Незнакомец из тринадцатой квартиры…
Шрифт:
— Из «Вечернего Киева» как раз интересовались вчера… — услышал я вдруг весёлый голос. И вздрогнул: уж не подслушал ли кто-нибудь мои мысли?
Нет, это просто разговаривали двое мужчин. Один, невысокий, круглолицый, стоял по колено в воде. Другой, широкоплечий, с крючковатым носом, стоял на песке у самой воды. Он был уже одет (возможно, шёл домой), но ещё не обулся — ботинки держал в руке.
— Все расспрашивали про роль царя, — продолжал круглолицый. — Нет, отвечаю, нечего ещё говорить. Как будет готово, тогда и приходите.
— Правильно, —
— Так-так! Тринадцатая! Заходи обязательно! Бывай! — радостно улыбаясь, крикнул круглолицый, а когда горбоносый отошёл, негромко, но так, что мы слышали, буркнул: — К чёрту!
Мы с Явой переглянулись и заулыбались. Мы знали, что когда говорят «ни пуха ни пера», нужно посылать к чёрту, но чтобы это делал взрослый, в первый раз слышали.
Круглолицый артист сделал торопливо несколько шагов, собираясь нырнуть, и вдруг остановился, вскинув руки:
— Ух ты! Часы забыл снять! — Обернулся, увидел нас: — Хлопчики, будьте добры, положите вон там, на серые брюки, чтобы мне не возвращаться, — и протянул часы.
Я стоял ближе к нему, я и взял. А артист сразу — бух в воду! И поплыл кролем, вспенивая воду ногами, как моторная лодка. Здорово плавает… Несколько секунд мы смотрели, как он плывёт. И вдруг где-то слева раздался вопль:
— Утонул! Утонул!.. Утопленника вытащили!
— Где? Где? — так и подскочили мы.
И кинулись туда, куда уже бежали люди.
А что? Если бы при вас закричали «утонул», вы бы разве стояли на месте?
Тем более, если вы только что мечтали кого-нибудь спасти! Да и к тому же ещё учтите, что вы никогда не видали настоящего живого утопленника… То есть не живого, конечно… а вообще… ну, одним словом, утопленника.
— Где? Где? Где? — шныряли мы среди людей, стараясь что-нибудь увидеть.
Но люди стояли плотно, и никакого утопленника не было видно.
Тогда мы бросились на четвереньки — и между ногами, между ногами, как щенята… Наконец увидели. На песке лежал навзничь кто-то огромный и длинный, а на нём верхом сидел худенький и остроносый, уже немолодой человек с кустиком седоватых волос на груди. И делал искусственное дыхание. Раз! Два! Раз! Два! Методом Сильвестрова.
— Теперь дайте мне, — сказал загорелый крепыш-спасатель, который только что подплыл на своей лодке. Видно, ему было очень неловко из-за того, что не он вытаскивал утопленника, а самый обыкновенный человек, да ещё и такой неказистый…
Мы пригляделись к утопленнику. Это наверняка был один из тех самых гариков-мариков, потому что на шее у него висела на цепочке подкова, а на руке было выколото сердце, пробитое стрелой, и под ним изречение: «С юных лет счастья нет».
Дважды сменялись остроносый со спасателем, а утопленник
— Такой молодой…
— Вот беда!
— Да как же это случилось?!
— Говорят, заплыл за буёк, а там его то ли судорога схватила, то ли ещё что…
— Ох уж этот Днепр, сколько он жизней уносит! И вдруг утопленник открыл глаза. В толпе возбуждённо загудели.
Утопленник поднял голову, обвёл людей мутным взглядом и опёрся на локти. Остроносый, который как раз делал ему искусственное дыхание и сидел на нём, втянул носом воздух, поморщился и воскликнул:
— Так он же пьяный!
Спасатель тоже наклонился к утопленнику;
— Ну точно! Разит, как из бочки!
— Ах ты чёрт!
— Ну и сукин сын!
— Нализался — ив воду…
— В такую жарищу пить — гробовое дело!
— Вот тебе и судорога…
— Такой молодой! — слышалось вокруг.
Остроносый, всё ещё сидя на воскресшем пьяном «утопленнике», смотрел-смотрел на него, а потом поднял руку и — хлоп! хлоп! — ему по морде, аж зазвенело.
— Правильно!
— Так его!
— Чтоб знал, как пить! Как людей нервировать!
— Думали, несчастная жертва, а он…
— Ещё ему! Ещё!
— И мы добавим!
Настроение у толпы сразу изменилось, напряжение спало. Остроносый резко поднялся, перешагнул через «утопленника» и пошёл прочь. Толпа расступилась перед ним, давая дорогу.
— Ничего, мы его в вытрезвитель отвезём, там с ним поговорят, — бодро сказал спасатель, беря «утопленника» под мышки и ведя к лодке. — Ты бы хоть спасибо сказал человеку, который тебя вытащил!
— Хоть бы фамилию узнал!
— Думаешь, легко было ему такого бугая из воды тащить! — кричали вслед «утопленнику». Но тот только глуповато таращил глаза — видно, ещё не очухался. Лодка отчалила, все стали расходиться.
— Ой! Нужно ведь часы положить! — спохватился я, только теперь обнаружив, что всё ещё держу их в руке. Кинулись мы с Явой назад. Туда-сюда… А где же серые брюки? Нет их. Может, не тут, может, левее?.. И там нет… Что такое? Дядя, где вы? Мелькают перед глазами сотни лиц — и всё незнакомые. Кажется, не тут… Дальше… Ой, нет!.. По-моему, назад… Нет, нет, вперёд… Нет, я тебе говорю — назад… А может, правда, вперёд? Бегаем мы взад и вперёд, не можем найти ни места того, ни артиста, ни серых его брюк… Да и как же его найдёшь, если всюду и песок одинаковый, и люди одинаково голые, никаких особых примет!
Ох, и зачем нам нужен был этот пьяный «утопленник»?! Что теперь будет?!
— А ну, Ява, давай в воду! Может, тот артист ещё плавает.
Разделся Ява — бултых в реку.
А я на берегу. Далеко отбегать не решаюсь, чтоб хоть Яву не потерять. Но всё время ищу — людям в лица заглядываю…
Через полчаса вылезает Ява из воды. Отдувается устало:
— Нету…
— Может, он… утопился? — растерянно говорю я.
— А брюки? Брюк же нет… А поплыл он без брюк… — уверяет меня Ява. — Да и плавает он так, что море тебе переплывёт и не утонет.