Нежные признания

Торнтон Элизабет

У Фэйт на глазах выступили слезы. Она вспомнила слова отца «Ты — копия мамы, Фэйт» и его грустные глаза при этом.

Была ли она похожа на мать? Она не могла этого сказать. Смотрящая на нее женщина с серьезным лицом была лишь одной из многих на фотографии. Там было около дюжины людей или даже больше, и, очевидно, они фотографировались по какому-то особому случаю.

Она посмотрела на пожилую женщину.

— Леди Коудрей, до того как уйти за дневником моей мамы, вы сказали, что она слишком много знала о делах других людей. У меня такое ощущение, что вы чувствовали, что она

могла навлечь на себя чей-то гнев или оказаться в опасности.

Улыбка исчезла с лица ее светлости, и она тяжело вздохнула.

— Не совсем так, скажу лишь одно: не сильно распространяйтесь, что у вас есть дневник Мадлен, по крайней мере, пока не расшифруете его. Если там безобидная информация — отлично! Просто будьте осторожны, моя дорогая. Затем она начала называть имена, показывая на разных людей на фотографии, и Фэйт неохотно переключилась на другую тему.

Леди Коудрей покачала головой:

— Слишком много информации, да? Вы никогда не запомните все эти имена. Почему бы вам не прийти на следующее собрание друзей Общества египтологов? Там вы встретите людей, которые знали вашу маму, хотя некоторых из них, как это ни грустно, уже нет с нами.

— Уже нет? — переспросила Фэйт.

— Они умерли или переехали, — пояснила леди Коудрей. Она задумчиво посмотрела на фотографию, которую передала Фэйт. — У меня где-то есть визитная карточка…

Она вновь подошла к комоду.

— Вот. Очередная встреча нашей маленькой группы состоится в следующую субботу дома у мистера Хьюза. На карточке все написано. Я буду там и с радостью представлю вас людям, которых многое объединяло с Мадлен. Если хотите, можете взять с собой подругу. Чем больше людей, тем лучше.

Фэйт взглянула на карточку и положила ее вместе с обеими фотографиями в свой ридикюль. Дневник матери был крепко зажат у нее в руке.

Ее светлость продолжила:

— Профессор Марш прочтет лекцию.

Это имя ничего не сказало Фэйт, но ей было приятно, что ее пригласили: любопытно заглянуть в мир, который, по-видимому, значил для ее матери больше, чем собственные муж и ребенок.

— Спасибо. Я с удовольствием приду.

В следующую субботу она будет в Брайтоне, но можно утром сесть на поезд до Лондона и переночевать в Сент-Уинифред.

Дворецкий проводил ее. Внизу, у каменной лестницы, уже ждал экипаж с поднятым верхом, чтобы защитить ее от ветра. Внутри было темно, и Фэйт едва могла различить кучера, но поняла, что это был не мистер Фар. Этот человек был не таким грузным, имел более длинные руки и ноги, но был так же молчалив, как и все слуги леди Коудрей. Он надвинул кепку на лоб, поднял воротник и лишь мельком взглянул на Фэйт. Это ее вполне устраивало. Она тоже была не в настроении общаться.

Что-то в леди Коудрей тревожило ее. Фэйт не думала, что ее светлость сказала ей неправду об обстоятельствах смерти матери. Скорее, что-то недосказала ей в этой истории. Когда девушка подумала об этом, ей показалось, что, несмотря на ее дружелюбие и доверительность, леди Коудрей чего-то боялась. Хотя «боялась» — это слишком сильное слово. «Беспокоилась» подходило больше. Но о чем беспокоилась?

Они

ехали медленно, слишком медленно для душевного спокойствия Фэйт. Она не хотела опоздать на поезд.

— Мне нужно успеть на поезд, — вежливо обратилась она к кучеру.

— Пр-р, — вот и все, что он сказал в ответ.

Девушка не понимала, где находится, но когда они проехали через огромные железные ворота поместья, она увидела, что туман стал намного гуще. Как жительница Лондона, Фэйт привыкла к его знаменитым туманам, но там мощеные дороги хорошо освещались, и по ним было легко передвигаться. За городом все было иначе. Не было уличных фонарей, освещающих путь, не было и отчетливых дорог. Если кучер будет невнимателен, они могут угодить в канаву.

— Я опоздаю на поезд, да?

Она знала, что слишком засиделась, поглощенная рассказами леди Коудрей о матери.

В ответ кучер поднял хлыст, чтобы щелкнуть им и заставить лошадь двигаться быстрее. Он щелкнул хлыстом еще раз, и экипаж понесся, раскачиваясь из стороны в сторону и грохоча колесами по гравию. Фэйт вынуждена была стиснуть зубы, чтобы не прикусить язык. Когда же она начала подпрыгивать на сиденье, то решила, что с нее довольно.

— Меня не волнует, что я опоздаю на поезд! — закричала она. — Я вас не виню. Пожалуйста, просто остановитесь…

Фэйт испуганно вскрикнула, когда экипаж угодил в яму и накренился в одну сторону. Сверток с дневником упал на пол, и она быстро подняла его. В любом случае девушка не собиралась расставаться с ним.

Бах!

Она широко открыла глаза.

— Похоже на выстрел!

Бах! Бах!

— Кто-то стреляет в нас! — Пронзительно закричала Фэйт. — Должно быть, они думают, что мы браконьеры.

— Опустись на пол и ничего не делай! — услышала она голос, который узнала. — Сейчас будет мост.

У нее отвисла челюсть. Джеймс Барнет? Джеймс Барнет управлял экипажем? Что он здесь делает?!

При следующем выстреле девушка бросилась на пол и свернулась калачиком. Ее голова уже готова была лопнуть от переизбытка мыслей. Они не были ни браконьерами, ни грабителями, ни ворами. Они были законопослушными гражданами. Им нужно остановить экипаж и сдаться.

Где мистер Фар? Что этот сумасшедший, находившийся возле нее, с ним сделал?

Когда экипаж въехал на мост, Фэйт охватил ужас, а когда прямо возле ее уха пролетела пуля, она вскрикнула и открыла глаза. Джеймс держал поводья в одной руке и дымящийся пистолет в другой. От резкого запаха пороха у нее свело живот. Это был выстрел из его пистолета.

Экипаж замедлил ход и наконец остановился.

— Черт! Думаю, наш пони захромал. — Барнет спрыгнул с экипажа. — Эй, не лежи там, ты удобная мишень. Возьмись за мою руку и спрыгивай. И не забудь свой сверток.

Прижимая сверток и ридикюль к груди одной рукой, она поднялась, схватилась другой за его руку и спрыгнула. Когда ее ноги коснулись гравия, девушка заскрежетала зубами, а на глазах появились слезы. Прежде чем она смогла найти слова, чтобы выругать Джеймса, он оттащил ее с дороги в густой туман. Фэйт споткнулась раз или два, но у него был, похоже, кошачий инстинкт: казалось, он знал, куда идет.