимал руку Банди или Фишу. Я спрашиваю у них,

мэм, как же это — быть матерью Банди? — и она говорит, что

это так утомительно, и при этом так задорно и так жутко; отец,

как это породить Маргариту Бергштайн, и слышу, что это было

хлопотно, жаркой июльской ночью я оседлал жену, добротную

306

Нежность к мертвым

и телесную фрау Бергштайн, и вот что вышло; фрау Бергш-

тайн, какой Маргарита была в детстве? Очень кроткой, я и

подумать не могла, что она и цианид, шестнадцать мужчин, нет,

я до сих пор в это не верю, ЖЕРТВА КЛЕВЕТЫ, ЖЕРТВА

МАРКЕТИНГА, МЕНЕДЖЕР ПО ПОДБОРУ УБИЙЦ ВЫ-

БРАЛ МОЮ МАРГАРИТУ! Успокойтесь! Сэр, правда, что вы

были знакомы с мсье Тювером? Да-да, только одну ночь. Ска-

жите, это ведь вы протирали столы в тот вечер, когда мсье

Тювер сидел со своей первой жертвой и курил одну за одной?

— и слышу, что да, это была она, именно эта блондинистая

официантка своей красивой рукой, какие жилки, протянулась к

пепельнице и взяла ее своими пальчиками прямо в тот момент,

когда мсье Тювер, сидящий в ночном кабаке со своим любов-

ником и первой жертвой — там, через два часа уже мертвым —

стряхнул прямо в поднимающуюся пепельницу; да, я просла-

вилась, мне повысили жалование, наше заведение так и назы-

вается «В сторону Тювера», я написала книгу о нашем кратко-

временном знакомстве, я счастлива была взять его пепельницу,

он курил парламент, ах, какой мужчина! Госпожа, не вы ли

работали в детском саду, где маленький Альфред Пипкен,

убийца шестидесяти четырех мужчин, Венский душегуб, писал-

ся в штаны и не хотел пользоваться дневным часом для сна?,

– и слышу, что она не помнит этого, хотя тысяча журналистов

напоминают об этом ежедневно, и вообще, она благопристой-

ная протестантка, и она протестует, чтобы ее как-либо связы-

вали с деятельностью Альфреда Пипкена. Но госпожа(!), все

его жертвы были выходцами из вашего детсада, возможно,

именно вы отбирали для него жертв(?), и чтобы отвести от вас

подозрения, он выжил двенадцать и более лет, чтобы напасть

на жертву? Что вы такое говорите (!), конечно, нет, моя дочь