Незнаев и его друзья

Килин Иван

Нет, Дядя Лёня не был совсем уж бессердечным. Он вполне допускал, что существовали люди, которые считали, что у них болела голова. В принципе, она действительно могла болеть. И даже очень. Но, во-первых, он не понимал, причем здесь он. Во-вторых, ему самому с определенного момента начало казаться, что теперь и у него болела голова после каждой встречи с тетей Крохоборова.

Вообще Дядя Лёня всякий раз, собираясь выйти на улицу, стал регулярно выполнять один и тот же набор действий, совсем скоро оформившийся для него в систему. Поднимаясь со стула или дивана, первым делам он бросал взгляд на потолок. Пытаясь определить, где находилась в этот момент

черная муха, и угадать ее примерные планы на ближайшую минуту. Затем залезал на подоконник, заглядывая в форточку – нет ли поблизости хмурого Бандюганова. Далее он тихо, затаив дыхание, чтобы не обнаружить себя, скользил в своих шлепанцах по направлению к входной двери. И аккуратно заглядывал в глазок. У тети с очень больной головой была привычка – периодически стоять перед его дверью с бесконечно несчастным лицом и поджидать. С целью опять на что-то пожаловаться и повздыхать. Если тети Крохоборова не было видно поблизости, Дядя Лёня аккуратно, буквально на цыпочках, пробирался по ступенькам наверх в надежде не попасться на глаза квартирантке перед подъездом.

Как-то раз Дядя Лёня возвращался домой из буфета, где приходилось тратить время и нервы, буквально выгрызая из лап Крохоборова не совсем уж просроченные продукты. А требование чека Крохоборов вообще воспринимал как личное оскорбление с крайне недовольной гримасой. И на обратном пути встретил квартирантку, словно нарочно поджидавшую его у подъезда со своим вечно несчастным лицом. Разумеется, с глубокими вздохами Шлепанцеву в очередной раз были высказаны многочисленные жалобы на шум, справляться с которым он отчего-то не спешил. Дядя Лёня, уже сидя дома с разболевшейся головой, тоже начинал глубоко вздыхать, находясь в совершеннейшем ужасе от того, что эта ерунда могла быть еще и заразной.

И вот однажды в семь утра в дверь цоколя Дяди Лёни раздался слабый, но настойчивый стук. Шлепанцеву в это время снился кошмар. В нем Бандюганов со своими ужасными волкодавами и черной мухой преследовал его. Дядя Лёня всякий раз в последний момент чудом выскальзывал из его волосатых лап. Сначала гипнотизёр Пятницын загипнотизировал его преследователей. Они замерли как вкопанные, включая зависшую в воздухе черную муху. К сожалению, всего лишь на одну минуту. Но этого времени хватило Дяде Лёне для того, чтобы вскочить верхом на коня, украденного специально для этого случая почтальоном-конокрадом Пастушковым.

Дядя Лёня, пришпоривая коня своими шлепанцами, надетыми на носок, пытался оторваться от преследователей. Но и те тоже не дремали. Они буквально летели за ним, кто в переносном, а кто и в прямом смысле. Конь просто выдохся, но добрый Командировкин прямо из командировки вызвал в этот момент для Дяди Лёни машину.

Дядя Леня прыгнул в подъехавшее такси, чтобы умчать на ней подальше от опасности. Но тут он, бросив взгляд на водительское кресло, увидел улыбавшееся лицо в тюбетейке. И в ужасе понял, что это самый медленный таксист Кимычев. И когда улыбающийся Кимычев аккуратно пристегивал ремень безопасности, поправлял зеркала и собирался достать из бардачка карту, банда в полном составе настигла Шлепанцева. В дверь автомобиля кто-то постучал…

Дядя Лёня от испытанного во сне шока в холодном поту едва не навернулся с дивана и первым делом глубоко выдохнул. Далее, он посмотрел на потолок, по которому сразу заползала черная муха, явно в нетерпении ожидавшая его пробуждения. И только затем он услышал, что в дверь постучали. Только не машины и не во сне, а в его логово, и вполне себе наяву.

Дядя

Лёня вздрогнул, бросив теперь взгляд на часы с кукушонком, которые ему на новоселье подарил самый медленный таксист Кимычев, так сказать, на вырост, семь часов… Бандюганов…

Стук не прекращался. Его громкость, если и повысилась, то ненамного, но резко возросла интенсивность. Конечно, тень прагматичной мысли о том, что такой как Бандюганов, скорее всего, просто вышиб дверь, а не стучался бы как ботаник, посетила мозг Шлепанцева. Но, как говорится, а вдруг…

Стук не прекращался. И деваться действительно было некуда. Дядя Леня, конечно, посмотрел в сторону форточки, но у него тут же заныл бок, напомнив о ночном происшествии со сворой собак. Да и муха, как ему показалось, заспешила вдруг в аналогичном направлении, намереваясь, видимо, выполнить распоряжение Бандюганова и отрезать Дяде Лёне возможный путь отступления.

Рука Дяди Лёни стала механически ощупывать стол с целью схватить какое-то оружие. Но кроме половины палки копченой колбасы ничего схватить не удалось. Под беспрерывный, но какой-то сдавленный, стук Дядя Лёня тихо подошел к двери и перед тем, как заглянуть в глазок, тихо выдавил: «Кто это?»

Перед его дверью стоял не Бандюганов, что в принципе само по себе было хорошей новостью. А вот плохой новостью было то, что на этом месте стояла тетя Крохоборова. И даже в глазок Дядя Лёня заметил, что лицо у нее было еще более несчастное, нежели обычно. Конечно, если бы у Дяди Лёни имелась какая-то альтернатива тому, чтобы открыть дверь, он, не думая о других возможных негативных последствиях, вне всяких сомнений, выбрал бы ее. Но, к сожалению, у него ее действительно не было.

Дядя Лёня открыл дверь. И сразу раздался глубокий вздох. Такой глубокий, что Дядя Лёня сам захотел вздохнуть поглубже, но удержался.

– Ведь я предупреждала, что у меня очень больная голова, и мне нужны тишина и покой, – еще раз глубоко вздохнув, несчастным голосом произнесла тетя Крохоборова. Эту информацию Дядя Лёня где-то уже слышал и довольно немало раз. – И вот теперь, когда у меня наступил период, когда голова болит особенно сильно. Ведь в квартире, за которую я плачу аренду, в два часа ночи слышно стиральную машинку. И при этом грохот такой, что стены дрожат. А голова болит так сильно, что надо вызывать скорую помощь. И так продолжается уже три ночи подряд!

Дядя Лёня, несмотря на приснившийся кошмар, с каждой минутой соображал все лучше. Если речь идет о машинке в той квартире, где она имела несчастье проживать, на его голову, то, конечно, все было объяснимо. Вполне можно было сделать предположение о том, что из-за своей очень больной головы тетя Крохоборова сама же ее регулярно и заводила на два часа ночи. Потом забывала. А теперь претензии, что вполне укладывалось в привычную для нее логику, адресовала ему. Но, почему-то эта версия показалась Дядя Лёне не очень правдоподобной.

Тетя Крохоборова при этом тихим и несчастным голосом настаивала на проверке всех квартир, расположенных над арендуемой ей, и даже под ней. Причем с обязательным участием Дяди Лёни. Более того, немедленно, так сказать, по горячим следам. А то, ее и без того очень больная голова могла заболеть так, что все это должно было окончиться совсем плачевно.

Дядя Лёня, как разумный человек, понимал, что его отказ не приведет ровно ни к чему, по крайней мере, ни к чему хорошему для него. А увильнуть от такой дурацкой процедуры не удастся, и чтобы совсем плачевно не было ему самому, пошел одеваться.