Нежные листья, ядовитые корни
Шрифт:
– Кто был вашим врагом в школе? – немедленно спросил Макар.
Она одобрительно кивнула:
– Вы правы. Конечно, Света Рогозина. Но это был выдуманный враг. Я наделяла ее теми достоинствами, которых она в действительности не имела, и мысленно усиливала ее способности.
– Так легче было конкурировать?
– Вы неплохо соображаете, – благосклонно кивнула она. Это был не комплимент, а сухая констатация факта. – Да, мне требовался соперник. Я вообразила, что Света поступила в МГУ. Это заставило меня очень стараться, чтобы сдать экзамены туда, куда я хотела. Потом я убедила
– И сделали все, чтобы опередить ее?
– Само собой.
– У вас получилось?
– У меня получается все, за что я ни берусь, – без всякой рисовки сказала Анна.
– У вас есть дети?
Она вскинула на Илюшина темные глаза. Даже Бабкин, не успевавший улавливать нюансы их диалога, почувствовал, что Макар каким-то образом попал в больную точку. «Она бездетна?»
– Один ребенок, – ровно сказала Анна. – Девочка. Ей пятнадцать.
– Она похожа на вас? – зачем-то спросил Макар. Бабкин не мог понять, откуда Илюшин берет именно такие вопросы.
– На мужа.
– А-а, тогда хорошо.
Илюшин замолчал, явно не собираясь больше ничего объяснять. Женщина некоторое время смотрела на него, пытаясь скрыть удивление, но в конце концов не выдержала:
– Вы о чем?
– Что, простите?
– Почему это хорошо?
«Неужели из себя ее выводит?» – гадал Бабкин.
– Я имел в виду, что так вам легче ее любить, – мягко ответил Макар.
На этот раз Анна Липецкая замолчала надолго. Бабкин знал, что Илюшин почти любого собеседника время от времени вводит своими умозаключениями в состояние транса. Понять, о чем думает эта женщина, было невозможно.
– О чем еще вы хотели меня спросить? – наконец поинтересовалась она.
– Вас зовут Юлия Зинчук?
Несколько мгновений Анна ошарашенно смотрела на Илюшина, а потом от души расхохоталась.
– Зинчук?! Я?
Внезапно смех оборвался. Изумление сменилось недоверием, недоверие – пониманием. Она осознала, что на самом деле имел в виду Макар.
– Здесь Зинчук? – растерянно повторила Анна. – И вы думаете, что она – кто-то из нас? То есть это она… Она – убила?
Бабкин внимательно наблюдал за лицом женщины. Если она и играла, то играла превосходно.
– Я не знаю, кто убил, – сказал Макар. – Но Юля Зинчук среди вас. Вы ее не узнали, потому что она неплохо замаскировалась.
Выражение лица Анны стало отрешенным, глаза сузились. Сергей понял: она перебирает лица. Пытается понять – кто? Кто из них?
«Значит, идея Макара не показалась ей бредовой».
Это уже говорило ему о многом. Как минимум – что Илюшин прав, когда копает в прошлом, в завалах школьных секретов и тайн.
– Кто? – резко спросил Илюшин, так же пристально наблюдая за Анной. – О ком вы сейчас подумали?
Она почти испуганно взглянула на него. Рука непроизвольно потянулась к золотой цепочке на шее.
– Ни о ком!
Бабкин чуть не подскочил. Липецкая врала! Пальцы ее скользили по крошечным золотым зернышкам, перебирая их, поглаживая. Минуту спустя она совершенно успокоилась и прямо взглянула на Макара.
– Почему вы вообще решили, что Зинчук здесь?
– Поздно.
– Что?
– С этого
Она усмехнулась и развела руками, признавая маленькое поражение.
– Что ж, может быть, вы и правы. Юлька всегда была…
– …немножко странная? – подсказал Бабкин, вспомнив Машины слова.
Что-то промелькнуло в глазах Липецкой.
– Странной в школе была я. По сравнению со мной остальные выглядели образцами нормальности. Юля Зинчук была совсем обычной, но только до тех пор, пока вы не начинали к ней приглядываться.
– Это относится к любому человеку, – сказал Макар.
Она обдумала его слова и кивнула:
– Понимаю, о чем вы. Если под микроскопом рассмотреть самую серую личность, то и в ней обнаружится тьма… особенностей. Но Зинчук действительно умела удивлять.
– Например?
– Она не была доброй девочкой. Я имею в виду, что когда вы смотрели на Юльку, она казалась довольно славной, умненькой, приятной и все такое. К этому комплекту автоматически приплюсовывается обычно и доброта. Но вот как раз ею-то Зинчук и не обладала. У меня эта убежденность сложилась из одного случая. В Юлькином подъезде жила бабулька. Бывают старушки – божьи одуванчики, а бывают старухи – дьявольские чертополохи.
– Эта была из вторых?
– Да. Ветеран войны, кажется, или бывшая блокадница. Не женщина, а мегера. Сухая, тощая, всегда с клюкой, хотя не хромала. Старуха ненавидела «сытеньких», по ее выражению. Однажды Юлька возвращалась из магазина, откусила от рогалика, сморщилась и выкинула его в урну. Старый оказался рогалик, черствый. Старуха налетела на нее как ведьма! Только что сидела на скамейке – и уже размахивает клюшкой и грязно ругается. Как она честила Юльку! Я такой брани наслышалась, которой прежде не знала. А знала я, поверьте мне, немало.
– А где вы сами были в это время? – заинтересовался Макар.
– На крыше подъезда лежала, – невозмутимо ответила Анна. – И наблюдала за происходящим. Юлька попыталась оправдываться, вместо того чтобы просто сбежать, и окончательно вывела мегеру из себя. Та стукнула ее клюкой по спине. Надо сказать, приложила от души: Юлька даже вскрикнула от боли, но больше от неожиданности. Она явно не ожидала, что старуха пустит свою палку в ход. И вот в этот момент…
Анна задумалась.
– Так что – в этот момент? – не выдержал Сергей, когда молчание затянулось.
– Я бы сказала, – начала Липецкая, подбирая слова, – что именно тогда расстановка сил изменилась.
– В каком смысле?
– Надо было видеть Юлькино лицо, чтобы понять! Из испуганной школьницы она превратилась в пылающую гневом мстительницу. Я думаю, у нее было обостренное чувство личной неприкосновенности. Знаете, есть люди, которые не переносят, когда до них дотрагиваются. А Юлька не могла осмыслить, что ее ударили. Она закричала на весь двор звонким голосом: «Вы не смеете так поступать! Это постыдно!» Знаете, я тогда захохотала, лежа на крыше подъезда. «Постыдно!» Ну кто так выражается, кроме героев книжек? Сейчас я бы не стала смеяться. Зинчук именно такими словами и думала.